Руны судьбы (Осенний Лис - 5) - Дмитрий Скирюк

Хагг нахмурился. Он что-то говорил про ветер. Он определённо что-то говорил о нём, Жуга. Какой-то ветер он упоминал...

И вдруг, сквозь пелену хмельного расслабления Хагг начал вспоминать его слова. Отчётливо, как будто слышал их вчера, а то и - час назад.

"Что-то происходит, Золтан. Происходит со мной. В последнее время мне стало трудно колдовать. Где-то с год тому назад мне вдруг стало трудно управляться с ней, с этой силой. И с каждым разом всё трудней. Это - как дышать в бурю, когда стоишв лицом навстречу ветру. Воздух плотный, каждый вдох, как оторванный кусок. Не пойму, что происходит. Будто мне мешает кто-то... или - что-то".

"Где-то с год тому назад, - лихорадочно подсчитывал Хагг. - Ах, Жуга, Жуга... Недаром говорят, что сила силу ломит. Ведь чаянья людские, все эти мольбы, они тоже чего-то стоят... Кем же ты стал? Кем ты... становишься?"

- Может, чаю, господин Золтан? - предложил неуверенно Шольц. - А? Вскипит сейчас.

- А? - Золтан обернулся. С силой потёр виски. - Нет. Не надо мне чаю. Иоганн...

-Да?

- У тебя найдётся запасная лошадь?

- Лошадь? - переспросил тот. Пошлёпал губами. - Да. А вам зачем? Вы что...

Хагг шагнул к вешалке, пощупал ещё не просохшие плащ и шляпу и стал натягивать сапоги.

- Прикажи оседлать, - сказал он. - Я свою в залог оставлю. Если хочешь, я тебе заплачу. Да не сиди же сиднем! Давай шевелись.

Он пинком распахнул дверь и шагнул за порог. Ветер ударил его, оттолкнул назад. Снег залепил лицо. Хагг чертыхнулся, прикрылся рукой и вышел в снегопад.

Трактирщик бросился следом за ним.

- Господин Золтан! Господин Золтан! - запричитал он. - Ну куда же вы собрались-то на ночь глядя? Так же ведь совсем же не годится! Ох, господин Золтан, ох... Должно быть, вы с ума сошли - скакать в такую непогодь. Это всё вино, всё вино, всё оно проклятое... Видано ли дело! Что такого может быть особо спешного, чтобы сегодня ехать? ужин же! Останьтесь! Заблудитесь же, замёрзнете, сгинете ни за грош...

Комната готова. За ночь ваша лошадь отдохнёт, позавтракаете, а там уж с богом и - тыгдым-тыгдым... Ну господин же Золтан! Ах ты ж, господи...

Хагг, который к этому моменту уже добрался до конюшни, уже немного поостыл. Наверное, трактирщик был прав. Просто вино ударило в голову. Чего он так встревожился? Нет, - поправил он себя, --встревожился он, конечно же, по делу, но такая спешка... Была ли в ней нужда?

Он перевёл взгляд вглубь конюшни. Каурый конь, рассёдланный и водворённый в стойло, поднял морду от кормушки, сдул прилипшие к бархатным губам соломинки и потянулся к хозяину, ожидая лакомства и ласки. Толкнулся мордой в рукав. Золтан потрепал его по шее. Вопреки трактирному названию, мальчишка из прислуги постарался на славу, обтёр с коняги пот и снег, но всё равно чувствовалось, что лошадь безумно устала. Кроме Золтановского жеребца в конюшне были ещё две лошади, и можно было выбирать, но...

Золтан привалился лбом к тёплому конскому боку и закрыл глаза. Сглотнул.

Он знал, как буря мешает дышать.

В какую бурю угодил Жуга?

Иоганн тронул Хагга за плечо.

- Пойдёмте, господин Золтан, - примирительно сказал он. - Пойдёмте, а? Я разбужу вас завтра пораньше, мой парнишка всё подготовит, уедете быстро. Идёмте, там ещё пирог, варенье...

Золтан ещё несколько мгновений колебался, потом потрепал конскую шею, расправил спутанную гриву и развернулся.

- Наверное, ты прав, Дважды-в-день, - признал он. - Пошли. Там у тебя ещё осталось вино?

- Как не остаться! - возликовал тот. - Конечно же, осталось. Я сейчас распоряжусь, ага. Нет, я лучше самолично достану, а тот этот дурачок Берн никак не запомнит, где что. Ну, как ещё разобьёт...

* * *

Февраль дурил, озоровал, игрался ветром. С покатых крыш сдувало снег, несло по улицам. Колокол собора раскачивался и временами отрывисто звякал. За шпиль на ратуше, за самый флюгер зацепился рваный мешок из рогожи. Незнамо как заброшенный на этакую высоту, он хлопал там, распахивая тканый зев беззвучным криком и держась одной рукой, как старое простреленное боевое знамя; редкостный пример никчёмного упорства. Так еретик, уже попав в тюрьму, в подвалы инквизиции, упрямо держится за прожитую жизнь, за прошлое, не понимая, что февральский ветер уже сорвал его, взметнул в темнеющее небо и несёт в неведомую даль, в ничто, в инферно, в никуда. И навсегда. Но пока не порвалась последняя связующая нить, они держались, - и мешок, и человек.

Народ выглядывал в окошки и решал не выходить. Редко кто перебегал из дома в дом. Сырая фламандская зима превращала город в стылый монастырь, в усыпальницу, в мавзолей. На улицах было безлюдно.

Подходящий вечер для прогулки, если не хочешь, чтоб тебя заметили и выследили.

Одинокий человек пробирался по улицам куда-то к башне Толстой Берты. Ветрище стылый продувал на нём насквозь и кожаную куртку, и толстую фуфайку фламандской шерсти. Метель была колючая, застылая, с привкусом соли, как от слез; капюшон от неё не спасал - глаза в сукно не спрячешь. Сапоги скользили и крошили лёд, плащ рвался крыльями, сам человек шатался, как пьяный, но упрямо продвигался вперёд.

Все воры в Лиссбурге собирались в "Кислом монахе", это всякий знал. Не столовались, не держали за хату, а просто - собирались вечерком, чтобы пропустить кружечку-другую, обсудить дела, нанять подельников или подцепить заказчика. Любого мальчишку спроси, он всё это расскажет и с закрытыми глазами покажет, где кого найти. Конечно, если это нормальный уличный мальчишка, а не закормленная мямля из домашних.

Но что проку в тайне, которую все знают? Разве что - какая-никакая слава... Она, конечно, гильдии воров нужна, эта самая слава, да и трактиру не помешает, но на виду дела всё же не делаются. Поэтому лишь немногие знали, что воровская репутация "Кислого монаха" на самом деле дутая, что это - только фальшивка, "задурилка" воровской малины. В гильдии воров сидели не такие дураки, чтоб выставлять на публику своё настоящее убежище. Городские стражники прекрасно это понимали и трактир не трогали: пусть его. В конце концов, когда бюргеры из городского магистрата, взбудораженные каким-нибудь громким преступлением, требовали провести очередную облаву, всегда можно было пробежаться по верхам и нахватать, кого попало. В том числе и в "Монахе". Хотя кого там возьмёшь? Мелкая сошка, подмастерья, ширмачи... Виновных всё равно не находили - как правило, крупные кражи и громкие заказные убийства совершали или заезжие гастролёры, или профессионалы высшей пробы, артисты клинка и удавки, виртуозы фомки и отмычки, которые так просто никогда не попадались. Если и забредала в "Кислого монаха" рыбка покрупнее, то поймать её было непросто. Воры крепко держались друг за друга.