Нью-Йорк - Эдвард Резерфорд

И все же, будучи независимой с одной стороны, она была беззащитна с другой. Ей нужен был человек, способный вывести ее в люди или хотя бы защитить. Мысль о любовнице, которая была бы публичной фигурой в сфере собственной деятельности, но также нуждалась бы в нем, породила во Фрэнке утонченное и новое для него ощущение силы – как лестное, так и захватывающее.

Они условились о новом свидании в этот уик-энд. На сей раз Фрэнк настроился остаться на ночь. А ссора с Хетти, подумал он не без гордости, была разыграна очень недурно. Хетти решит, что он остался в своей конторе или отправился, рассерженный, в отель, но у нее не было ни малейшего повода думать, что он встречается с другой женщиной. Не сможет она и найти его, так как номер был зарезервирован через посредника, на чье молчание Мастер мог положиться.

Ибо официальным постояльцем числился некий мистер Шон О’Доннелл.

И вот наступил воскресный полдень. Пойти домой? Он посмотрел на распростертую перед ним соблазнительную фигуру.

Нет. Он останется здесь, а домой вернется вечером в понедельник. Пусть Хетти думает, что он со злости провел вне дома две ночи вместо одной. Это был, так сказать, выбор экономического характера.

После воскресного завтрака Теодор изъявил желание почитать газету, и Мэри с Гретхен ушли вдвоем. На этот раз они пошли не в Пойнт, а на восток вдоль открытой полосы Брайтон-Бич. Вскоре вокруг не осталось ни души. Они одолели пару миль. Ветер по-прежнему задувал, но был чуть теплее, чем накануне.

– Мне бы следовало быть в церкви, – сказала Мэри. – Я всегда посещаю воскресную мессу.

– Не переживай, – улыбнулась Гретхен. – Побудешь денек язычницей.

Мэри взяла с собой легкую холщовую сумку через плечо, и когда Гретхен спросила, что там, призналась:

– Планшет для эскизов.

– Давно ли ты начала рисовать? Никогда же этим не занималась.

– Это впервые, – ответила Мэри.

Она прикидывала, что взять с собой, и миссис Мастер предложила альбом. Сначала Мэри показалось, что это занятие более подходит для настоящей леди, а потом подумала и решила: почему бы и нет? На следующий день она, увидев в лавке планшет, купила его вместе с двумя свинцовыми карандашами от Фабера.

Немного позже Мэри с Гретхен дошли до места, где встречались два ландшафта. С одной стороны сливались и уходили к океаническому горизонту пляж, морская трава и ослепительное мелководье; с другой, за пологими дюнами, тянулись выгон, мхи и шелестела тенистая рощица.

– Что же ты не рисуешь? – спросила Гретхен.

– Потому что ты смотришь. Я стесняюсь.

– Я буду глядеть на чаек, – сказала Гретхен, садясь на пригорок и устремляя взгляд к океану, как будто Мэри вовсе нет.

Но Мэри еще не была готова. Вместо того чтобы начать рисовать, она побрела через небольшую дюну и направилась по широкой зеленой тропе к роще. Оглянувшись, она с удивлением обнаружила, что даже не видит моря, хотя его незримое присутствие чувствовалось. И не успела она пройти чуть дальше, как ее потрясенному взору предстал кое-кто еще.

Олень. Самка.

Мэри остановилась и замерла. Олениха ее не услышала. Обе они не ожидали такой встречи.

Давным-давно, когда на этих берегах жили только индейцы, оленей здесь было много, но с приходом голландских и английских колонистов у них почти не осталось шансов. Фермеры не пеклись об оленях – они их стреляли. Теперь на весь Лонг-Айленд протяженностью в сотню миль осталось всего несколько заповедников, откуда не вытеснили оленей. Покинуть их они тоже не могли. Им было не переплыть пролив Лонг-Айленд. Но некоторые, очевидно, перебрались через протоку или воспользовались ракушечной дорогой, обретя мир и спокойствие на открытых просторах Кони-Айленда.

Олениха стояла невдалеке и вроде была одна. В нескольких ярдах от Мэри лежало рухнувшее деревце. Она осторожно приблизилась и села. Затем подобрала колени, положила планшет, медленно раскрыла, вынула свинцовый карандаш и начала рисовать.

Олениха никуда не спешила. Пару раз, насторожившись, она вскинула голову. Однажды посмотрела прямо на Мэри, но явно не увидела.

Мэри случалось делать небольшие рисунки: домик, кошку, лошадь. Но она ни разу не пробовала рисовать с натуры и не знала, с чего начать. Первые линии, казалось, не имели никакого отношения к оленихе. Она постаралась сосредоточиться на голове и рисовать помельче. Не зная ни одного правила, она просто силилась воспроизвести на бумаге те линии, что видел глаз. Сначала у нее ничего не получалось, но Мэри попробовала еще несколько раз, и вот постепенно очертания стали узнаваемыми. Затем, к ее великому изумлению, произошло нечто неожиданное.

