Франкенштейн: Антология - Стивен Джонс

— Великолепно, — скриплю я. — И тогда я для тебя станцую.

Он смеется, но без особого воодушевления:

— Будь терпелива.

Я ощущаю, как его пальцы пробегают вокруг сосков, заставляя их затвердеть. Руки не без удовольствия гладят грудь. Пальцы скользят вниз. И тут я вдруг испугалась за Грету. Она все видит. И ей это причиняет боль.

Грета чем-то гремит у раковины.

— Все готово.

Кеннет убирает руки.

— Вернусь через пятнадцать минут, — с придыханием произносит он.

Когда Грета моет мои руки, клянусь, я что-то чувствую. Она делает это слишком поспешно.

— Пожалуйста, Грета, не торопись.

— Теперь я тоже боюсь.

Мне хочется развеять ее страхи, но вместо этого я позволяю ей быстро закончить процедуру умывания. Никакие мои слова не помогли бы ей справиться со страхом. Я полностью разделяю ее беспокойство. Завершив, она что-то мямлит запинаясь, после чего принимается извиняться. Я пытаюсь убедить ее, что этого не стоит делать, хотя чувствую, что мне не хватает ее прикосновений. Грета вздыхает и выходит из палаты.

Кеннет возвращается, чтобы поставить мне капельницу.

— Сладких снов, любовь моя.

И я улетаю.

Туман рассеивается со скоростью горного потока. Я слышу, как доктор разговаривает с какой-то незнакомой женщиной. Медсестрой. Ощущаю запах операционной, слышу легкое эхо, гуляющее в пустом пространстве.

— Красивые ноги. Думаю, танцовщица, лишившаяся их, будет очень по ним скучать, если, конечно, выживет.

— Ей не сказали, что ноги ампутировали?

— В аварии ее брюшную полость разворотило так сильно, что в клинику ее доставили без сознания. Откуда она может знать, что ее ноги остались неповрежденными?

— Вы сущий дьявол, доктор Чернофски. Если мне нужно будет поменять ноги, я знаю, к кому надо обращаться.

— Дебби, тебе это никогда не понадобится.

Женщина нервно смеется, на этом флирт обрывается. Я пытаюсь повернуть голову. На шее тугая повязка. Я не могу ни сглотнуть, ни вздохнуть. Я слышу сигналы приборов.

— Херб! Она просыпается. Добавь наркоз. Быстро!

И я снова проваливаюсь в сон.

Как только я прихожу в себя, Грета начинает процедуру умывания. Она шмыгает носом. Наверное, простудилась. Я пытаюсь заговорить, но горло чем-то забито, и я едва не задыхаюсь. Но быстро догадываюсь: у меня во рту трубка, через которую в легкие поступает воздух. Я мотаю головой.

— Мисс Элисон, пожалуйста, лежите спокойно. Вам прооперировали гортань. И некоторое время придется дышать через трубку, пока не спадет отек. За последние несколько недель вы перенесли много операций, так что не подвергайте себя дополнительному стрессу. Я позабочусь о вас. Сделаю все как надо. — (По ее интонации я догадываюсь, что мы в палате не одни. Есть посторонний. Я расслабляюсь под привычными движениями ее рук.) — Вот так-то лучше, дорогая. Вам нужны силы, чтобы восстановиться.

Я даже не в состоянии стонать от боли. Входит Кеннет, он чем-то расстроен.

— У меня сегодня две срочные операции. Я не могу побыть с тобой. Черт! Грета посидит. Ну все, капельница поставлена.

И я снова отключаюсь.

Я прихожу в себя, мои тазобедренные кости и плечи горят адским огнем, флакон с болеутоляющим средством пуст. В горле ощущения как у кота, подавившегося собственной шерстью. Ладони и пальцы покалывает, будто они отходят после обморожения. Я жду, когда Грета заметит мое пробуждение. Она стала мне родным человеком. Мы словно слились с ней в одно целое, и она так же остро, как и я, чувствует мою боль и мое наслаждение. Я жду, когда она обратит на меня внимание. Но никто не подходит.

И впервые за все это время я пытаюсь заплакать. Пытаюсь, потому что слез нет, вместо них — боль в глазных впадинах и в сердце.

Наконец приходит Грета.

— Я здесь. — (Я слышу, как она заменяет пустой флакон на полный кайфа. И я с легкостью перышка лечу в страну блаженства.) — Простите, я задержалась. Мне удалось прокрасться в его кабинет. Я заглянула в вашу карту, но ничего особенного не нашла, кроме разве что карт других женщин. Но так же было и у Саймона — карты еще нескольких мужчин. Сейчас вспомню… одну женщину звали Лидия, вторую — Шанталь и последнюю… э-э… Кэрол. — Грета прищелкнула языком. — Как жаль, что вы не говорите. Подсказали бы, что надо искать.

Я вяло качаю головой. Возможно, мне это только кажется и я на самом деле остаюсь неподвижной. Просто меня кружит и раскачивает, как на море во время легкого шторма.

