Пир в одиночку - Руслан Киреев

После Сергей Петрович утверждал, что К-ов спас ему жизнь. Так и маме своей представил: спаситель! – моложавой, с ямочками на щеках, женщине, которая, отметил наблюдательный беллетрист, не очень удивилась синяку под глазом отпрыска, равно как и поздним гостям, которых он, как-никак медик, затащил к себе для оказания срочной помощи. Легкие теплые пальцы будущего аптекаря уверенно бегали по оцарапанной шее «спасителя», а женщины ассистировали.

В углу, постукивая панцирем, возилась черепаха, – удаленные звуки эти перемежались с близким шуршанием ваты и звяканьем склянок. Звали черепаху Сильвой Ивановной, – впоследствии К-ов неизменно передавал ей привет. Не матери, за которой в иной ситуации мог бы и поухаживать, а именно Сильве Ивановне, и всякий раз в трубке звучало жизнерадостное: «Благодарим!» От имени, стало быть, рептилии и своего тоже…

Фармацевтом после института и дня не проработал – занялся коммерцией, и дело, судя по всему, шло неплохо. То в Испанию летал, то в Сингапур, а когда далековатый от жизни литератор, человек по сути своей книжный, прямо спросил, каков его статус, ответствовал не без скромности: председатель совета директоров… «И много ли, – поинтересовался К-ов, – у тебя директоров?» – «один!» – радостно признался Сергей Петрович. И уточнил после некоторой паузы, что он и есть сей единственный директор.

Интерес книжного человека был, разумеется, сугубо академическим, но – до поры до времени, пока, как и весь пишущий люд, не оказался на мели, причем на мели основательной, без надежды, что литературный корабль его, который плохобедно, но бежал-таки, когда-нибудь опять стронется с места.

Тут-то и вспомнил о председателе совета директоров. Тут-то академический интерес и трансформировался мало-помалу в интерес личный: дождавшись звонка неудавшегося фармацевта, который время от времени давал о себе знать, а уж с праздником поздравлял обязательно, – дождавшись звонка, бросил как бы в порядке шуточки – а сам аж испариной покрылся! – не обзавестись ли и ему дельцем?

Сергей Петрович понял его с полуслова. «Обзавестись, – сказал твердо. – Обзавестись, и немедленно. Я уж тут думал о вас». И пригласил, если будет поблизости, в гости, дабы не спеша обговорить все.

«Поблизости» К-ов оказался через неделю. Мог бы и раньше, благо жил Сергей Петрович в самом центре, у Пушкинской площади, но все откладывал, все надеялся – вдруг образуется! – хотя в доме давно уже был введен режим строжайшей экономии. Кубик сахара – сахар вздорожал чуть ли не в пятьдесят раз – раскалывался щипчиками на несколько частей, а крошки подбирались пальцем: ткнул, и прилипла. Все, как в детстве, когда бабушка зорко следила, чтобы кусочки, упаси бог, были не слишком большими… Круг замкнулся. Ему казалось, он шпарит по прямой, все больше и больше удаляясь от скудных послевоенных лет – удаляясь безвозвратно! – но круг замкнулся, как, наверное, замыкается всегда, и в этой предопределенности, в этом ускользающем, не поддающемся осмыслению законе просвечивало, однако, что-то отрадное. (Что тоже ускользало и тоже не поддавалось осмыслению. Да К-ов и не хотел…)

