Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк - Антонина Коптяева

— Задачи мирного строительства будут, пожалуй, не легче вооруженной борьбы с контрреволюцией. Все разрушено. Финансов нет. Кадров тоже не имеем.

— Наш актив почти сплошь рабочие, незнакомые с административной работой, а чиновники, самая образованная и обеспеченная здесь прослойка, относятся к нам враждебно, — напомнил Коростелев. — Нам предстоит теперь на практике доказывать то, что, взяв власть, пролетариат сможет овладеть культурой и наукой, чтобы управлять хозяйством страны.

— Первым делом надо создать отряды постоянной Красной гвардии и подобрать командный состав, — заявил Павлов, совсем не склонный к благодушию от ощущения тепла и покоя.

Он только что вместе с Александром Коростелевым ходил по комнатам пятого этажа, где устроили госпиталь для раненых матросов. На какую-то минуту они задержались там у окон, любуясь с высоты видом освобожденного ими Оренбурга. Взглянув на командарма, Коростелев — в который раз! — поразился его юности: «Вот они, двадцать лет!..» А тот широким жестом показал на город:

— Ворвались в гнездо буржуазии, и полный революционный порядок: никаких погромов. И этот дом для штаба — лучше не подберешь. Вы там, внизу, разместитесь свободно, а тут наши моряки. В тепле будут ребята, и медицинская помощь им обеспечена. Когда я уйду с отрядом, возьмите шефство над ними, чтобы поскорее вернулись в строй.

— Обязательно! — заверил Коростелев.

Сойдя вниз, они оба ощутили вдруг чувство томительного беспокойства, которое охватывает друзей перед разлукой. И теперь уже Павлов с особым вниманием присматривался к Коростелеву, вчерашнему рабочему, а сегодня хозяину города.

— Есть приказ, чтобы мы перед уходом нашего летучего отряда организовали здесь надежную охрану спокойствия, — обратился он к своим новым товарищам. — Надо создать настоящий красногвардейский гарнизон. Усилить работу штаба, подобрав опытных военных людей.

— Сообщил Ленину об освобождении Оренбурга, — сказал вошедший Кобозев, которого вызывали для разговора по прямому проводу. — Владимир Ильич передает благодарность ЦК и Совнаркома нашим командирам и красногвардейцам. Он рад победе. Советует смело выдвигать своих руководителей и в военном деле.

Джангильдин, отдыхавший в массивном кресле у письменного стола, широко и прочно стоявшего на блестящем паркете, вскинул руку, требуя внимания.

— Я знаю одного казака-фронтовика, правда, в армии он служил фельдшером, но в военком деле понимает. Предлагаю избрать его начальником нашего штаба.

Павлов задумался: «Фельдшер — и вдруг начальником штаба!» — однако посмотрел на Кобозева, Цвиллинга, Джангильдина, Александра Коростелева и улыбнулся: все они до этой осени не держали в руках винтовки, а стали командовать отрядами, которые разбили войска атамана, известного не только в России, но и за границей.

— Хорошо! Введем фельдшера в состав штаба, а начальником все-таки надо избрать не его, а красногвардейца — бывшего подпрапорщика Георгия Занузданова.

— По фамилии-то и он как будто из казаков? — заметил Александр Коростелев.

Кобозев быстро взглянул на него и сказал с необычной запальчивостью:

— «Лошадиная фамилия» не обязательно говорит о казачьем происхождении. Батраки тоже с лошадьми имеют дело, а Занузданов батрак потомственный. Перед войной забойщиком работал. На фронте произведен в младшие офицеры за боевые отличия. А ко мне прибыл с вооруженным отрядом в триста пятьдесят человек прямо с фронта и показал себя храбрецом и отличным командиром.

— Это и я могу подтвердить, — сказал Цвиллинг. — Страха он не знает.

— Значит, я не ошибся: Георгий Занузданов — самая подходящая кандидатура для начальника штаба, — заключил Павлов.

— Да ведь я тоже не возражал против Георгия, — с живостью вскинулся на товарищей Коростелев, желая пояснить свой нечаянный выпад. — Знаю — он в Самаре целую батарею Ходакову передал, мне об этом сам Ходаков рассказывал. Просто я насчет его биографии поинтересовался.

— Мы тоже знаем тебя, железноупрямого! — сказал Кобозев и со смехом добавил: — Ортодокс и аскет. Помнишь, вечеринка у нас была, когда тебя выбрали председателем первого Совета рабочих депутатов? Девчата тогда в клубе частушку про тебя спели?

Александр поощрительно махнул рукой:

— Давай высмеивай!

— Какую же частушку? — весело поинтересовался Павлов.

Высок твой пост,И сам ты — пост.

И что-то еще в этом роде.

