Книга о Боге - Кодзиро Сэридзава

Я был уже на втором курсе, когда, незадолго до весенних каникул, меня вызвал в учительскую наш учитель французского, Такэси Исикава. Он был известен своей крайней строгостью, благодаря которой навсегда остался в памяти своих учеников. Робея, я вошел в учительскую, и учитель тут же без всяких предисловий сказал:

— Говорят, ты на каникулы остаешься в общежитии? Вот возьми, почитай на досуге. Вы уже усвоили основы грамматики, теперь надо как можно больше читать со словарем. Одних школьных занятий маловато, чтобы как следует освоить язык.

— Вы хотите сказать… эту книгу? — Я перевел взгляд на лежавшую на столе учителя толстенную французскую книгу в бумажной обложке.

— Автор этой книги, Ален[58], в настоящее время является кумиром французских студентов и вообще интеллигентной части молодежи. Все только и ждут, когда у него выйдет что-нибудь новенькое, и буквально рвут друг у друга из рук. На первый взгляд может показаться, что он пишет сложно, но содержание должно тебя заинтересовать, поэтому ты наверняка все поймешь. Постарайся читать хотя бы по десять строк в день. Посмотрим, сколько страниц тебе удастся одолеть до окончания лицея. — С этими словами учитель вручил мне книгу. В ней было целых двести пятьдесят страниц.

На весенние каникулы я остался в Токио, надеясь подзаработать, и по-прежнему жил в общежитии. Жизнь там текла своим чередом, ибо далеко не все студенты разъехались по домам. К счастью, библиотеку не закрыли. Там было полным-полно интересных книг, а в пустынном читальном зале было светло и тихо. Я каждый день приходил туда и читал по десять строк из книги Алена. На каждую строку приходилось примерно по пять-шесть незнакомых слов, к тому же иногда трудно бывало уследить за ходом мысли автора, и я с трудом продирался сквозь текст, постоянно обращаясь к словарям и грамматическим справочникам. Точное название книги вылетело у меня из головы, кажется, это был сборник эссе. (Эта борьба с текстом была не напрасной, позже, читая «О счастье» того же Алена, я уже не испытывал никаких затруднений.) Когда к середине первого семестра третьего курса я добрался наконец до восьмидесятой страницы, то едва не закричал от радости. Вот что было там написано:

«Человек никогда не бывает одиноким. Всякий, кто попробует, исполнившись смирения, проанализировать свои действия, наверняка убедится, что рядом с ним всегда существует некто, кого можно считать его двойником. Этот некто невидим, но он всегда стоит у нас за спиной, не отстает от нас ни на шаг, он проходит вместе с нами все этапы духовного становления, он бесцеремонно критикует нас, дает советы, подбадривает и помогает нам раскрыться как личность. Попробуйте сами заговорить с ним, и вы поймете, что с ним вполне можно беседовать. А когда вы научитесь с ним беседовать, он станет вашим сердечным другом, наставником, вы сможете без всякого стеснения говорить с ним обо всем на свете, он сделает вашу жизнь неизмеримо богаче и счастливее. Он станет для вас самым близким существом на свете и останется таковым до конца ваших дней, гораздо более близким, чем мог бы быть настоящий близнец, вышедший с вами из одной утробы и выросший с вами бок о бок. К сожалению, люди очень часто по рассеянности просто не замечают присутствия рядом с собой таких двойников».

Вот оно что, значит, голос, который я слышал, принадлежал такому двойнику! — возликовал я.

Мне хотелось рассказать об этом Исикаве-сэнсэю и поблагодарить его за книгу, но я так и не решился заговорить с ним: в аудитории он неизменно бывал холоден с нами и мы его боялись. К тому же, когда я перешел на третий курс, в стране была проведена реформа в области образования: если раньше вступительные экзамены в Первый лицей и в Императорский университет проходили в сентябре, то теперь их перенесли на апрель, в результате третий, выпускной курс мы должны были закончить всего за два триместра, соответственно и программа, рассчитанная на три триместра, была втиснута в два. Мы с трудом справлялись с такой нагрузкой, а уж на уроках французского Исикава-сэнсэй просто свирепствовал, пытаясь вдолбить в наши головы как можно больше материала.

Но к середине второго триместра стало наконец ясно, что мы сумеем благополучно закончить Первый лицей, и перед всеми встал вопрос о поступлении в Императорский университет. Что касается самого университета, то его тоже коснулись реформы, там был образован новый экономический факультет, который отделился от юридического и стал самостоятельным. Когда пришла пора подавать заявление в университет, я после долгих размышлений решил сдавать экзамены на экономический. Заявление я подал в учебную часть Первого лицея.

На следующий день Исикава-сэнсэй вызвал меня в учительскую. Я подумал, что речь, наверное, пойдет о книге Алена, и взял ее с собой, но учитель даже не взглянул на нее.

— Ты что, и впрямь хочешь поступать на экономический? — торопливо проговорил он, едва я вошел. — Послушай, брось ты этот экономический и поступай на отделение французской литературы. Знаешь, до сих пор я, наоборот, всегда отговаривал тех, кто, закончив четвертое отделение (юридическое с французским языком), хотел поступать на факультет французской литературы, настоятельно советовал им поступать на юридический. Я исходил при этом из личного опыта. Мне не так уж приятно об этом рассказывать, но поскольку это ни для кого не является тайной, то почему бы и не рассказать? Когда я закончил Первый лицей. Министерство образования сразу же направило меня на учебу во Францию, желая поощрить за отличные успехи, и вот, вместо того чтобы поступать в Императорский университет, я уехал в Париж и в течение четырех лет изучал там французскую литературу, а когда вернулся, мне пришлось сразу же стать преподавателем французского языка в нашем лицее… Да, сколько уже воды утекло с тех пор… Я много думал о том, какая судьба ждет тех моих учеников, которые после окончания лицея поступят на факультет французской литературы, и постепенно пришел к выводу, что они принесут большую пользу и обществу и государству, если будут осваивать юриспруденцию, да и их собственная жизнь наверняка сложится куда удачнее… Может, конечно, я, как все старики, лез не в свое дело, но многие меня потом благодарили… Но в твоем случае я поступлю как раз наоборот. Настоятельно советую тебе идти на факультет французской литературы, а не на экономический.

