Призраки знают все. Рукопись, написанная кровью (сборник) - Анна Данилова

– С ним-то я разберусь, а вот что делать с тобой – ума не приложу. Юля, я не узнаю тебя. Что с тобой стало, кто сделал тебя такой мрачной, с осуждающим взглядом курицей? Где твоя улыбка, твоя любовь? Ты думаешь, я забыл тебя?

– Ты женился на Щукиной, – Юля отвернулась к стене и инстинктивно потянула на себя одеяло, словно ей стало холодно под его взглядом. – Ты женился на ней, а не на мне, хотя мне всегда казалось, что любишь ты меня. Я редко разговаривала с тобой на эту тему, мне было больно расспрашивать тебя о твоих чувствах ко мне, но ты неисправим, ты и ей постоянно изменяешь… С тобой и я бы не прожила…

– Она переспала с Кристианом в первый же день, в гостинице, – вдруг услышала Юля и не поверила своим ушам, – в гостинице, где мы остановились. И я застал их, но вовремя вышел и позже сделал вид, что ничего не…

– Я не хочу об этом слышать. Надя на сносях, что такое ты говоришь?! Я не верю!

– Но это не помешало ей соблазнить его, – спокойно, ледяным тоном продолжил Крымов, – а впоследствии и предложить ему взять ее в жены. Надя – очень деятельная и практичная особа, нам с тобой не чета. Пока она не выжмет из меня полмиллиона долларов, она не разведется со мной. Таковы ее условия.

– Ты произносишь вслух такие суммы…

– Да, я теперь богат, но особого счастья от этого не испытываю. Я пока еще учусь здесь жить, осматриваюсь, знакомлюсь с людьми… Теперь вот ты приехала, Берестов, вы привезли с собой кусок моей прошлой жизни.

– Крымов! Какая прошлая жизнь, когда ты не был дома всего-то пару месяцев, если не меньше! Ты что, решил здесь остаться?

– Возможно. Я бы и тебя переманил в Париж, купил тебе квартиру и нашел занятие, зная твою патологическую тягу к независимости и нежелание подчиняться мужчине. Но Харыбин, думаю, мне тебя так просто не отдаст, ведь верно?

– Да я и сама не хочу тебе отдаваться. И вообще, оденься, сейчас вернется Берестов, что я ему скажу?

Крымов развел руками:

– Вот видишь, ты прежде всего обманываешь себя. Неужели ты думаешь, что я действительно поверил в ваши отношения? Я же тебе уже намекнул, что все это попахивает дешевым фарсом. И разве мог бы Берестов, являясь твоим любовником, вот так запросто подчиниться мне и оставить тебя в спальне наедине со мной? Он не так глуп, хотя и ведет себя по-идиотски. Но и его можно понять: я нужен ему, а потому ему сейчас, во всяком случае, нет ровно никакого дела до тебя. Кроме того, он прекрасно осведомлен о наших с тобой прежних отношениях и наверняка не увидел ничего предосудительного в том, что дал нам возможность пообщаться без свидетелей, вполне, кстати, допуская момент близости. Так что вы оба напрасно разыгрывали здесь этот спектакль.

– Да, – сдалась Юля и опустила голову, – я все это придумала, чтобы досадить тебе.

– А зачем ты сюда приехала? Только затем, чтобы найти меня для Берестова? Ты что, всерьез увлеклась политикой?

– Я думала, что ты погиб. Берестов говорил о том, что ты пропал после того, как отказался вести его дело, вернее, дело об убийстве отца Кирилла. Он даже считал себя в какой-то степени виноватым в твоем исчезновении.

– Мне все равно, что он там считал. Берестова я перестал уважать после того, как узнал, что он использует людей и превращает светлые головы в кочаны капусты, причем гнилой капусты…

– Это ты про старшего Шалого?

– Да, про него.

– И только поэтому отказался вести дело Берестова и даже вернул ему деньги?

– Совершенно верно.

– Это ли не чистоплюйство? – Юля встала и быстро оделась, понимая, что спектакль окончен и теперь можно разговаривать с Крымовым на их привычном деловом языке.

Она ему не верила, ни единому слову, сказанному в адрес Берестова. Крымов не похож на человека, для которого покачнувшиеся нравственные устои его клиента могли сказаться на решении вести или не вести их дела. Все было куда сложнее, но Крымов будет молчать до последнего. Нет, дело явно не в Шалом и не в таких тонких материях, как презрение к клиенту, – он работал и не на таких мерзавцев, как Берестов…

– Да, пожалуй, это и есть чистоплюйство, но не забывай, что на моем горизонте появилось куда более крупное и прибыльное дело.

– Я знаю, Щукина рассказала мне о Кристиане. Я только одного не могу понять, как мог ты взяться за поиски человека по всему миру, если ты дальше нашего С. практически никогда не высовывался… Я не имею в виду случайные командировки по России.

