Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу - Вячеслав Фомин

Истинное (а не кажущееся) число скандинавских предметов в русских древностях просто мизерно и в огромной массе других археологических находок практически равно нулю, что говорит о случайном характере их попадания в земли восточных славян. По заключению П.П. Толочко, «собственно скандинавских вещей на Руси не так уж и много», хотя в пер­вую очередь именно археологи (наши и зарубежные) говорят о постоянном проживание в ее пределах скандинавов, причем «нередко семьями, в го­родах и иногда сельских местностях». Справедливость слов Толочко видна прежде всего на материалах Киева и Новгорода, главных городов Руси, где норманнов должно было быть особенно много, и где они, ко­нечно, должны были оставить массу следов своего пребывания. Но эти следы отсутствуют. Так, в Киеве количество скандинавских вещей не превышает двух десятков, причем ни одна из них не имеет отношение к IX в. Эта цифра особенно примечательна на фоне утверждений зарубеж­ных ученых об основании Киева норманнами, уверенности Е.А. Мельни­ковой в том, что «вместе с Олегом в Киеве, вероятно, впервые появился постоянный и значительный контингент скандинавов». Примерно столько же скандинавских предметов, сколько найдено в Киеве, обнару­жено в Шестовице, где, учитывая дружинный характер поселения, заме­чает Толочко, их, казалось бы, «должно быть особенно много». В знаменитом Гнездове, в котором на Западе видят «анклав викингов», север­ные изделия встречаются, добавляет ученый, не чаще, чем западносла­вянские, восточные или западноевропейские.

В отложениях Новгорода предметов, увязываемых со скандинавами, найдено еще меньше, чем в Киеве. В процентном отношении их число (а все они не старше рубежа Х-ХІ вв.), заключает М.В. Седова, ничтожно «по сравнению с находками славянских, финно-угорских и балтских из­делий...». Даже норманисты относят эти находки к категории «случай­ных». При том, что они же утверждают, что Новгород был основан скан­динавами, что он являлся «основной базой норманнов в Восточной Евро­пе», что в нем в конце X - первой половине XI в. находился постоянный «больший или меньший контингент скандинавов: дружинников новго­родских князей и наместников великого киевского князя, новоприбыв­ших искателей богатстве и славы, торговых людей». Практическое от­сутствие скандинавских вещей в слоях Новгорода тем более поразительно, что для его культурных напластований характерна, отмечают специалис­ты, «исключительная насыщенность древними предметами». В связи с чем «коллекция предметов, собранная на раскопках в Новгороде за 1932-2002 гг., насчитывает в общей сложности более 150 тыс. изделий...», причем в это число не включен массовый керамический материал.

Известно, какой глубочайший след, видимый и в наши дни. оставили норманны в истории тех народов, на территории которых они селились. Так, указывал Д. Щеглов, пребывание норманнов во Франции отразилось «в десятках названий местностей...». Современные зарубежные исследо­ватели констатируют, что «даже сегодня отзвуки» скандинавского языка слышны в нормандском диалекте французского языка. По их же словам, «некоторые города, такие, как Quettehou и Houlgate, сохранили названия, которые присвоили им основатели-викинги тысячу лет навлд», а «из 126 деревень на о. Льюис - одном из внешних Гебридских островов (Ве­ликобритания) - 110 имеют либо чисто скандинавское название, либо какое-то его подобие». Восточная Англия, подвергшаяся датской колонизации и где в 886 г. по мирному договору предводителя датчан Гутрума с англосаксонским королем Альфредом Великим был основан Данелаг (по-английски Дэнло, Дейнло, «облаегь датского права»), до сих пор несет на себе ярко выраженный скандинавский отпечаток. А в вос­точном графстве Линкольншир «более половины современных названий деревень имеют скандинавское происхождение». Х. Ловмяньский, со­общая, что «в целом в Дэнло выявлено огромное число топонимов скан­динавского... происхождения», поясняет: в Линкольншире «они превос­ходят число английских названий». Шведский ученый И. Янссон отме­чает, что в Британии и Ирландии скандинавы «оказали значительное влияние на английский язык и местную топонимику». Ничего подоб­ного русская история и русский язык не знают совершенно, и ни один из городов Руси не носил скандинавского названия. Хотя, как неоднократно подчеркивает ПВЛ, варяги активно занимались градостроительством (862, 882, 988). А это, в свою очередь, заставляет повторить вопрос, за­данный норманистам в 1876 г. П. Бурачковым: «Если Олег начал ставить города и посадил в них варягов-князей... то почему самые города полу­чили названия славянские, а пороги - норманские?». И на Руси, ко­нечно, была бы совершенно иная топонимическая картина, если бы все было так, как рисовал М.П. Погодин: Рюрик велел норманнам «по ис­конному обычаю норманнов, рубить везде города или крепости...», или как воображал себе С. Рожницкий: скандинавы «только с того и начинали свою деятельность, что рубили города, могущие служить защитой их гос­подства над иноплеменным племенем».

