Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма"

Пока мы переносили мои вещи, Максим продолжал нервно тараторить, взволнованно поглядывая на меня. Он рассказывал о том, что Никита, желая позлить, всегда называет Артёма дохляком, а его — мелким, хотя за последние пару лет он уже успел догнать брата в росте. Что они могут переругаться из-за какого-то пустяка, а через десять минут уже спокойно сидеть вместе и обсуждать что-нибудь. Что за вечными упрёками друг другу и попытками подколоть кроется скорее желание вывести на эмоции и откровенность, особенно когда речь заходит о Никите: с тех пор, как он искренне стал интересоваться жизнью младших братьев, так и не смог перестроиться, пересилить себя и научиться просто открыто проявлять участие, так и застряв в амплуа взрослого и серьёзного мальчика, которому плевать на этих мелких букашек, живущих с ним под одной крышей.

Он с сожалением замечал, что раньше они с Артёмом могли постоянно шутить, но никогда не ссорились всерьёз, а последний год только этим и занимаются, даже в переписке умудряются сцепиться по мелочам. И порой ловил себя на мысли, что ему становится намного комфортнее находиться дома одному, чем в те небольшие интервалы, когда брат между командировками возвращается в Москву.

Как и было оговорено, через полчаса мы спустились в гостиную, где к тому времени уже царила идиллия: Никита сидел в обнимку с миловидной шатенкой и они вместе изучали что-то в телефоне, перешёптываясь друг с другом, ещё не знакомый мне парень, по-видимому, тот самый «друг» Миша, с каменным лицом переключал каналы на телевизоре, а Артём развалился в кресле и всем своим видом демонстрировал вселенскую скуку.

Меня немного потряхивало от волнения, и, когда снова начались все эти неуклюжие представления меня всем собравшимся, голос стал противно-тонким, с лихвой выдав все переживания.

— Это Джулия, — представил свою спутницу Никита, легонько потрепав её по пушистым волнистым волосам. — И она не говорит по-английски, чему я очень рад, ведь ни один из вас, оленей, не сможет ей наплести какую-нибудь дурость.

Его взгляд остановился именно на Артёме, и он, заметив это, сразу всполошился, аж подпрыгнув в кресле.

— Если уж на то пошло, то я знаю, как пользоваться гугл транслейт.

— Если уж на то пошло, то я знаю, как придушить подушкой спящего человека.

— А кушать-то мы будем? — словно не замечая снова начинающейся перепалки, ледяным тоном поинтересовался Миша, у которого оказался отлично поставленный командный голос, заставивший всех нас буквально вытянуться по стойке «смирно».

— Сейчас мы с Джулией как раз определимся с меню и пойдём готовить. А откуда у нас в холодильнике появились продукты, Макс? — Никита посмотрел на него с насмешкой и приподнял вверх одну бровь, а мне уже заранее стало неловко в ожидании ответа.

— Это заслуга Полины.

— Моё восхищение, Полина, — Никита или правда был приятно удивлён, или в совершенстве овладел мастерством тонкого сарказма, но под его внимательным взглядом я всё равно инстинктивно ещё плотнее вжалась в сидящего рядом Максима. — А ещё я увидел, что кое-кто смотрел Гарри Поттера без нас…

— Всё, Никит, кажется, наш птенчик готов вылететь из гнезда! — траурным голосом протянул Артём и картинно вытер со щеки воображаемую слезу.

— Господи, дай мне сил пережить эти праздники, — застонал Иванов, закрывая лицо ладонями под довольные усмешки своих братьев, специально подскочивших с места, чтобы дать друг другу «пять».

Максима мне было искренне жаль. Если бы меня начали так открыто подкалывать по поводу наших с ним отношений, я бы уже вжималась в спинку дивана с лицом цвета спелого томата, а он держался достаточно стойко, и лишь лёгкий розовый румянец начинал проступать на щеках.

— О нет, мелкий, праздниками всё не ограничится, — хмыкнул Никита.

— В смысле? — тут же дёрнулся Максим, переводя взгляд с одного брата на другого.

— Я в Москве до начала марта, если не выдернут на какую-нибудь внеплановую съёмку, — пояснил Артём, — а ты, видимо, не рад.

