Люди сороковых годов - Алексей Писемский

- Что же, разве сегодня службы не было? - продолжал тот.

- Кому служить-то?.. - отвечал Иван Кононов опять как-то односложно: он знал, что с господами чиновниками разговаривать много не следует и проговариваться не надо.

- Ты отслужишь за попа, - заметил Миротворский.

- Нет, я не поп! - отвечал уже с усмешкой Иван Кононов.

- Так, значит-с, мы в осмотре напишем, что нашли раскиданными по иолу подлобники! - И Миротворский указал Вихрову на лежащие тут и там небольшие стеганые ситцевые подушки. - Это вот сейчас видно, что они молились тут и булдыхались в них своими головами.

Вихров на это молчал, но Кононов отозвался:

- Известно, молимся с семейством каждый день и оставляем тут подушечки эти, не собирать же их каждый час.

- А ладаном отчего пахнет, это отчего? - спросил плутовато Миротворский.

- И ладаном когда с семейством курим, не запираюсь в том: где же нам молиться-то, - у нас церкви нет.

- Это что еще? - воскликнул вдруг Миротворский, взглянув вверх. - Ты, любезный, починивал моленную-то; у тебя три новые тесины в потолке введены!

- Ничего нет, никаких тесин новых! - отвечал Кононов немного сконфуженным голосом и слегка побледнев.

- Как нет? Вы видите? - спросил Миротворский Вихрова.

- Вижу, - отвечал тот, решительно не понимая, в чем тут дело и для чего об этом говорят. В потолке, в самом деле, были три совершенно новых тесины.

- Как же ты говоришь, что не новые? - сказал Миротворский Кононову.

- Не новые, - повторил тот еще раз.

- Нет, это новые! - сказал ему и Вихров.

Кононов ничего не отвечал и только потупился.

- Мы моленную, значит, должны запечатать, - сказал Миротворский. Дозволено только такие моленные иметь, которые с двадцать четвертого года не были починяемы, а как которую поправят, сейчас же ее опечатывают.

Вихров проклял себя за подтверждение слов Миротворского о том, что тесины новые.

- Ну-с, теперь станемте опрашивать захваченных, - продолжал Миротворский и велел подать стол, стульев, чернильницу, перо и привести сторожимых солдатами женщин.

- Хорошо ли это делать в моленной? - заметил ему Вихров.

- По закону следует на месте осмотра и опрашивать, - отвечал Миротворский.

Все это было принесено. Следователи сели. Ввели двух баб: одна оказалась жена хозяина, старуха, - зачем ее держали и захватили неизвестно!

Миротворский велел сейчас же ее отпустить и за что-то вместо себя выругал солдата.

- Дурак этакий, держишь, точно не видишь, кого?

Другая оказалась молодая, краснощекая девушка, которая все время, как стояла в сенях, молила солдата:

- Отпусти, голубчик, пожалуйста!

- Не смею, дура; зачем ты сюда приходила?!

- Да я так, на поседки сюда пришла, да легла на печку и заснула.

Миротворский начал плутовато допрашивать ее.

- Ты православная?

- Православная.

- А в церковь редко ходишь?

- Где в церковь-то ходить, - далеко.

- Ну, а сюда, что ли, в моленную ходишь?

- Ино и сюда хожу! - проболталась девушка.

Миротворский все это записывал. Вихрова, наконец, взорвало это. Он хотя твердо и не знал, но чувствовал, что скорее он бы должен был налегать и выискивать все средства к обвинению подследственных лиц, а не депутат ихний, на обязанности которого, напротив, лежало обстаивать их.

- Позвольте, я сам буду допрашивать и писать, - сказал он, почти насильно вырывая у Миротворского перо и садясь писать: во-первых, в осмотре он написал, что подлобники хотя и были раскиданы, но домовладелец объяснил, что они у него всегда так лежат, потому что на них молятся его домашние, что ладаном хотя и пахнуло, но дыма, который бы свидетельствовал о недавнем курении, не было, - в потолке две тесины, по показанию хозяина, были не новые.

Пока он занимался этим, Миротворский будто бы случайно вышел в сени. Вслед же за ним также вышел и Иван Кононов, и вскоре потом они оба опять вернулись в моленную.

Вихров, решившийся во что бы то ни стало заставить Миротворского подписать составленное им постановление, стал ему читать довольно строгим голосом.

- Что ж, хорошо, хорошо! - соглашался сверх ожидания тот. - Но только, изволите видеть, зачем же все это объяснять? Или написать, как я говорил, или уж лучше совсем не писать, а по этому неясному постановлению его хуже затаскают.

- Хуже, ваше высокородие; по этому постановлению совсем затаскают, произнес жалобным голосом и Иван Кононов.

- Как же делать? - спросил Вихров.

