Собрание сочинений. Т. 9. Дамское счастье. Радость жизни - Эмиль Золя

Она обернулась, ища глазами Веронику. Увидев, что та стоит в стороне с сердитым лицом, г-жа Шанто насмешливо обратилась к ней:

— Здравствуй, милая, как поживаешь?.. Тебе, видно, не терпится узнать, как я съездила, но сходи-ка сперва за бутылочкой, угости Мартена… Мы не смогли захватить с собой чемоданы, завтра рано утром Маливуар доставит их… — Вдруг она спохватилась и в испуге бросилась к экипажу. — Моя сумка!.. Я боялась, уж не вывалилась ли она по дороге.

Это был большой саквояж из черной кожи, стершийся по краям от времени; г-жа Шанто ни за что не хотела доверить его сыну. Наконец все направились к дому, но вдруг снова налетел шквал, от которого перехватывало дыхание, — пришлось остановиться у самой двери. Кошка, сидя на крыльце, с любопытством наблюдала, как люди борются с ветром. Г-жа Шанто спросила, хорошо ли вела себя Минуш в ее отсутствие. При имени Минуш по серьезному личику Полины снова скользнула улыбка. Девочка нагнулась и погладила кошку, которая, подняв хвост трубой, стала тереться об ее юбку. Видя, что вся семья взошла на крыльцо и укрылась в передней, Матье снова принялся яростно лаять, оповещая о возвращении хозяев в дом.

— Ах, как здесь хорошо! — воскликнула мать семейства. — Мне уже казалось, что мы никогда не доберемся… Да, Матье, ты славный пес, только оставь нас в покое. Прошу тебя, Лазар, уйми его: не то я оглохну!

Но пес заупрямился, и Шанто вошли в столовую, сопровождаемые раскатами его ликующего лая. Полина, новый член семьи, шла впереди, позади — громко лающий Матье, а за ним — Минуш, которая нервно вздрагивала от этого шума.

На кухне Мартен уже пропустил, один за другим, два стаканчика вина и собрался уходить, стуча своей деревяшкой по полу и громко прощаясь со всеми. Вероника поставила на огонь остывшую баранину. Она вошла в комнату и спросила:

— Можно подавать?

— Разумеется, уже семь часов, — ответил Шанто. — Только придется подождать, покуда хозяйка и девочка переоденутся.

— Но чемодан Полины еще не доставлен, — заметила г-жа Шанто. — К счастью, мы не насквозь промокли… Сними-ка пальто и шляпу, милочка. Раздень же ее, Вероника… И разуй ее, хорошо? Здесь у меня есть все необходимое.

Девочка села, и служанке пришлось стать перед ней на колени. Г-жа Шанто достала из саквояжа маленькие войлочные туфли и сама надела на ноги Полине. Затем она приказала разуть себя, снова порылась в саквояже и вынула свои комнатные туфли.

— Можно подавать? — снова спросила Вероника.

— Сейчас… Полина, иди на кухню, вымой руки и ополосни лицо… Мы умираем с голоду, потом помоемся как следует.

Полина вошла в столовую первая, пока тетка еще полоскалась в тазу. Шанто снова сел перед камином в большое кресло, обитое желтым бархатом, и привычным движением стал растирать ноги, опасаясь нового приступа подагры. Лазар нарезал хлеб, стоя перед столом, на котором уже с час назад были поставлены четыре прибора. Мужчины чуть смущенно улыбались девочке, не зная, как завязать беседу. Полина спокойно осматривала столовую, буфет орехового дерева, полдюжины стульев, блестящую медную люстру, и задержалась взглядом на пяти литографиях в рамках: «Времена года» и «Вид Везувия», которые резко выделялись на светло-коричневых обоях. Вероятно, панели, разделанные под дуб и испещренные белыми царапинами, паркет с въевшимися жирными пятнами, запущенность этой комнаты, где собиралась вся семья, вызвали в ней сожаление о красивой мраморной колбасной, которую она покинула только вчера вечером; глаза ее затуманились, казалось, она в одну минуту угадала тайные горести, скрытые под личиной добродушия этих новых для нее людей. Наконец, с любопытством осмотрев старинный барометр в деревянной оправе с позолотой, она устремила взгляд на странное сооружение под стеклянным колпаком, оклеенном по краям узкими полосками голубой бумаги, которое занимало всю доску камина. Оно походило на игрушку, на миниатюрную модель деревянного моста весьма сложной конструкции.

— Это работа твоего двоюродного деда, — объяснил г-н Шанто, радуясь, что нашел тему для разговора. — Да, да, моего отца, в молодости он был плотником. Я очень дорожу ею — это образец плотничьего искусства.

