Повелитель гроз. Анакир. Белая змея - Танит Ли

— Чего мы ждем? — спросила она в конце концов.

— Сейчас у него в шатре люди — Яннул Ланнец и его друг заравиец; возможно, еще кто-нибудь. Когда они уйдут, я провожу их.

Она оглянулась вокруг в поисках шатра военачальника, но все шатры были совершенно одинаковыми.

— Где его шатер? — прошептала она.

— Вот он.

Ее сердце сжалось, и несмотря на духоту ночи, по коже у нее пробежали мурашки.

Когда полог открылся, оттуда хлынул желтый свет, ослепив ее. Люди пошли прочь через лагерь. Двое из них чему-то смеялись.

Рас поднялся.

— Пойдем.

Лики только смотрела на него. Она вцепилась в ребенка и обнаружила, что не в силах сдвинуться с места.

— Пойдем. — Он подошел к ней и взял ее за локоть, медленно, без злобы и без сочувствия потянув ее за собой.

— Там должен быть стражник, — негромко предупредил Рас. — Подойдешь к нему, а я схвачу его сзади.

Она молча кивнула. Спотыкаясь, она пошла между циббовыми деревьями. Теперь она увидела стражника, степняка, бесстрастно опиравшегося на копье.

Он сразу же заметил ее.

— Чем могу помочь?

Лики открыла рот, но в голове у нее было пусто. Она знала, что ужас, овладевший ей, должен ясно читаться в каждой черточке ее лица. Пока она беспомощно стояла на месте, показавшийся из темноты Рас ударил стражника по голове камнем.

— Теперь больше никто тебя не остановит, — прошипела она Расу. — Войди в шатер и убей его, а меня отпусти.

Он поднял на нее глаза — глаза баналика, опалившие ее ненавистью, и она мгновенно поняла, что умолять его бесполезно.

— Убить его придется тебе, — сказал он. Он улыбался, но без веселости, возможно, даже сам не сознавая, что улыбается. — Он никогда не позволит мне убить его. Он войдет в мой разум и остановит меня. Это придется сделать тебе.

— Ох, но он же колдун, — с презрением огрызнулась она. — Разве он не сможет прочитать и мои мысли тоже?

— Ты — Вис. Ваши мысли заперты, даже для Ральднора.

Она отвернулась и схватила полог, и это поразило ее — реальность кожи, которую она держала в пальцах. Она чуть приоткрыла его и скользнула внутрь. Полог с хлопком опустился за ней.

В шатре был только один человек, читавший при свете лампы. Он медленно поднял голову, ничему не удивившись, и свет лампы упал ему на лицо.

Она не знала, сможет ли взглянуть на него, но обнаружила, что не в силах отвести от него глаз. Она не знала, покажется ли он ей другим, но обнаружила, что он изменился, абсолютно, но при этом остался неуловимо тем же. Его разящую физическую красоту она помнила очень хорошо, но все же, похоже, недостаточно хорошо, ибо сейчас она ошеломила ее. Она не могла поверить, что с этим человеком она когда-то делила ложе, оставляя на этих широких плечах следы поцелуев — и зубов и ногтей тоже. Эти воспоминания о страсти, мучившие ее все застианские месяцы, стали ужасными, совершенно невыносимыми в этом тусклом коричневом шатре, как будто она осмелилась похваляться тем, что делила страсть с богом.

— Лики, — сказал он.

— Да, — прошептала она. — Это Лики. — Она откинула капюшон и сбросила плащ с плеч. На ней было простое черное платье, а ребенка она крепко прижимала к себе, завернутого в шаль. Теперь она подняла свой груз и механически протянула его Ральднору. — Я принесла тебе твоего сына.

Несмотря на уверенность Раса, он, казалось, видел, что творится в ее душе, безжалостно буравя ее мозг. Наконец он подошел к ней, и его близость испугала ее — и его глаза тоже. Он легко поднял ребенка из ее рук.

— Твой сын, — повторила она. — Я так и не дала ему никакого имени, но мои служанки зовут его Рарнаммоном. Не сомневаюсь, ты оценишь эту шутку.

Очутившись у него на руках, ребенок проснулся, но не заплакал, и ее вдруг охватила нестерпимая ревность. Ей захотелось отобрать его и снова спрятать под плащом.

— Разверни шаль, — сказала она. — Он принес тебе подарок.

На груди младенца лежала крошечная позолоченная коробочка, привязанная золотой лентой.

— Этот?

Он поднял крышку. Она заметила, как внутри сверкнула золотая цепь. Кровь запульсировала у нее в черепе.

Ральднор повернулся, протягивая ей коробочку.

— Окажите мне честь, мадам. Возьмите цепь и наденьте ее мне на шею.

— Я? — Она отшатнулась. — Я не могу….

— Старый элисаарский трюк, — сказал он. — Лезвие, покрытое ядом. От Катаоса? — Он захлопнул коробочку и отставил ее в сторону. — Ты уже во второй раз предала меня, Лики.

— Не убивай меня! — закричала она. — У меня не было выбора… Катаос заставил меня повиноваться ему… Оставь мне жизнь, ради своего сына…

— Если бы я сказал тебе, Лики, что я сохраню тебе жизнь при одном условии — что я возьму твоего ребенка и разрублю его этим мечом, ты позволила бы мне сделать это, ибо такова твоя сущность.

Она шарахнулась от него. Он протянул ей ребенка, и она схватила его и уткнулась лицом в шаль.

— Твоя смерть ничего не дала бы, — сказал он. — Поэтому ты не умрешь.

Ей хотелось разрыдаться, но ее глаза были сухими, как будто засуха выжгла их. Она больше не могла взглянуть на него.

За два часа до рассвета Яннул и Зарос; возвращаясь из шатра двух милашек, заметили нечто, медленно покачивающееся на высоком суку циббы.

Подойдя поближе, они поняли, что это человек, повесившийся ночью.

— Это тот чудак из дома Йир-Дакана, — вспомнил Яннул. — У него еще было такое странное имя, как будто шипение змеи — Рас. Но зачем ему понадобилось…

— Возможно, это и есть тот, кто нас предал, — предположил Зарос. — Они перерезали веревку и отнесли тело подальше, ибо после странной молитвы на холме настроение в лагере было слишком хорошим, чтобы позволить испортить его.

За час до рассвета единственным прохладным местом были сожженные сады Дворца Гроз. Над обмелевшей рекой, где догнивали лилии, уже поднималась белая дымка, а по ведущим к воде ступеням, перед дворцовым храмом, из последних сил ползло гибнущее речное существо.

Мужчина, облаченный в черные чешуйчатые латы, остановился взглянуть на него, прежде чем свернуть на галерею.

В огромном пустом нефе все еще плавал дымок. Амрек стоял неподвижно, глядя на черных мраморных монстров, маячащих в полумраке. Их удлиненные зрачки казались пятнами тусклого сияния, драконьи черты несли на себе смутный отпечаток какого-то древнего кошмара, подсвеченные чашами с огнем.

— Не бойтесь, великие, — негромко сказал Амрек, — я здесь из уважения к традициям, не более. Я ни о чем не попрошу вас, ибо точно знаю, что вы ничего мне не дадите.