- Да так, ничего не писать! - повторил Миротворский. - Напишем, что никого и ничего подозрительного не нашли.

- Сделайте милость, ваше высокородие, - произнес Иван Кононов и повалился Вихрову в ноги.

Старуха, жена Кононова, тоже повалилась ему в ноги.

- Ваше высокородие, простите и меня! - завопила и молоденькая девушка, тоже кланяясь ему в ноги.

Вихров страшно этим сконфузился.

- Да бог с вами, я готов хоть всех вас простить! - говорил он.

- Притеснять их много нечего; старика тоже немало маяли, - поддержал также и Миротворский.

- Три года наезды все; четвертый раз под суд отдают, - жаловался с слезами на глазах Иван Кононов Вихрову, видно заметив, что тот был добрый человек.

- Но почему же так? Что же ты делаешь такое? - спрашивал Вихров.

- Управляющего он маленько порассердил, ну тот теперь и поналегает на него, - объяснил Миротворский.

- Не один уж управляющий поналегает, а все, кажись, чиновники, присовокупил сам Иван Кононов.

- Хочешь, я скажу об этом губернатору? - спросил его Павел.

- Ах, боже мой! Как это возможно! - воскликнул Кононов. - Сделайте милость, слезно вас прошу о том, не говорите!

- Как можно говорить это губернатору! - подхватил и Миротворский.

- Отчего же? - спросил Вихров.

- Оттого, что начальство мое государственное съест меня после того, объяснил Кононов.

- Съедят! - подтвердил и Миротворский. - Управляющий и без того желает, чтобы нельзя ли как-нибудь его без суда, а административно распорядиться и сослать на Кавказ.

Вихров пожал плечами.

- Так ты, значит, ничего больше не желаешь, - доволен, если мы напишем, что ничего у тебя не нашли? - спросил он Кононова.

- Доволен, - отвечал тот.

- Теперь, я думаю, надобно совращенную допросить, - сказал Вихров, все более и более входя в роль следователя.

- Непременно-с, - подхватил Миротворский. - Позовите ее, - сказал он солдату.

Тот привел совращенную. Оказалось, что это была старая и неопрятная крестьянская девка.

- Ты православная? - спросил ее Вихров.

- Православная, - больше промычала она.

- А в церковь ходишь?

- Хожу, - промычала опять девка.

- Но ведь последнее время перестала?

- Перестала, - мычала девка.

- В раскол, что ли, поступила?

Девка несколько время тупилась и молчала.

- Нету, - проговорила, наконец, она.

- Но к нам в церковь больше не ходишь? - спросил ее Миротворский.

- Нет, - отнекивалась и от этого девка.

- И не желаешь ходить?

- Не желаю!

- Значит, ты раскольница?

- Ну, раскольница, - сказала, наконец, уже сердито девка.

- Что ее допрашивать - она дура совсем, - сказал Вихров.

- Дура, надо быть, - согласился стряпчий.

- Для правительства все равно, я думаю, хоть в турецкую бы веру она перешла.

- Да вот поди ты!.. Спросите еще ее, не совращал ли ее кто-нибудь, не было ли у нее совратителя?

- А не совращал ли кто-нибудь тебя?

- Нет, никто! - почти окрысилась девка.

Иван Кононов, стоявший все это время в моленной, не спускал с нее глаз и при последнем вопросе как-то особенно сильно взглянул на нее.

- И все теперь, - сказал Миротворский и принялся писать показания и отбирать к ним рукоприкладства.

Когда все это было кончено, солнце уже взошло. Следователи наши начали собираться ехать домой; Иван Кононов отнесся вдруг к ним:

- Сделайте милость, не побрезгуйте, откушайте чайку!

- Выпьемте, а то обидится, - шепнул Миротворский Вихрову. Тот согласился. Вошли уже собственно в избу к Ивану Кононову; оказалось, что это была почти комната, какие обыкновенно бывают у небогатых мещан; но что приятно удивило Вихрова, так это то, что в ней очень было все опрятно: чистая стояла в стороне постель, чистая скатерть положена была на столе, пол и подоконники были чисто вымыты, самовар не позеленелый, чашки не загрязненные.

Хозяин, хоть и с грустным немножко видом, но сам принялся разливать чай и подносить его своим безвременным гостям.

Вихрову ужасно хотелось чем-нибудь ободрить, утешить и, наконец, вразумить его.

- Зачем ты, Иван Кононыч, - начал он, - при таких гонениях на тебя, остаешься в расколе?

- И христиан гнали, не только что нас, грешных, - отвечал тот.

- То другое дело, тем не позволяли новой религии исповедовать; а у вас с нами очень небольшая разница... Ты по поповщине?

- По поповщине.

- И поэтому вы только не признаете наших попов; и отчего вы их не признаете?

- А оттого, что все они от нечестивца Никона происходят - его рукоположения.