Тронутый тем, что учитель говорил со мной так серьезно, я откровенно рассказал ему обо всех своих обстоятельствах и постарался как мог объяснить, почему я собираюсь поступать именно на экономический. Он молча выслушал меня, а потом сказал:

— Да, я все понял. Делай как знаешь. Но в будущем, когда твоя деятельность на благо общества заведет тебя в тупик, вспомни о нашем с тобой разговоре. Я ведь не говорю тебе, чтобы ты непременно специализировался по французской литературе. Я просто реально оцениваю твои возможности, в которых убедился, прочитав все твои письменные работы, все сочинения, которые ты сдавал преподавателю словесности. Мне хотелось, чтобы ты пошел по пути, который помог бы тебе максимально реализовать их. Поэтому, если когда-нибудь ты окажешься в жизненном тупике, наберись мужества, измени свою жизнь и вступи на путь, который поможет твоим талантам раскрыться. Надеюсь, что доживу до этого момента.

Растроганный до глубины души, я низко поклонился ему, затем, вспомнив про принесенную книгу, со словами благодарности положил ее на стол.

— Что ты, я ведь тебе ее подарил. Если уже прочел, сдай букинисту, а на вырученные деньги выпей кофе, что ли… — улыбаясь, сказал учитель и, протянув мне книгу, похлопал меня по плечу.

Признаться, в то время я как раз лишился места репетитора, и мне не хватало денег для того, чтобы платить за еду, поэтому я перестал ходить в столовую и уже два дня ничего не ел. Поэтому, простившись с учителем, я тут же пошел к букинисту на Хонго и расстался с этой столь для меня памятной книгой Алена. Книга оказалась довольно редкой, и мне дали за нее много денег. Я тут же заплатил за еду и уже вечером смог наесться в столовой до отвала. Что было довольно глупо с моей стороны, потому что после еды мне, чтобы растрястись, пришлось часа два гулять в одиночестве по закоулкам Нэдзу.

Через десять с лишним лет после того разговора я благодаря счастливой случайности действительно последовал совету учителя и занялся сочинительством (стал писателем).

Говорят, «десять лет — вечность», и в самом деле те десять с небольшим лет оказались для меня долгими, как целая жизнь, они стали той школой, в которой я день за днем приобретал ценнейший жизненный опыт.

Я поступил-таки на экономический факультет Императорского университета и уже на втором курсе удостоился особого внимания профессора Итои. Он обещал после окончания университета сделать меня своим ассистентом, а потом и преемником, но вскоре отправился на стажировку во Францию, где примерно через год заболел и скончался. Еще учась в университете, я решил сдать государственный экзамен на звание чиновника высшего разряда и, к счастью, успешно его выдержал. Поздравляя меня, тогдашний министр финансов дал мне дружеский совет — устраиваться на работу в Министерство финансов или в Японский банк, мол, тогда мое будущее будет обеспечено. Но я имел твердое намерение стать чиновником по сельскохозяйственным делам, мне хотелось иметь возможность решать конфликты, связанные с арендой земли — в то время это была одна из труднейших социальных проблем, — и помогать арендаторам. После того как в течение трех лет я в качестве чиновника Министерства сельского хозяйства и лесоводства усердно трудился над разработкой закона о земельной аренде, я понял, что государственные служащие не могут оказывать никакого влияния на управление государством, и усомнился в правильности выбранного пути. Одновременно я воспылал желанием побольше узнать о жизни развитых западноевропейских стран. Мой «токийский отец» настоятельно советовал мне как можно быстрее поехать на стажировку за границу, он считал, что надо ловить момент, что еще несколько лет — и у меня не будет никакого шанса сделать это, к тому же он обещал, что, несмотря на трудности, связанные с недавним землетрясением, возьмет на себя все расходы. Я обратился за советом к своему начальнику по министерству, господину Исигуро, и тот тоже поддержал меня, сказав, что и сам в молодости с аналогичной целью ездил на стажировку в Англию, и даже взялся похлопотать о том, чтобы мне предоставили двухгодичный отпуск. К тому времени я уже года два был помолвлен с дочерью старинного друга моего отца, его сокурсника по Императорскому университету. Узнав о том, что я решил стажироваться за границей, будущий тесть сказал, что хотел бы отправить туда свою дочь, студентку третьего курса английского училища Цуда, и попросил меня сопровождать ее. Для этого нам пришлось срочно вступить в брак, но ни на брачную церемонию, ни на свадебный банкет времени уже не оставалось, в конце концов, заручившись поддержкой министра иностранных дел, соученика моего отца и тестя, мы добились того, что нам буквально накануне отъезда сделали в паспортах отметку о браке, тот же министр дал нам рекомендательное письмо к японскому послу во Франции, после чего мы в большой спешке покинули Японию. Потом я проучился во Франции три года и, как раз когда пришла пора возвращаться на родину, заболел туберкулезом…