— Напротив, я счастлив, что несколько месяцев тебе самому придётся разговаривать с отцом на тему «о чём вообще думает Артём?», — ухмыльнулся Максим, расслабленно откинулся на спинку дивана и обнял меня рукой за плечи. Несмотря на все его предупреждения о том, что для них нормально немного повздорить, мне всё равно становилось как-то не по себе.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Потому что напряжение витало в воздухе, накаляло его докрасна и трещало маленькими вспышками тока, скапливающегося вокруг обоих братьев Ивановых. И это напряжение было настолько реальным, давящим и опасным, что списать его на обычные шутки или бытовые разногласия точно бы не вышло.

— Тяжело же вашему отцу будет смириться с тем, что Артём не думает, — вставил Никита, тут же шепнув что-то на ушко Джулии. Вот, пожалуй, единственный человек, которому явно было ещё более неловко и странно находиться здесь, чем мне: я хотя бы понимала, о чём все они говорят. А, с другой стороны, предпочла бы и не понимать. — Мы с Джулией пойдём готовить ужин, а вы тут развлекайтесь, детишки.

— Зануда-старикан! — крикнул вдогонку старшему брату Артём и с довольной улыбкой осмотрел всех оставшихся, остановив свой взгляд на мне. Очень нехороший, хитрый, многообещающе зловещий взгляд, который сулил мне стать следующей жертвой их милых шуточек.

— Так о чём говорил Никита, когда упоминал, что в этот раз вы не сможете ничего наплести? — внезапно подал голос Миша, до этого сидевший так тихо и неподвижно, что о его присутствии и вовсе получилось забыть.

— А, это… — пропел Артём, мечтательно улыбнувшись. — Три года назад, когда Никита начал проходить практику при МИД, притащил к нам домой какую-то студентку-испанку и пытался тут строить из себя настоящего мачо. И пока он отошёл, мы просто подсели к ней и рассказали, какой он на самом деле чувствительный, нежный и ранимый мальчик. Как он навзрыд плакал над Хатико…

— И над «Освободите Вилли», — еле сдерживая смех, добавил Максим.

— И когда на выпускном в воздух выпускали шарики.

— И на последнем звонке, когда целовал ладони своей первой школьной учительнице.

— Он действительно это делал? — решилась уточнить я, озвучивая наше с Мишей общее непонимание прорывающихся из Иванова смешков.

— Да кто бы нас с Тёмой пустил к нему на последний звонок, — покачал головой Максим и рассмеялся. Их с братом голоса звучали звонко, громко, в унисон друг с другом, почти сливаясь в единую мелодию. И в этот момент они снова казались настолько похожими, близкими, по-настоящему родными людьми, какими и были когда-то. Но не сейчас. Сейчас между ними стояла глухая стена, и всё, что им оставалось, — довольствоваться редкой возможностью докричаться из-за неё.

И я боялась предположить, что именно произошло между ними и разрушило ранее крепкие родственные узы.

— А я понятия не имею, смотрел ли вообще Никита Хатико. Он же вроде терпеть не может драмы и мелодрамы, — пожал плечами Артём и, снова глянув на меня, приложил руку к губам и прошептал: — Зато я точно помню, как маленький Максимка плакал после Дамбо.

— А я помню, как ты плакал, когда тебе дали только третье место на конкурсе рисунков. И было тебе тогда… — Максим прервался, увидев, как Тёма выпучил глаза и начал отчаянно махать руками в воздухе, призывая того замолчать.

— Я предлагаю мир! В этой войне не будет победителя.

К счастью, продолжалась беседа относительно мирно. Артём рассказывал забавные истории, в которые он попадал несколько раз, когда опрометчиво забывал заранее изучить особенности менталитета и традиции малых народностей, часто становившихся объектами заказанных ему фотографий. Я вспоминала о том, как отзывалась о нём Рита, и вполне понимала, почему он настолько всем нравился: помимо очевидной харизмы и обаяния было в нём кое-что почти неуловимое, что притягивало к себе и мгновенно располагало. Такая по-детски чистая, не обременённая проблемами любовь к жизни.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

А с другой стороны, стоило лишь откинуть эмоции и включить разум, как становилось видно, какой он ещё ребёнок. Даже эгоизм, легко прослеживающийся в его поступках и словах, был естественный и неосознанный, не имеющий ничего общего с холодным расчётом или желанием получить именно для себя всё лучшее сразу. Эгоизм младенца, только познающего мир: просто делать, что хочется, абсолютно не осознавая, как это скажется на других.