Все захохотали, а Коростелев, слегка покраснев, сказал:

— Будет время, вы еще увидите, какой я озорной. А пока надо серьезными делами заниматься. Созовем немедля Совет депутатов, чтобы организовать Военно-революционный комитет. Во главе следовало бы поставить опять Цвиллинга.

— От имени ревкома обратимся к населению: укреплять Советскую власть в Оренбурге, создавать ее в уездах. Объявим и об организации новых отрядов Красной гвардии, — увлеченно заговорил Цвиллинг, представляя всю сложность работы и заранее радуясь возможности участвовать в ней.

— Учтите, товарищи: хотя Дутов и сбежал, но он еще покажет себя. Он не из тех, кто легко сдается, — напомнил Александр Коростелев.

Отряд красногвардейцев прошел под окнами. Над городом, посылавшим седые дымы в розовое утреннее небо, волнующе гремела песня:

…духом окрепнем в борьбе,в царство свободы дорогугрудью проложим себе.

Ветреной лунной ночью черная тень всадника заслонила окно, и резкий стук всполошил дом Шеломинцевых.

— Кого там черт принес? — осипшим спросонья голосом спросил из теплой духоты спаленки Григорий Прохорович. — Эй, бабы, вздуйте огня!

Легко шелестя по полу босыми ногами, Харитина пробежала через кухню к загнетке печи, зашуршала углями, добывая жар. Вспыхнувший на лучине огонек просветил ее прозрачно-порозовевшие ладони, порхнул под стекло лампы и сразу вытянулся широким ровным языком, бросив по углам черные тени, выделив из темноты лицо Домны Лукьяновны с оплывшими щеками и жирные плечи, обтянутые ночной бумазеевой кофтой.

Уже прошел слух о победах красных под Новосергиевкой, Покровкой, Переволоцком, о жестоких боях на Сырте, поговаривали о возможном наступлении рабочих отрядов на илецкие станицы, и сразу упало воинственное настроение в казачьем тылу. Ждали беды.

Григорий Прохорович, отпущенный недавно из Оренбурга «по случаю перелома ключицы булыжником», придерживал дрожащей рукой (другая подвязана в лубках и гипсе) накинутый прямо на исподнее полушубок и, не попадая босой ногой в валенок, нервничал, шипел на жену:

— Да глянь ты в окошко, колода! Что там, во дворе-то? Аглаиду разбуди. Надо же так дрыхнуть, как убита!

— Батя, наши! Михайло вернулся! — закричала обрадованная Харитина, в лифчике и нижней юбке вертевшаяся у окна. — Фрося калитку открыла, и Нестор там…

— Один Михайло-то? — чуя неладное, спросил Шеломинцев и сам полез к окну, отпихнул по пути ошалевшую Аглаиду.

Проснулись, захныкали дети, и все-таки ухо старого кавалериста услышало и через двойные рамы, как стукнула копытом о подворотню лошадь, как бодро спрыгнул с нее всадник.

— Видать, цел прискакал! А Николай? Чего они там рассусоливают? Бегите, кличьте их в горницу!

Харитина, кутая плечи пуховой шалью, стремглав бросилась к двери, рванула тяжелый засов в холодных сенях, где под крышей шуршали от сквозняка заготовленные веники, выскочила на крыльцо. Следом громко топала тоже полуодетая Аглаида.

Михаил, держа в поводу коня, вполголоса, горячо говорил что-то Нестору, все еще опиравшемуся на костыль. Фрося стояла возле мужа, отчужденная, пряменькая. Узкая тень ее косо и длинно чернела на утоптанном снегу рядом с головастыми в папахах тенями мужчин и огромной — лошади.

«И тут на особицу!..» — неприязненно подумала Харитина. Она втайне завидовала жгучему счастью Фроси, холившей и нежившей своего мужа, в то время как все молодые казаки стыли в окопах, а их жены, бодрясь на людях, роняли по ночам слезы в подушку.

— Мишаня… Здравствуй, муж дорогой! — Аглаида, отстранив Нестора с Фросей, поклонилась в пояс прибывшему, поклонилась и коню его (привез хозяина жива-невредима), забрала повод и недоуменно оглянулась на окно, в переплет рамы которого, презрев все казачьи обычаи, яростно садил кулаком Григорий Прохорович.

— Идите в горницу. Папаня сердятся — ждут. Они нынче раненые.

— Чего это? Когда его?

— В Оренбурге. Забастовщики булыжиной кинули.

— Мишаня!.. — Харитина порхнула к брату, обняв и целуя, спросила в упор: — Где Николаша?

Михаил замялся, отвел глаза.

— Куда он делся? — Она вцепилась в плечи брата, тряхнула его с неожиданной силой. — Раз ты возвернулся, стало быть, опять бросили фронт казаки? Будь она трижды проклята, война эта ваша! Где Николай?