– У меня были связи, – уклончиво ответил Крымов, следуя за ней из спальни в гостиную. – Как ты понимаешь, навряд ли я связался бы с Кристианом, если бы у меня в руках не было никаких нитей…

– И что же это за нити?

– Так, случайное знакомство.

– С кем же?..

– Будь ты мужчиной, хотя бы Шубиным, я бы рассказал тебе об одной особе. Но ты – Земцова, и этим все сказано.

– Ты подозреваешь кого-нибудь в убийстве отца Кирилла?

– Я вообще не занимался этим делом, – произнес Крымов каким-то неестественно веселым тоном, что не ускользнуло от внимательно слушающей и смотрящей на него Юли. Он снова и снова лгал, не желая делиться своими тайнами. И чем дальше он уходил от темы, касающейся убийства священника, тем отчетливее Юля понимала, что он лжет. Однако она не собиралась говорить ему об этом. Больше того, она уже приняла другое решение – повернуть ход событий вспять и вместо того, чтобы отстранять от себя Крымова, попытаться вновь приблизиться к нему настолько, чтобы он пригласил ее к себе домой. А потом по возможности постараться найти там нечто такое, что выдаст Крымова с головой. Какой-нибудь документ, телефон, фотографию… Ведь он же ясно сказал «будь ты мужчиной…», значит, речь шла о женщине, с которой он познакомился и о существовании которой он не хотел, чтобы Юля знала. Но она и так поняла, кого он имел в виду – Аперманис, кого же еще? Таинственную молодую женщину, говорящую с акцентом и пускающую в свою постель мужчин строго по определенному принципу (если не по расписанию), разгадать который ей, Земцовой, еще только предстоит.

– Так ты поможешь Берестову?

– Зачем мне это? Его деньги мне не нужны, а проблемы – тем более. Я тебе скажу только одно: он сильно заблуждается, подозревая в убийстве отца Кирилла своего давнего политического соперника Куракина. Да, Куракин чинит ему препоны, вставляет палки в колеса, но делает это крайне непрофессионально и весьма глупо. Хотя с его деньгами можно было нанять профессиональных провокаторов, и наш дорогой Берестов уже давно сидел бы за решеткой. В смерти отца Кирилла были заинтересованы люди из совершенно других, можно сказать, заоблачных сфер… Вот пока и все, что я тебе могу сказать.

Он снова отдалялся от нее и подчеркивал это своими словами. Было самое время что-то предпринимать, тем более что Берестов, выполняя приказ Крымова, который на тот момент являлся для него, ослепшего от страха, поводырем по жизни, до сих пор торчал под дождем возле табачного киоска либо просиживал желтое кожаное кресло холла. И Юля, пользуясь тем, что они пока что еще одни, вдруг сказала, чувствуя теперь уже в своей душе поселившуюся подружку всех обманов Крымова – собственную, огромную по масштабам, сладкую, липкую и ядовитую ЛОЖЬ:

– Я люблю тебя. И я приехала сюда, чтобы найти тебя ДЛЯ СЕБЯ, а не для Берестова.

Она удивилась и сама, как легко у нее это вышло. А ведь еще вчера все сказанное ею сейчас было самой настоящей правдой. Неужели ее чувства к Крымову превратились в пыльные развалины прежней, всепожирающей страсти?

– Господи, наконец-то… – и Крымов, словно дождавшись сигнала, снова бросился к ней, как в первую минуту своего пребывания в номере, когда они не успели еще ужалить друг друга, и крепко обнял ее, по-настоящему страстно, как обнимают родных и близких людей, любимых женщин. – Я уж думал, что ты никогда не растаешь.

Он принялся целовать ее, но в эту минуту раздался жалкий, трусливый стук в дверь – это вернулся Берестов.

– Вот черт… Но ничего, мы еще наверстаем. Сейчас я повезу вас пообедать в один итальянский ресторан – он называется «Феллини», там потрясающе готовят, – а потом, поговорив с потенциальным президентом и дав ему парочку бесплатных, заметь, советов, я отправлю его обратно сюда, а тебя увезу к себе. Идет? Договорились? – Он произнес это так быстро, что уложился за несколько секунд, которые ему понадобились для того, чтобы достигнуть двери и впустить Берестова.

– Договорились, – прошептала она, глотая слезы.

Ее зазнобило от полной безысходности собственного положения. Больше того, Юля вновь ощутила ненавистное ей чувство унижения, повторившего всю тошнотворность вчерашнего, победного для Щукиной вечера.

Вот сейчас она наберет в легкие побольше воздуха, стряхнет с себя оцепенение, и ее посетит мысль – пронзительная, неожиданная, которая все перевернет в ее прошлых представлениях о жизни, любви и порядочности. И – она это вдруг остро почувствовала – она, Юлия Земцова, перешагнет свой очередной нравственный (или безнравственный) барьер, за которым начнется новая жизнь. Она на мгновение зажмурилась, прислушиваясь к тихому шелковистому шелесту протекающих в ее голове мыслей, и, что-то поняв для себя, успокоилась и снова открыла глаза.