Русская модель управления - Александр Прохоров

В раннюю капиталистическую эпоху тоже была деловая этика для „своих“ и деловая этика для „чужих“. (Достаточно вспомнить «Свои люди — сочтемся» А. Н. Островского. — А. П.) Я считаю, что становление цивилизованных общих правил ведения бизнеса в России будет происходить не через их навязывание сверху, не через национальную идею или хартию профессиональной чести, а именно посредством естественного распространения внутрисетевой этики»[622].

По мнению А. Радыгина и И. Сидорова, к настоящему времени сложились некоторые нормы корпоративной этики. «По сути, их всего три: (1) по возможности избегать чисто уголовных методов разрешения хозяйственных конфликтов (физической расправы с конкурентами); (2) при публичных корпоративных конфликтах не переходить на личности (в частности, реальных владельцев); (3) не подавать судебные иски за рубежом. Самым весомым мотивом соблюдения данной неформальной „конвенции“ является, безусловно, нежелание испытать на себе ответный удар при нарушении этих принципов. Впрочем, нарушений данной негласной „конвенции“ также известно немало»[623].

Постепенно, в ходе деловых контактов, в противоречиях, во взаимных обманах и надувательствах, выкристаллизовывается новый класс предпринимателей со своей идеологией, менталитетом, системой ценностей. На что этот класс будет похож, пока еще не ясно, но то, каким путем идет процесс формирования нового класса, уже внушает определенные опасения. Появление в обществе предпринимательского сословия вносит в социальную структуру и общественное сознание весьма опасные явления.

Похожая ситуация была в России в XIX столетии, в процессе формирования русской интеллигенции. Подобно нынешней постсоветской буржуазии, старая русская интеллигенция не имела в русском обществе социальных корней и идеологических предшественников, она была создана с нуля, с чистого листа. Интеллигенция рекрутировалась из осколков других классов и социальных слоев, в основном из представителей дворянства и духовенства.

Как дворянство, так и духовенство имели свои системы ценностей, отличались друг от друга по образу жизни и мировоззрению. Дворянское и духовное сословия не были равны в богатстве, правах, общественной роли, они мало пересекались друг с другом, их дети почти никогда не заключали браков. Степень обособления этих сословий была столь высока, что около 100 % духовенства были выходцами из семей духовенства, в то время как в Европе в XIX веке в католическом и протестантском клире только 20–30 % являлись выходцами из духовного сословия[624].

Поэтому русская интеллигенция изначально была гибридной и внутренне противоречивой. Когда дети дворян и священников вынужденно объединились в один класс — будущий класс интеллигенции, единственно возможной общей ценностью могла быть та, что была общей и для дворянства, и для духовенства. Что же было общего в системе ценностей? Дворянство служило царю и Отечеству, а духовенство — Богу и церкви. Понятие службы во имя чего-то и было той единственной базовой ценностью, которая могла объединить новый класс. Потомки дворян и священников, формировавшие новый класс, понимали, что для того, чтобы чувствовать себя единым классом, чтобы идентифицировать себя, они должны чему-то служить.

Всю первую половину XIX века новая русская интеллигенция искала, во имя чего служить, кому или чему в дар принести свою жизнь, здоровье и прочее. К середине века, не без «тлетворного» влияния Запада, они такую цель нашли. Интеллигенция посвятила себя служению народу, подразумевая под народом низшие классы общества, что автоматически означало борьбу с угнетавшим народ государством. «При всей пестроте народнического движения значительный, а в ряде кружков и основной его контингент составляли выходцы из сословных верхов, „кающиеся дворяне“, стремившиеся искупить невольную вину своего привилегированного положения. Они сочли себя ответственными за народные бедствия, не считая себя „тряпками, слепцами, чтобы не сказать негодяями, которые могут наслаждаться оперой, театром, картиной, между тем как народ, которому они всем обязаны, мрет с голоду“»[625].

Интеллигенция не могла расти количественно, вширь, и качественно, вглубь, не борясь при этом с государством, потому что базовым понятием, стержнем, на который нанизывались интеллигентская идеология, образ жизни, мораль, было служение народу и борьба с самодержавием. На протяжении второй половины XIX столетия русская интеллигенция все более и более успешно воевала с государством, в конце концов взорвав его в начале XX века. Последствия этой деятельности русской интеллигенции мы расхлебываем до сих пор.

Сейчас, в конце XX — начале XXI веков, в России снова формируется новый класс — класс предпринимателей. Так же, как у старой русской интеллигенции, у него нет идеологических и социальных предшественников, нет своей собственной системы ценностей и единых социальных целей. Подобно русской интеллигенции, предприниматели представляют собой осколки других классов и социальных групп. Что же станет ядром их представления о жизни? Что станет основой их системы ценностей? Очевидно, это будут понятия и представления, разделяемые подавляющим большинством тех классов и групп общества, из которых рекрутируются предприниматели.

Какие же идеалы, понятия и ценности являются общими для тех слоев населения, из которых выходят будущие предприниматели? Что общего в представлениях о жизни начальников цехов, заведующих лабораториями, музыкантов, учителей, спекулянтов и таксистов? К сожалению, их объединяют не лучшие стереотипы поведения и взгляды на жизнь.

Все они нацелены на максимизацию потребления, не уверены в будущем и потому имеют весьма короткий горизонт планирования (этому их научил печальный жизненный опыт предыдущих поколений), убеждены в незаменимости обмана и надувательства как средства достижения цели, рассматривают государственную власть не как гаранта равных условий конкуренции, а как средство получения внерыночных конкурентных преимуществ; все предприниматели испытывают стойкое и обоснованное недоверие к окружающим и считают материальное благополучие универсальной формой жизненного успеха.

«Одна из серьезнейших проблем российских реформ — формирование специфической деловой этики переходного периода, допускающей возможность гигантских выигрышей, а также обмана в деловых отношениях. …Логика российского бизнеса (собственников и менеджеров) последнего десятилетия предполагает не только возможность неуплаты налогов и вывода активов. Одновременно возникла практика жесткого, вплоть до внеэкономического, давления на конкурентов, использования в этих целях органов судебной и исполнительной ветвей власти при решении стандартных экономических вопросов»[626].