Русская модель управления - Александр Прохоров

Согласно результатам социологического исследования «Стиль жизни и потребления среднего класса России», 95 % среднего класса (ядром которого как раз и являются предприниматели) считают, что деньги очень важны; большинство представителей этого социального слоя не рассматривают законопослушание как необходимую норму поведения. «Сейчас трудно выжить, не нарушая закон», — такого мнения придерживаются 62 % опрошенных. «Сильные руководители могут сделать больше, чем все законы», — так считают 65 %[627].

Как пишут о новом поколении менеджеров-собственников В. Б. Акулов и M. H. Рудаков: «Пока нет весомых оснований для вывода о существенном превосходстве новых руководителей в достижении высоких и стабильных результатов развития возглавляемых ими предприятий. Скорее, наоборот, новые менеджеры, сосредоточив свои усилия в сфере обращения (фонды и биржи, банки и финансовые компании, торговые и посреднические предприятия), быстро доказали краткосрочность своих управленческих устремлений»[628]. Такая куркульская, хватательная психология, которая еще никого до добра не доводила, ущербна даже применительно к отдельно взятому индивидууму. Что же говорить о целом классе?

Подобно тому как в условиях монголо-татарского ига конкуренция князей приобрела форму конкурентной борьбы за благосклонность Орды и за ее помощь в подавлении соперников, в современном отечественном бизнесе конкуренция означает в первую очередь приобретение поддержки властей в борьбе с конкурентами. Деятельность ФСФО, налоговые проверки, наезды налоговой полиции, взыскание задолженности перед бюджетом, содействие в надлежащем проведении (или непроведении) собрания акционеров — все эти меры являются современным эквивалентом ордынских набегов, инициированных одними русскими князьями против других. Кто не придерживается таких правил игры, тот вылетает из бизнеса. Как в условиях ига «создавалась генерация покорных князей, для которых закон — это воля хана»[629], носителей ущербных стереотипов поведения, так и в нашем бизнесе складывается генерация пресмыкающихся перед властями предпринимателей.

Результаты проведенного Центром региональных прикладных исследований и журналом «Эксперт» опроса «1300 лидеров бизнеса, политики, власти в 55 субъектах федерации» показали, что «главным ресурсом влияния как политиков, так и предпринимателей является доступ к рычагам власти (25 % влияния для политиков и 20 % для бизнеса). Этому фактору заметно уступают все остальные — даже такой важный для предпринимателей ресурс, как капитал»[630]. Если формирование старомосковской системы управления заняло длительный исторический период, то в наше время деградация нравов бизнес-сообщества произойдет быстро, так как соответствующие правила и стереотипы уже существуют и являются частью нашей национальной модели управления. Нынешний российский предприниматель отличается от своего западного коллега не меньше, чем русский помещик от европейского феодала. Помещик (до указа «О вольности дворянской») оставался таковым и пользовался землей лишь пока служил государю. Бизнесмену позволяют сохранять свое дело лишь в той мере, в которой он обслуживает нужды властей соответствующего уровня: малое предприятие — главу местной администрации, среднее — мэра, крупное — губернатора, ФПГ — федеральную власть. Поэтому трудно ожидать, что нынешнее предпринимательское сословие способно принять на себя ключевую роль в создании эффективной системы управления, основанной на конкуренции независимых предприятий. Как пишет (с некоторым перехлестом) И. Лавровский: «За импортными дверями и экранами компьютеров по-прежнему сидят люди, ненавидящие конкуренцию, воспринимающие возможности бизнеса не как средство творческой самореализации, а как инструмент насилия над ближними своими»[631].

Корыстолюбие и непрофессионализм менеджеров уже нанесли огромный ущерб трудовой морали коллективов. «В дореформенный период в отношении работника к предприятию доминировала „философия заводского патриотизма“, то есть преданности ему, готовности идти на компромисс при выборе между личными интересами и интересами предприятия. За последние десять лет в результате задержек заработной платы, несправедливого установления ее уровня, увольнений, принудительного перевода на неполную рабочую неделю, махинаций при распределении собственности и т. п. это отношение работников к предприятию подверглось сильной эрозии. Между интересами дирекции и интересами работников возникла пропасть, в которой вместе с заводским патернализмом исчез и заводской патриотизм работников. Работа на предприятии, даже крупном, воспринимается ими уже не как „судьба“, а, скорее, как временное явление. В результате ухудшается управляемость трудовым коллективом»[632].

Таким образом, исходные условия формирования нового предпринимательского класса не могут не вызывать опасения. Существует угроза, что этот класс, как и старая русская интеллигенция, не сможет мирно вписаться в социальную структуру общества. Более того, новые предприниматели сравнительно со старой русской интеллигенцией не отличаются высоким уровнем образования, хотя обладают столь же высоким уровнем социальной безответственности. Вот почему менталитет и образ жизни нового русского предпринимательского сословия, в совокупности с резко увеличивающимся уровнем социального неравенства, представляет собой бомбу замедленного действия, заложенную под Россию.

Весьма вероятно, что в силу описываемых трудностей объективный процесс переноса «центра тяжести» системы управления с уровня государства на уровень кластерных единиц растянется на длительный период. За это время кластеры должны обрести уверенность в своих силах, государственный аппарат — освоить новые функции объективного арбитра и хранителя устоев, предприниматели — по капле выдавить из себя «нового русского», общественное сознание — научиться идентифицировать Россию не только с российским государством, но и с отдельно взятым предприятием или организацией, а там, глядишь, и с отдельным человеком. Задачи столь масштабны, что грядущий этап развития русской модели управления по своему значению и сложности не уступает эпохе становления старомосковской системы управления, сложившейся в качестве «асимметричного ответа» на невыносимые условия монголо-татарского ига.

Радикальные изменения русской модели управления скажутся на всех сторонах жизни страны. В частности, изменится отраслевая структура экономики. Уход государства из непосредственного управления экономикой повлечет за собой снижение доли тех отраслей промышленности, которые ориентируются на государственное финансирование и потребление. Из 15–20 млрд долларов, составляющих минимальную потребность в инвестициях для структурной перестройки экономики на ближайшие годы, государство сможет выделить за три-четыре года не более 4–5%[633]. Не будет возобновлена практика централизации ресурсов для реализации крупных проектов, поэтому по мере выбытия построенных при социализме мощностей удельный вес крупных предприятий станет снижаться (исключение составит экспорториентированный сырьевой сектор промышленности).