— В субботу у меня будет выходной. У племянника день рождения. Но я не хочу, чтобы с вами что-нибудь случилось.

Если кто-то догадается, что мы подозреваем… — Грета гладит меня по голове. — Я принесу вам кусочек торта.

Не скоро я смогу его съесть.

Вначале у меня появились ощущения в правой руке. Мне удается соединить большой и указательный пальцы. Кеннет, как всегда, приходит в восторг. Я продолжаю ждать, когда он наконец вытащит из моего горла трубку и разрешит мне говорить. Я знаю, отек уже спал. А он продолжает монолог, обещая, что очень скоро доставят глаза. Я предаюсь мечтам. Мне хочется ему верить, но я не могу себя заставить.

Я вспоминаю последний визит Саймона, который состоялся шесть месяцев спустя после моего прибытия в клинику Кеннета. Саймон вошел в палату вместе с Кеннетом и остался, когда Кеннет убежал на какую-то срочную операцию.

— Кеннет рассказал мне о ваших успехах. Могу подтвердить, вы выглядите прекрасно.

Я сделала неловкое движение новыми руками. Грета научила меня языку жестов, с помощью которого общаются глухонемые. Кроме того, рядом с кроватью, на тумбочке, лежали большой блокнот и карандаш, оставленные Гретой на случай, если мне нужно будет что-то написать.

— Простите, я не понял.

Я села, взяла блокнот и карандаш и написала: «А мне бы хотелось увидеть, как прекрасно выглядите вы. У меня скоро будут глаза».

— О, я рад за вас. Кеннет сказал мне, что он полностью восстановил ваши голосовые связки. Когда он обещает вынуть трубку?

Я написала: «Спросите у него. Давно пора. Кажется, она торчит во мне целую вечность».

— Обязательно спрошу. Я вижу. Грета ухаживает за вами. Она была и моей медсестрой. Она лучше всех. Я бы без нее не справился. Кажется, к вам она особенно расположена.

Я быстро нацарапала: «Да. Она мой ангел-хранитель».

— Не могу разобрать… О да, она замечательная и отлично знает свое дело.

Затем Саймон заговорил о своей новой книге, и мы больше ни словом не обмолвились ни о Кеннете, ни о моих бесчисленных операциях. Примерно через час вернулась с обеда Грета, и Саймон заговорил с ней. Я была тронута их теплыми отношениями.

А Кеннет продолжал успокаивать и подбадривать меня.

Истекло девять месяцев моего пребывания в клинике. Месяц назад Кеннет вынул трубку из горла и заверил меня, что через несколько дней я смогу говорить. И глаза вот-вот доставят! Я уже говорю, но из чувства самосохранения скрываю это от него.

Я слушаю его признания в любви, но не верю ему, хотя где-то в глубине души очень этого хочу. Во время своих визитов он учит меня разминать ноги, иногда прикасается ко мне, возбуждая. Уверяет, что скоро мы с ним займемся любовью. Когда у меня будут глаза. Но я не хочу, чтобы ко мне кто-то так прикасался, кроме Греты. Не понимаю почему.

Желания все эти месяцы копились во мне, и, как только появились ощущения в руках и ногах, они ожили. Я вновь хочу писать. Читать.

Доставили глаза. «Зеленые», — сообщает мне Грета. Кеннет уверяет, что зрительные нервы сохранены и теперь дело только за чудесами хирургии. Если он сумел пересадить мой мозг в новое тело, то он сможет сделать и все остальное. Я уверена.

Я прихожу в себя, на этот раз темноту создает плотная марлевая повязка. Я ее чувствую, хотя мне нельзя двигать мышцами глаз, но я не могу не покоситься в сторону Греты, когда она входит в палату. Боль можно терпеть. Я говорю Грете, что самое первое, что я хочу увидеть, — это ее лицо.

Грета обнимает меня. Я чувствую ее дыхание, в нем аромат гвоздики и меда, она только что пила чай.

— И я этого хочу. Но боюсь. Я знаю, как вы выглядите. Но меня вы никогда не видели.

— Разве после того, как я тебя увижу, я буду любить тебя меньше? С какой стати? Кеннет влюбился в меня, когда мне было семьдесят восемь. А я в тебя, совсем тебя не видя. У всех по-разному.

— Именно этого я и боюсь. Вы не беспокойтесь. Я все слишком близко приняла к сердцу. Знаете, нас, медсестер, учат не допускать эмоциональной близости с пациентами. Это опасно.

— Почему ты раньше это не прекратила? Ты же могла.

— Я думала об этом. Думала, какие мы разные. Я знаю, кем вы были в прошлой жизни. Знаю, что любили мужчин. Я тянула время, пыталась справиться со своими чувствами. Но когда я к вам прикасаюсь, между нами что-то происходит. Словно в нас ток одного напряжения, и он проходит через наши тела. Мы соединяемся в одно целое и значим больше, чем порознь. И это идет не от головы. У меня есть сила воли, и я могу заставить себя что-то прекратить. Но с этим я справиться не могу.