Император, который знал свою судьбу. И Россия, которая не знала… - Борис Романов

Проводилась уже и психологическая подготовка. Так, генерал Брусилов, приехавший в мае 1914 года на курорт в Киссинген, вспоминает городской праздник, когда на площади был построен большой макет московского кремля, а затем подожжен под восторженный рев толпы. Причем в 1914 году война должна была начаться обязательно на Балканах — немцам это требовалось, чтобы Австро-Венгрия в последнюю минуту не смогла вильнуть в сторону. Еще в 1913 году, когда Бетман-Гольвег представил доклад о балканской ситуации, Вильгельм на полях написал, что требуется хорошая провокация, дабы иметь возможность нанести удар: «При нашей более или менее ловкой дипломатии и ловко направляемой прессе таковую (провокацию) можно сконструировать… и ее надо постоянно иметь под рукой».

Но от «конструирования» провокации немцев избавили сербские заговорщики, также рвущиеся к войне. 28 июня [82] 1914 года в боснийском городе Сараево от рук террористов погибли эрцгерцог Франц Фердинанд и его жена София Хотек. Кстати, и сербский премьер Пашич, и российская дипломатия сумели по своим каналам добыть сведения о готовящемся покушении и пытались предотвратить его, предупредив Австро-Венгрию. Пашич — через посланника в Вене Иовановича, глава российского МИДа Сазонов — через румынского министра Братиано. Но до Франца Фердинанда эти предупреждения не дошли, или он пренебрег ими… Вильгельм узнал о теракте во время празднования «Недели флота» в Киле. И на полях доклада начертал: ««Jetzt oder niemals» — «Теперь или никогда». Он любил фразы «для истории» [121, гл. 9].

28 июля Австро-Венгрия объявила Сербии войну. На следующий же день началась бомбардировка Белграда кораблями Дунайской флотилии и батареями крепости Землин, расположенной на другом берегу Дуная.

После объявления войны Австро-Венгрией Николай II согласился на частичную мобилизацию. Начальник Генштаба Янушкевич доказывал, что если не мобилизовать Варшавский округ, останется неприкрытым как раз тот участок, где, по разведданным, должен быть сосредоточен ударный кулак австрийцев. И если начать импровизированную частичную мобилизацию, это сломает все графики железнодорожных перевозок — при последующей необходимости объявить общую мобилизацию все окажется скомкано и перепутано. Тогда Николай решил пока не приступать к мобилизации — ни к какой. Информация к нему стекалась самая противоречивая. Приходили обнадеживающие телеграммы от Вильгельма, посол Пурталес передавал, что Германия склоняет Вену к уступкам, и Австрия, вроде бы, соглашалась. Но тут же пришла упомянутая выше нота Бетман-Гольвега. Стало известно о бомбардировке Белграда, о придирках к Франции. А Вена наотрез отказалась от любого обмена мнениями с Россией.

И 30 июля Царь отдал приказ о мобилизации. Но сразу и отменил. Потому что пришли еще несколько миролюбивых телеграмм Вильгельма, заявлявшего: «Я прилагаю последнее усилие, чтобы вынудить австрийцев действовать так, чтобы прийти к удовлетворительному пониманию между вами. Я тайно надеюсь, что Вы поможете мне в моих стремлениях сгладить трудности, которые могут возникнуть. Ваш искренний и преданный друг и брат Вилли». Особо кайзер просил не начинать военных приготовлений — это, мол, помешало бы его посредничеству. Царь направил ответ, сердечно благодаря за помощь и предлагая вынести конфликт на рассмотрение Гаагской конференции [121].

Это действительно очень важный момент. Можно не сомневаться, что международный суд в Гааге, скорее всего, пожертвовал бы интересами Сербии ради сохранения мира в Европе. Можно не сомневаться, что Николай II понимал это. Но можно не сомневаться и в том, что понимал это и Вильгельм — именно поэтому он не ответил на упомянутую телеграмму Государя, проигнорировал предложение передать спор между Австро-Венгрией и Сербией в Гаагу! Уточню только, что Государь послал эту телеграмму не 30 (как пишет Шамбаров), а 29 июля 1914 года. Телеграммы до адресата доходили в то время в течение часа или двух. 29–31 июля русский Царь и кайзер Вильгельм посылали друг другу по две-три депеши в день.

Tsar to Kaiser, July 29, 8:20 P.M.

Peter’s Court Palace, 29 July 1914

Thanks for your telegram conciliatory and friendly. Whereas official message presented today by your ambassador to my minister was conveyed in a very different tone. Beg you to explain this divergency! It would be right to give over the Austro-servian problem to the Hague conference. Trust in your wisdom and friendship.

