1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо Железных - Роберт Кершоу

«Оказывается, он еще не проснулся как следует, когда возвращался, петляя по льду канала. Грохот взрыва и разбудил его окончательно. Он в буквальном смысле был последним, кто смог вернуться «оттуда».

Вера в победу, столь долго служившая залогом успехов, улетучивалась, да и боевой дух солдат вермахта был уже не тот, что раньше. Продолжались сетования по поводу отсутствия «зимнего обмундирования», кое-где переходившие в открытые возмущения». Москва в руки не давалась, так что оставалось лишь бороться за выживание.

Подразделение ефрейтора Бруха участвовало в боях неподалеку от участка 7-й танковой дивизии. Оно действовало в 7 километрах от канала в составе 4-го пехотного полка, входившего в состав 6-й танковой дивизии. Отделение, оборонявшее корректировщика батареи поддержки, «вскоре оказалось без боеприпасов». Русские буквально расстреляли роту в чистом поле. Потери были страшные. 3 декабря немцам удалось овладеть деревней Языково, но в полдень их атаковали 10–15 русских танков, внезапно появившихся из лесу. Фон Брух описывает ужасы этой атаки.

«Нас застигли врасплох, и оставалось только спасаться бегством. Многие бежали просто, чтобы уцелеть. Все вооружения, одним словом, все попало в руки русских. 20–30 человек 500 из батальона были тогда объявлены пропавшими без вести, включая командира батальона и двух командиров рот…»

И даже в эту ночь, когда морозы достигли минус 32 градусов, никто не собирался отменять прежние приказы — «удерживать линию обороны!»

1-я танковая дивизия тем временем наступала в 5 километрах восточнее Белого Раста в 32 километрах севернее Москвы. Южнее образовался выступ — 2-я Венская танковая и 23-я пехотная дивизии стремительно продвигались к пригородам Москвы. Полк «Дер фюрер» дивизии СС «Дас рейх» наступал вдоль дороги Истра — Москва и вышел к западным пригородам Ленино в 17 километрах от Москвы. Ему противостояли отряды московского народного ополчения. «Москва была в двух шагах», — вспоминает Отто Вайдингер, один из командиров.

«До взятия Москвы оставались считаные дни. В ясные, холодные дни городские здания были видны невооруженным глазом. Передовая батарея 100-мм орудий интенсивно обстреливала город».

Существует масса легенд о том, какое именно подразделение продвинулось ближе всех к Москве. До пригородов столицы добраться можно было без особых проблем — обороняли их относительно слабые силы русских. А возможность невооруженным глазом увидеть здания столицы стала своего рода символом, обрела чуть ли не магическое значение для немецкого солдата. Но в целом наступление немцев завершалось бесславно. Один эсэсовский офицер из полка «Дойчланд» писал домой: «Шаг за шагом мы приближаемся к нашей конечной цели — Москве». Но тут же добавлял о проблемах со снабжением, о нехватке боеприпасов, о вышедших из строя вследствие холодов пулеметах и орудиях. «Недалек день, — продолжал он, — когда не только взводы и отделения, но и целые роты окончательно утратят боеспособность из-за потерь, ран и обморожений». Все это мало походило на последний и решительный бой. Куда там!

«Этим полумертвым от холода солдатам приходилось сражаться и погибать на страшном морозе, временами доходившем до минус 45. А на них были жиденькие шинельки, на ногах — обычные летние сапоги…»

2-я танковая дивизия (см. диаграмму) находилась 2 декабря 1941 года ближе всех к Кремлю. Увидеть здания Москвы означало для немцев то же самое, что для союзников увидеть в 1944 году Арнемский мост. Одно из разведывательных подразделений добралось даже до Химок — оттуда до Кремля можно было доехать минут за 15*. (*Явное несоответствие истине — даже сегодня при полном отсутствии пробок на это потребуется не менее 45 минут, а то и час. — Прим. перев.) Это был максимум продвижения войск Восточного фронта за весь период кампании в России

Посланный на участок дивизии СС «Дас рейх» унтер-офицер Густав Шродек из 15-го танкового полка отметил в своем дневнике: «Столица Москва — цель нашего наступления. Дойдем ли мы до нее?» Танки его подразделения, а Густав Шродек был командиром танка, действовали в составе 11-й танковой дивизии и были остановлены в результате атаки русских в нескольких километрах от деревни Крюково. «Я видел дорожный указатель — «До Москвы — 18,5 километра», — утверждает Густав Шродек. Но когда у башни просвистел 76-мм снаряд стоявшего в укрытии русского танка Т-34, водитель тут же резко развернул машину.

