Карл Великий - Дитер Хэгерманн

Между тем Карл — об этом свидетельствовало вооружение его отрядов в Регенсбурге, куда он вернулся после похода, — не удовлетворился достигнутым блестящим успехом, который скорее всего не дал окончательного военно-политического решения в регионе Венского леса. Что касается воздействия происшедших событий на преемника апостола Петра в далеком Риме, несмотря на отсутствие соответствующих исторических доказательств, впечатление от побед Карла, видимо, было воспринято как сенсация, а его и без того уникальное положение в христианском мире еще более упрочилось.

В Регенсбурге король отметил Рождество 791 года и Пасху 792 года. Находясь в прежней резиденции Агилольфингов, Карл не стал посвящать много времени баварским делам; в этом не было особой необходимости, поскольку епископат и аристократия сплотились вокруг короля. В основном Карла интересовала реакция Аварского ханства на его экспедицию. В случае необходимости он был готов отправиться в новый поход.

БОГОСЛОВСКИЕ СПОРЫ НАСЧЕТ ТАК НАЗЫВАЕМОГО АДОПТИАНСТВА

В том самом 792 году правителя франков существенно занимали богословские проблемы. В них, к удовлетворению Карла, смогли разобраться его эксперты. Это явилось резонансом на неучастие франков в работе Вселенского Никейского собора 787 года, на который их даже не пригласили. К тому же внимание монарха было отвлечено новыми волнениями в Саксонии, а еще его постоянно держал в напряжении серьезный кризис в самой королевской фамилии. Ко всему этому добавились новые неожиданные перемены в политической линии Беневентского герцогства.

При рассмотрении сложных богословских проблем, связанных с выяснением подлинной природы Иисуса Христа (так называемый спор об адоптианстве), хроники того времени, как видно, в силу их недостаточной богословской компетентности, высказываются весьма сдержанно. Они ссылаются лишь на ересь испанского епископа Феликса Уржельского, в то время как в появившейся более двух десятилетий спустя подкорректированной версии исторического свидетельства отмечается стремление к более глубокому осознанию христологической проблемы, что говорит о возросшем интеллектуальном подходе.

Если в ходе пребывания в Регенсбурге короля занимали богословские проблемы, то это объясняется вовсе не его особым интересом к вопросу о дефиниции природы Христовой, а самопониманием или самовосприятием как правоверного монарха, на что он претендовал, как и его оппонент в Византии. Это уже реально символизировал император Константин. На надгробном памятнике Карла сформулировано обязательство хранить учение и культ от лжетолкований и отступничества. К тому же в ближайшем и ближнем окружении Карла находились прилежные богословы, например Алкуин, Теодульф и Павлин, причем ни один из них не был франком. Однако все они ощущали на себе воздействие решений Никейского собора. Греками да, наверное, и папой, легат которого участвовал. в заседаниях, он воспринимался как Вселенский. Под началом Теодульфа придворные богословы разработали своего рода контрзаключения по основной проблеме иконоборчества. Этот документ получил название Libri Carolini (Орus Caroli). После возражения папы он скорее всего в 793 году окончательно исчез из виду.

В качестве пробного шара при проведении такого рода богословской дискуссии королевский двор вместе с монархом воспользовался благоприятной возможностью, чтобы испытать «всемирную значимость» франкской божественной учености в связи с борьбой с ересью, которая, во-первых, касалась империи самого Карла, а во-вторых, не получила поддержки и в Римской церкви. Разве возникшее еще в 789 году «Общее увещание» с ярко выраженным апокалиптическим подтекстом не предостерегало от «ложных учений конечного времени» и как средство против этого не требовало «обновления в истине», чтобы «противостоять тем, кто ей противоречит»? Сам Карл в назидательном послании Элипанду (Толедо), архиепископу, возглавлявшему отряд еретиков, сплотившихся вокруг Феликса Уржельского, напомнил о неудавшемся Пиренейском походе 778 года. Эта экспедиция закончилась плачевно вовсе не из-за слабого планирования или, скажем, ошибочной оценки исламского союзника, не из-за стремления к самоутверждению басков по обе стороны Пиренеев, а по причине дьявольского воздействия ереси, воспрепятствовавшей освобождению испанских христиан.

В споре о проблемах христологии столкнулись две церкви — франко-римская и западноготско-испанская, причем острота противостояния заключалась в том, что церковь Уржеля, которую в качестве епископа возглавлял Феликс, вошла в состав государства франков лишь после присоединения Героны в 785 году, образовав, так сказать, северный краешек созданной чуть позже Испанской марки.

Так называемое адоптианство, в сущности, испанский продукт, выросший на почве ислама, перегноем для которого служило глубинное живучее арианство. В отличие от католического учения его приверженцы считали предосудительным Богосыновство Христа. Исходя из этого, в противовес единосущности Отца и Сына признавалось лишь их сходство (подобие). Из глубины веков на этот вариант учения VIII века как бы воздействовали несторианство и пелагианство. Упомянутый выше архиепископ Толедо Элипанд, безупречный характер которого упоминается в источниках, равно как и характер его главного апологета Феликса Уржельского, проповедовал, что по своей божественной природе Христос хоть и единородный сын, но по своей человеческой природе всего лишь приемный сын. Из этого вытекает неоднозначность понятия «адоптианство». Дифференциация между «сыном» и «приемным сыном» породила и вопрос о спасительном подвиге Христа и его значении для человечества.

Эти положения взволновали прежде всего церковь Астурии, что проявилось в компетентном апокалиптическом комментарии Беата де Либана. Астурийская церковь выступила против взглядов Элипанда и в еще более резкой форме против его притязания на иерархическое главенство. К тому времени учение Элипанда отверг даже папа Адриан I, произнесший горькие слова о «еретике» Несторе и его богохульстве. Между тем деликатный вопрос перерос в политический, когда Феликс стал письменно и устно распространять «испанские» взгляды, вызвав тем самым длительное смятение на еще не устоявшейся окраине государства франков.

Глубокое рассмотрение непростого вопроса осложнялось тем обстоятельством, что назначенный архиепископом Санса епископ по миссионерской деятельности доверился другому местному «диссиденту» по имени Мигетий, который, отстаивая еще более вызывающие христологические взгляды, вторгся в сферу архиепископа Элипанда. Поэтому последний был вынужден обратиться к королю Карлу и франкским собратьям, чтобы обнародовать новую редакцию его критически воспринятого учения об адоптианстве.