Е.А. Мельникова, говоря о том, что длительное завоевание датчанами восточных областей Англии отразилось в английском языке в виде мно­гочисленных лексических заимствований (до 10 % современного лекси­ческого фонда) и ряда морфологических инноваций, вместе с тем призна­ет, что не только не отмечено ни одного случая фонетических, морфологических или синтаксических инноваций в древнерусском, которые могли бы произойти под влиянием скандинавских языков, но даже в лек­сике, наиболее проницаемой и динамической области языка, «взаимооб­мен не был интенсивным и широким». Сказанное исследовательницей нуждается в уточнении: в русском языке нет ни одного шведского слова. Уже говорилось, что крупнейший филолог XIX в. И.И. Срезневский, вы­делял в русском языке около десятка слов происхождения либо действи­тельно германского, либо возможно германского. В эти подсчеты внесли коррективы ученые-норманисты XX века. Так, С.Н. Сыромятников ука­зал на восемь заимствований в древнерусском языке из шведского, а В.А. Мошин признал таковыми всего лишь шесть . Но речь все же идет не о шведских, а германских заимствованиях вообще. Поэтому, сущест­вование «варяжского наречия» или «особого смешанного варя го-русского языка», якобы контаминировавшего элементы древнескандинавского и древнерусского, в «скандинавско-славянском» государстве, был создано воображением датских ученых В. Томсена и А. Стендер-Петерсена.

Пребывание инородного элемента в истории того или иного народа всегда оставляет свой неизгладимый след, даже если этот элемент в своей массе был незначительным по сравнению с численностью коренного населения. Этот след тем более ощутим, если пришельцы имели опреде­ленное политическое влияние, какое имели, например, варяги на Руси. Данные слова можно проиллюстрировать примерами из истории евро­пейских стран, включая ту же Швецию, на территорию которой в XIII в. (особенно в его середине) начинается приток немцев с материка. Купцы и ремесленники из Северной Германии в большом количестве поселяют­ся в шведских городах, политическая власть в которых нередко затем оказывалась у немецкой купеческой верхушки. Во второй половине XIV в. немецкое экономическое и культурное влияние в стране получило политическое выражение: в 1363 г. шведским королем стал немец Альбрехт Мекленбургский, что еще больше усилило влияние немцев в Швеции. Переселенцы, получив широкие привилегии, прочно держали, как отме­чают специалисты, «в руках всю ее внешнюю торговлю, морские пере­возки, кредит», оказали «огромное влияние» на шведскую культуру в це­лом. Под воздействием немецких образцов складывались организация городского управления, нормы муниципальной жизни. Нижненемецкий язык получил в стране широкое распространение и как разговорный язык и как язык дипломатии и торговли: на нем писались договоры, акты, де­ловые документы. Он оказал значительное влияние на шведский язык в области лексики и отчасти синтаксиса. В шведском именослове появля­ется много немецких имен. И все эти разительные перемены в жизни шведов-германцев явилось результатом пребывания среди них, надлежит подчеркнуть, родственных им немцев-германцев, политической влияние которых в стране сохранялось до начала XVI века.

О характере и степени воздействия германского элемента на славян­скую среду свидетельствуют примеры из истории кровно близких Руси народов. В XIII в. в Чехию и Польшу устремился поток немецких фео­далов, купцов, ремесленников, крестьян, монахов, приведший к появ­лению на их землях чисто немецких или полунемецких городов, власть в которых находилась в руках немецкого патрициата. В Чехии немецкий язык широко использовался в городах в деловой и правовой сфере, при написании грамот, употреблялся в повседневном общении, что привело к проникновению в разговорную речь, равно как и литературный язык, большое количество германизмов (разговорная речь нередко носила сме­шанный характер, с пестрой комбинацией элементов чешского и немец­кого языков). В Польшу переселенцы принесли немецкое право, получившее повсеместное распространение как в сельской местности, так и в городах. На немецком языке был составлен во второй половине XIII или начале XIV в. свод обычного польского права - т.н. Эльблонгская книга, или Польская правда . По мнению норманистов, двинувшиеся на Русь скандинавы принадлежали к практически тем же слоям (воины, купцы, ремесленники, крестьяне), что и представители немецкого об­щества, действовавшие в Чехии и Польше. Но если пребывание послед­них наложило на историю этих стран весьма значимые отпечатки, види­мые и ныне, и в какой-то мере даже онемечили Чехию и Польшу, то шведы, которых в огромном количестве выводят в Восточную Европу, да еще причисляют к ним всю верхушку русского общества ІХ-Х вв., в истории Древнерусского государства не оставили, констатировал С.А. Ге­деонов, «ни единого следа своего двухсотлетнего мнимого господства над восточными славянами ни в истории, нм в языке, ни в жизни народа».