«Справа от нас в результате прямого попадания русского снаряда в башню оказалась подбита еще одна машина из нашего взвода. Разворачивая башню, чтобы дать ответный огонь, я на мгновение увидел, как командир вместе с водителем пытались выбраться наружу. Позже я узнал, что командир танка потерял тогда обе ноги, а водитель — руку, которая так и примерзла к гусенице танка. Наши ряды редели. Мы ежедневно теряли своих боевых товарищей».

Трудно, практически невозможно предать земле мертвых, если в твоем распоряжении лишь саперные лопатки. «При помощи ручных гранат мы отрывали мелкие могилы, не могилы, скорее просто лунки», — продолжает рассказ Шродек. Мороз минус 35, наступать дальше было нельзя. Танки могли совершить последний рывок к Москве, но какой в этом смысл без поддержки пехоты? Оставалось торчать в снегу и ждать. Все чувствовали себя брошенными на произвол судьбы.

Ближе остальных к Москве подошли танки 2-й Венской танковой дивизии. Солдаты противотанкового полка упомянутой дивизии были в полнейшей растерянности от того, что их 37-мм орудия терпели полнейшее фиаско в единоборстве со все возраставшим числом советских Т-34, действовавших на дороге Солнечногорск — Москва. В полку был лишь один счастливчик, которому удалось с дистанции в 10 метров, то есть в упор, остановить «тридцатьчетверку» во время атаки под Туричино. Но этот танк все равно подмял под себя жалкую пушчонку вместе с расчетом. У Стрелино танкисты из 3-го танкового полка захватили четыре английских танка «Матильда». Как вскоре выяснилось, танки были новые — на двигателях красовалась надпись «произведено в сентябре 1941 года». Это свидетельствовало о том, что и союзники решили внести лепту в контрнаступление Советов под Москвой. 28 ноября был подбит танк американского производства. Ворвавшись в Озерское, солдаты ударной группы «Декер» увидели остановку рейсового автобуса на Москву. Несколько танков при поддержке пехоты, артиллерии и саперов под командованием полковника Родта из 304-го полка 30 ноября заняли три деревни — Красную Поляну, Пучки и Катюшки. 2-й батальон того же полка под командованием майора Райхмана овладел расположенными неподалеку Горками. На фронте 16-й советской армии образовался крохотный выступ, оставалось 17 километров до пригородов Москвы и 27 километров до Кремля.

За день до этого там же побывали разведчики-мотоциклисты 62-го танково-саперного батальона. Наступила оттепель, температура повысилась до нуля градусов, выпал мокрый снег, затем опустился туман. Решив воспользоваться благоприятными погодными условиями, командующий 4-й танковой группой генерал Гёпнер вывел из состава 2-й танковой дивизии мотоциклистов и поставил перед ними задачу овладеть станцией Лобня с одновременной разведкой южнее этого направления. И, как это нередко происходит на войне, русские отступили из Солнечногорска, а 2-я танковая дивизия направила свои ударные группы юго-восточнее в поисках свободной дороги на Москву, и посланная на мотоциклах разведка эту дорогу обнаружила. Вцепившись в пулеметы, бойцы в колясках своих 504 «БМВ», не встречая сопротивления, сумели продвинуться до самых Химок, речного порта в нескольких километрах северо-западнее Москвы, точнее говоря, в 8 километрах от границы города и в 20 километрах от Кремля, то есть расстояние, которое можно было покрыть за считаные минуты. Появление немецкой разведгруппы вызвало панику среди местных жителей. «Немцы в Химках!» Однако мотоциклисты, почувствовав всю уязвимость своего положения в результате столь глубокого рейда в тыл противника, решили повернуть обратно. Необходимо было поставить командование в известность, что на пути к Москве на этом направлении преград нет. И подразделение вернулось к своим после рейда в тылу неприятеля, практически не сделав ни единого выстрела.

Не приходится удивляться тому, какой переполох вызвала эта операция в советских штабах. Генерал Константин Рокоссовский, 16-я армия которого оборонялась западнее Москвы, вскоре имел весьма неприятный телефонный разговор со Сталиным.

«Товарищ Сталин позвонил ночью. Положение складывалось довольно серьезное, кое-где нашим частям пришлось отступить. Мы понимали, что слов благодарности за это от Верховного Главнокомандующего ждать не приходилось. И я поднял трубку прямой линии с чувством некоторого замешательства. Сталин задал один-единственный вопрос: «Вам известно, товарищ Рокоссовский, что враг занял Красную Поляну, и понимаете ли вы, что если Красная Поляна в руках врага, это означает, что вся Москва окажется под обстрелом немцев?»