Он не стыдился своего происхождения, а г-жа Шанто скрепя сердце терпела модель моста на камине, хотя ее и раздражала эта громоздкая реликвия, напоминавшая ей, что она вышла замуж за сына мастерового. Но девочка уже не слушала дядю: сквозь окопное стекло она увидела необъятный морской простор, быстро перебежала комнату и остановилась перед окном, муслиновые занавески которого были подхвачены коленкоровыми лентами. С самого отъезда из Парижа она непрерывно думала о море. Она мечтала о нем и еще в вагоне при виде каждого холмика спрашивала тетку, не за этими ли горами море. Наконец, когда достигли побережья Арроманша, она словно замерла, широко раскрыв глаза и затаив дыхание; на пути от Арроманша до Бонвиля, несмотря на ветер, она то и дело высовывала голову из экипажа, чтобы видеть расстилающееся перед ними море. А теперь здесь опять море, и оно будет всегда тут, словно это ее собственность. Не спеша она окинула его взором, как бы вступая в свои владения.

Свинцовое небо, по которому неистовым галопом проносились тучи, подстегиваемые ураганом, начало темнеть. Среди сгустившегося хаоса и мрака можно было различить лишь бледную полосу прилива. Все шире становились белые гребни пены, они расстилались один за другим словно скатерти, затопляя берег, покрытый водорослями, совершенно скрывая скалы; они наползали мягкими баюкающими движениями, как бы лаская их. Там вдали гул нарастал, огромные валы покрылись барашками, и мертвые давящие сумерки повисли над побережьем, над пустынным Бонвилем, притаившимся за запертыми дверьми, а лодки, оставленные на отмелях, казались трупами огромных рыб, выброшенных на берег. Дождь окутал деревню клубящимся туманом, только церковь четко выделялась на фоне белесых облаков.

Полина молчала. Ей стеснило грудь от нахлынувших чувств, и она так глубоко вздохнула, точно ей не хватало воздуха.

— Ну как? — спросил Лазар, подойдя к ней сзади. — Пошире Сены?

Эта девчонка все больше изумляла его. С тех пор как она вошла в дом, его сковывала робость, он чувствовал себя большим, неуклюжим увальнем.

— О да! — ответила она очень тихо, не поворачивая головы.

Он хотел обратиться к ней на «ты», но не решился.

— Вам не страшно?

Она с изумлением взглянула на него.

— Нет, нисколько. Чего бояться?.. Я уверена, что вода не дойдет сюда.

— Как знать? — сказал он, уступая желанию подразнить ее. — Случается, что вода затопляет церковь.

Но она расхохоталась от всей души. То был смех веселого, здорового ребенка, рассудительной маленькой особы, которую нелепость привела в восторг. Она первая обратилась на «ты» к молодому человеку и схватила его за руки, словно собираясь поиграть с ним.

— О! кузен, да ты, видно, считаешь меня совсем дурочкой!.. Разве ты сидел бы здесь, если бы вода затопляла церковь?

Лазар тоже рассмеялся, пожимая руку девочки. С этой минуты они стали добрыми друзьями. В разгар веселья вошла г-жа Шанто. Она казалась довольной и, вытирая мокрые руки, заметила:

— Познакомились… Я знала, что вы поладите.

— Подавать, сударыня? — прервала ее Вероника, появляясь на пороге кухни.

— Да, да… Но зажги-ка сперва лампу. Уже совсем темно.

И действительно, ночь надвигалась так быстро, что столовую освещали лишь красные отсветы угля в камине. Опять обед задерживался. Наконец служанка опустила висячую люстру. Все уселись, Полина поместилась между дядей и кузеном, против тетки, но вдруг г-жа Шанто опять вскочила; эта пожилая худощавая женщина никак не могла усидеть на месте.

— Где моя сумка?.. Погоди, дорогая, сейчас я дам тебе твой бокальчик… Убери стакан, Вероника. Девочка привыкла к своему бокалу.

Она достала серебряный бокал с вмятинками, вытерла его салфеткой и поставила перед Полиной. Затем положила сумку на стул, за спину. Служанка подала суп с вермишелью, по ее мрачному виду можно было догадаться, что он переварен. Никто не посмел жаловаться: все очень проголодались, слышался лишь стук ложек. Потом она принесла отварное мясо. Шанто, большой любитель покушать, едва прикоснулся к нему, оставляя место для баранины. Но когда жаркое подали на стол, все возмутились. Оно было жесткое как подошва и совершенно несъедобное.

— Еще бы, уж кому-кому, а мне это известно, — невозмутимо сказала Вероника. — Вы бы еще с часок подождали!

Полина, смеясь, разрезала мясо на маленькие кусочки и с аппетитом глотала его. Что до Лазара, то он никогда не разбирал, что у него на тарелке, и мог, жуя ломоть хлеба, воображать, будто это дичь. Между тем Шанто угрюмо глядел на жаркое.

— Ну, а еще что-нибудь есть, Вероника?

— Жареная картошка, сударь.