Договорились на шесть, а он в пять минут седьмого еще околачивался на площади у «Макдоналдса», глазел на книжные развалы – книги, стало быть, издавались, и еще как издавались, свято место пусто не бывает. Тут же продавали заморские напитки и заморские сласти, а также фрукты: бледные в крапинку абрикосы – это в начале-то июня! – бананы по сто рублей штука и невзрачные зеленые киви, плод для московских прилавков вовсе диковинный. И все же не роскошно изданные фолианты удерживали сочинителя книг, и уж тем более не экзотические киви – просто, понимал он, ему не хочется туда, не хочется идти на поклон к мальчишке, юному сему Штольцу, как мысленно окрестил он Сергея Петровича, но себя при этом Обломовым не считал – нет, не считал! – да и где они, обломовы-то, с их органической неспособностью драться за что бы то ни было, а уж «до первой кровки» тем более, – неспособностью и нежеланием, ибо давно разрешили для себя извечный гамлетовский вопрос: быть или не быть? – в пользу последнего! Нет обломовых, перевелись, и некому, стало быть, облагородить штольцев своим хотя бы уходом… Так мудрено рассуждал, стоя на площади у «Макдоналдса», поднаторевший в риторике литератор, но это, конечно, тоже было уловкой, затягиванием времени, страхом перед ждущим его унижением, свидетельницей которого станет – этого почему-то боялся пуще всего – миловидная женщина с ямочками на щеках. А ведь можно было бы встретиться где-нибудь в скверике – не сообразил, а теперь уж поздно! – и К-ов, встряхнувшись, решительно зашагал к дому, где ему однажды уже оказали помощь: шея до сих пор помнила касание теплых умелых пальцев.

Сергей Петрович встретил его, как и подобает встречать «спасителя». Стол был накрыт и выглядел так, будто перелетел сюда, подобно сказочному ковру-самолету, с только что покинутой смятенным беллетристом площади. Киви не было, зато бутылки не уступали тем, у «Макдоналдса» – все в ярких этикетках, нарядные и полнехонькие, готовые открыться по первому желанию гостя. Но гость предпочел минеральную воду. Приборов два стояло – без мамы, значит! – но спросил, разумеется, не о маме, спросил о Сильве Ивановне: как, дескать, поживает старая приятельница? – и тотчас услышал в углу возню и сухое пощелкивание. Спустя миг живые звуки эти потонули в других, механических, требовательно прорвавшихся из-за двери. Сергей Петрович проворно поднялся, молодой, легкий, в потертых джинсах, и, извинившись – «факс!» – быстро ушел в соседнюю комнату. К-ов огляделся. Он не помнил, как было тут в прошлый раз – кожа, еще хранящая следы тех целительных прикосновений, оказалась памятливей глаз, – но ощущение, будто он впервые здесь, не покидало его. Впрочем, с некоторых пор ощущение это преследовало его постоянно, накатывая в местах самых неожиданных, иногда чуть ли не в собственном доме, точно не только столик упорхнул с площади, уподобляясь сказочному ковру, но и все вокруг незаметно поднялось и плавно, грузно перелетело по воздуху с людьми и зданиями в неведомые края.

К-ов огляделся, и то был не случайный жест, нет, его постоянно тянуло озираться вокруг – едва сдерживал себя, воспитанный человек. Вот и сейчас старался сосредоточиться на том, что, вернувшись, говорил ему приветливый хозяин, а говорил он о «балконных огородах» – это, собственно, и было тем самым делом, которое предлагалось бывшему писателю, делом простым – проще некуда! – и надежным.

«Балконными огородами» Сергей Петрович именовал деревянные ящики («Удачное название – уже полдела!») – обыкновенные деревянные ящики, в которых горожане могли бы выращивать, не выходя из квартиры, зелень и овощи. Спрос на такие ящики огромный и будет расти, наладить же выпуск их – раз плюнуть, надо только зарегистрировать малое предприятие («Я скажу, куда обратиться»), открыть счет в банке, для чего придется дать взятку («Вы не сумеете, конечно, – беру это на себя»), фиктивно оформить несколько человек («Это уж вы сможете!»), найти деревообрабатывающий комбинат («У меня есть на примете») и столковаться с работягами, которые за ящик водки наколотят из отходов что угодно, потом присмотреть магазинчик и завезти товар. Так – или примерно так – наставлял дебютанта председатель совета директоров, и у труженика пера, который не умел договориться со слесарем заменить кран в кухне, голова, странное дело, не шла кругом. Не впадал в отчаянье от бестолковости своей и никчемности, от полной непригодности для той новой жизни, куда приземлились они на своем ковре-самолете, – напротив, оживал, веселел, внутренне распрямлялся, точно давящий на плечи неимоверный груз постепенно истаивал.