После этого еще пять или шесть телеграмм (в том числе три от Вильгельма) — но ни в одной из телеграмм Вильгельма нет ответа на предложение Государя передать рассмотрение конфликта в Гаагский суд.

Об этой забытой ныне телеграмме писали в 1915–1919 гг. (в течение Первой мировой войны) и посол Великобритании в России Дж. Бьюкенен [19, глава 14], и некоторые видные зарубежные общественные деятели и историки [3, p. 81, 106; 4, p. 132–133] [84], [5] [85]. В 1918 году эта телеграмма упоминалась даже в американской энциклопедии о Первой мировой войне [1] [86]. Заместитель Генерального прокурора США Джеймс М. Бек писал в 1915 году (в пер. с англ.):

Это любопытный и наводящий на размышление факт, что Министерство иностранных дел Германии в изданной (осенью 1914 года) переписке между кайзером и царем опустило одну из наиболее важных телеграмм. <…> Министр иностранных дел Германии после этого объяснил, что они считают эту телеграмму «не имеющей никакого важного значения» для публикации. — Комментарий излишен! Как видно, царь в начале своей переписки с кайзером предложил передать всю австро-сербскую проблему в Гаагский трибунал. Сербия внесла то же самое предложение. <…> А ведь мир в долгу перед русским царем еще и за первую Гаагскую конференцию, которая была созвана и проведена (в 1899 году. — Б. Р) по его инициативе… [3] [87].

И Джеймс М. Бек, и другие зарубежные авторы, писавшие об этой телеграмме Николая II Вильгельму II в 1915–1919 гг., считали, что кайзер не только мог, но и обязан был принять предложение Царя (передать австросербскую проблему в Гаагский трибунал). Джеймс М. Бек в упомянутой выше книге приводит даже свой (гипотетический) текст ответной телеграммы кайзера, в которой он должен был бы согласиться с предложением Царя и оказать давление на императора Австро-Венгрии в этом вопросе. Должен был, но даже не ответил Николаю II.

После Первой мировой об этом писал (в 1931 году) Уинстон Черчилль [88], а в 1960-х гг. — Роберт Мэсси [89]. К сожалению, из российских современных историков о «забытой телеграмме» пишут (и то очень кратко) лишь упомянутые выше В. Е. Шамбаров [121] и А. Б. Зубов [47].

Мобилизация в России и Германии

Как развивались события после отправки Государем этой телеграммы? Еще раз обратимся к книге В. Е. Шамбарова:

Сазонов ринулся к Пурталесу, снова вырабатывать отправные точки для урегулирования. Но в следующих телеграммах кайзера тон вдруг сменился на куда более жесткий, фактически повторяя ноту Бетмана. Австрия отказывалась от любых переговоров, и поступили доказательства, что она четко координирует действия с Берлином. А по разным каналам стекались сведения, что в самой Германии военные приготовления идут полным ходом. Об угрожающих перемещениях немецкого флота из Киля в Данциг на Балтике, о выдвижении к границе кавалерийских соединений — уже в полевой форме. А для мобилизации России и без того требовалось на 10–20 дней больше, чем Германии. И становилось ясно, что немцы просто морочат голову, желая выиграть еще и дополнительное время… Когда все выводы доложили царю, он задумался и сказал: «Это значит обречь на смерть сотни тысяч русских людей! Как не остановиться перед таким решением». Но потом, взвесив все аргументы, добавил: «Вы правы. Нам ничего другого не остается, как ожидать нападения. Передайте начальнику Генерального штаба мое приказание об общей мобилизации».

Она была объявлена 31 июля. Причем сопровождалась заверениями МИДа, что будет остановлена в случае прекращения боевых действий и созыва конференции. Но Австрия ответила, что остановка военных операций невозможна, и объявила общую мобилизацию — против России. А кайзер, получив подходящую зацепку, отправил Николаю новую телеграмму, что теперь его посреднические усилия становятся «призрачными», и царь еще может предотвратить конфликт, если отменит все военные приготовления. Впрочем, ответа даже и не подразумевалось. Всего через час после отправки телеграммы Вильгельм торжественно въехал в Берлин и под восторженный рев толпы выступил с балкона, объявив, будто его «вынуждают вести войну». В Германии вводилось военное положение, что просто легализовывало приготовления, которые она вела уже неделю. И тотчас были направлены ультиматумы в два адреса: Франции и России.