Не только голова оленихи, но и линии на странице зажили собственной жизнью и начали развиваться самостоятельно. Она и думать о таком не могла, не то что испытать. Через полчаса у нее было два-три наброска, крайне несовершенных, но что-то уловивших.

Мэри было хорошо, но терпеливая Гретхен ждала уже долго, и Мэри встала. Олениха вздрогнула, уставилась на нее, затем скакнула в сторону и затерялась в деревьях.

Вернувшись по своим следам, Мэри застала Гретхен сидящей на прежнем месте. Но с ней, к удивлению Мэри, был и Теодор. Он снял свою куртку, в расстегнутом вороте сорочки были видны кучерявые волоски. И Мэри пришла в полное замешательство. Теодор с улыбкой взглянул на нее:

– Покажите.

– Зачем?

Глупейший вопрос. Она хотела сказать «нет», но вышло бы грубо, и у нее почему-то вырвалось «зачем». Теодор рассмеялся:

– Что значит – зачем? Я хочу посмотреть.

– Я стесняюсь. Я раньше никогда не рисовала.

Но он не обратил внимания на возражения и отобрал у нее планшет.

Раскрыв, Теодор уставился на рисунки. Он изучал их чрезвычайно внимательно.

– Вы правда смотрели? – спросил он.

– Полагаю, что да.

– Гретхен, взгляни, – Теодор показал рисунки сестре. – Посмотри, что она сделала. – Гретхен кивнула; Мэри видела, что на обоих рисунки произвели впечатление. – Они хороши, Мэри, – сказал Теодор. – Вы рисовали не то, что считали нужным, а то, что действительно видели.

– Ну, не знаю, – произнесла довольная Мэри, однако она не понимала, что делать с этой похвалой.

– У вас глаз художника, – сказал он. – Это, знаете ли, редкость.

– Полно вам, – чуть не зарделась Мэри.

Гретхен встала.

– Идемте обратно, – позвала она.

В середине дня они перекусили, и Теодор снова заговорил о нарисованной Мэри оленихе.

– Мэри нужно ежедневно здесь рисовать, – сказал он сестре.

Затем Мэри и Гретхен вновь облачились в свои похожие купальные костюмы. На этот раз к ним присоединился Теодор. Его костюм прикрывал бо́льшую часть тела, но Мэри были видны очертания его мужского достоинства. Он находился в игривом настроении, плескал на девушек водой, и те верещали. Потом Мэри упала под напором волны, и он поддержал ее, а она ощутила на миг его сильную руку. Мэри показалось, что Гретхен чуточку недовольна, и они вышли из моря. Мэри села рядом с ней и сказала Теодору:

– А теперь дайте девочкам побыть наедине.

Теодор пошел прогуляться по пляжу, а Мэри приобняла Гретхен за плечо и втянула в разговор, который длился, пока та не пришла в лучшее расположение духа.

– Помнишь, как ты устроила меня к Мастерам? – спросила Мэри. – Я в жизни бы не подумала, что ты умеешь так врать. Я была просто в шоке.

– Я не врала.

– Да ты же сказала, что мой отец, упокой Господь его душу, собрался жениться на вдовушке с собственным домиком?

– Я сказала «что, если». Я не говорила, что так и есть.

– Ты чудовище.

– Оно самое, – улыбнулась Гретхен.

Когда вернулся Теодор, все отправились в гостиницу. Гретхен спросила у Теодора, не собирается ли он в город, но тот ответил, что нет, он думает задержаться еще на денек.

Переодевшись, они спустились, и Гретхен с Мэри какое-то время играли в карты с другими постояльцами. Теодор уселся в кресло и погрузился в книгу. Было душно, и карты, казалось, падают вяло. Два дня на море привели Мэри в состояние чудесной расслабленности.

– Так бы и просидела всю неделю без дела, – сказала она Гретхен.

Подруга же с улыбкой ответила:

– Отлично. Всю неделю от тебя ничего другого и не требуется.

Вечерняя трапеза была похожа на предыдущие: велась неспешная беседа, звучал смех, и к ее завершению еда, вино и морской воздух придали Мэри такую волшебную легкость, что она шепнула Гретхен:

– По-моему, я переборщила с выпивкой.

– Тогда пойдем прогуляемся по берегу, – сказала та. – Проветришь голову.

И вот, когда народ начал вставать из-за столов, Мэри и Гретхен, а посередине – Теодор, отправились к морю. Все взялись за руки, и Теодор замычал какой-то маршик. Мэри подумала, что это очень здорово – идти рука об руку с Теодором, и вот бы им быть одной семьей, она бы вышла за Теодора замуж, а Гретхен стала бы ее золовкой. Она, конечно, понимала, что это невозможно, но выпила лишку и рассудила, что ничего не поделать и мысли порой сами лезут в голову.