Гулящая - Панас Мирный

"Так вот отчего люди сходят с ума! Это бес в них вселяется. Кто же может ему запретить напасть на любого человека?" - подумала Христя. Это место людских страданий и мук показалось ей таким страшным, что она хотела было бежать, но вспомнила, что не узнала ничего про Довбню, и опять пошла в контору.

- Довбня? Довбня? - сказал смотритель.- Был такой в белой горячке. Кажется, выздоровел. Я сейчас.- И он бросился в другую комнату; выйдя оттуда, он сказал, что Довбня уже третий день как выписался.

"Вот тебе и на! Собралась проведать! - подумала Христя, возвращаясь домой.- Где же мне его теперь искать? У кого о нем спрашивать?"

В унынии шла она по улице и думала о сумасшедшей. Мысли ее, путаясь и цепляясь одна за другую, перескочили на Колесника. "Чудной он стал. Как бы не сошел с ума. Вот и сегодня, уходя из дому, плел какой-то вздор. Что, если он, не дай бог, сойдет с ума?" Холод пронизал ее насквозь.

- А-а! Христя! Здорово, черноброва! - раздался знакомый голос.

Христя подняла голову - перед нею стоял Проценко. На улице, кроме них, не было ни души.

- Где это ты была, моя старая любовь? - спросил он, заглядывая в ее мрачные глаза.

- Я? В больнице. Ходила проведать Довбню.

- К сожалению, опоздала! Он уже третий день как выписался...

- Так и мне там сказали. Где же он теперь?

- Где? Верно, добрался до первого кабака, да и засел там. Что это ты так смотришь на меня? А ты совсем не переменилась. Даже как будто похорошела. Эх, шельмовство! Пойдем, я тебя провожу.

- Когда никого нет на улице, тогда провожу,- ускоряя шаг, уколола его Христя.

- Чудачка ты! Был когда-то вольной птицей, да подрезали крылья,сказал он, догоняя ее.

- А что, нашлись такие! - улыбнулась она.

Некоторое время они шли молча.

- Что это вас нигде не видно? То, бывало, к Константину Петровичу забегали, а теперь и вы не заглядываете.

- Мошенник твой Константин Петрович! Плут! Вот оно что! - выпалил он.

Христя подняла на него удивленные глаза.

- То есть как это?

- А так вот: наворовал земских денег, накупил себе имений...

- Каких?

- Да купил у какого-то графа Кут, что ли. Черт его знает! Только двадцати тысяч не досчитываются. Сегодня в земстве такое творится, что только держись! Под суд его отдали.

Зеленые круги поплыли у Христи перед глазами. Все, все она теперь поняла - и речи его странные и отчаянную его тоску. Так вот оно что!

Ей казалось, что земля уходит у нее из-под ног. Она не идет, а бежит, но ей кажется, что она еле переставляет ноги, словно они у нее чужие.

- Ну чего ты летишь как угорелая? - кричит ей Проценко.

Она чувствует, что больше не может идти, что ей нечем дышать - все плывет у нее перед глазами. Она остановилась у забора перевести дыхание, немного отдохнуть.

- Ага! - злорадно сверкая глазами, сказал он, подходя к ней.- За живое взяло? Что, теперь опять на улицу? Знаешь что? Если не хочешь влипнуть, бросай скорее своего старого друга! Нанимайся к моей жене в горничные. Только ни гу-гу! Хорошо будет, Христя! Я не забыл прежнего,- тяжело дыша и сверкая глазами, говорил он.- Я все помню, все. Мне хочется сделать тебе добро.

В глазах у нее потемнело. Все вокруг заволоклось темно-зеленой пеленой.

- Прочь, ирод, сатана! - неистово крикнула она и стрелой помчалась вперед.

Она ничего не видела, не слышала. Не видела, как он зло поглядел ей вслед, не слышала, как он едко произнес: "Ну-у! Я ж тебя доеду, шлюха!" и, повернувшись, пошел прочь.

А она не шла - летела. Из подворотни собака залаяла и кинулась вслед за ней. Но разве ее догонишь? На углу ее кто-то толкнул. На соседней улице засмеялись.

- Это что за лиса бежит? - крикнул кто-то.

- Федор! Ну-ка, догони на своем жеребце. Догонишь? - со смехом сказал один извозчик другому.

- Да что это с нею случилось? - спросил тот.- Видно, попала в переделку. Ишь как чешет.

- Давай поедем. Что там в самом деле случилось?

И оба извозчика, обгоняя друг дружку, помчались вслед за Христей.

Мостовая гудит от топота, искры сыплются из-под конских копыт, а Христя ничего не слышит, не видит - стремглав летит, точно сзади ее кто подгоняет.

Вот она уже на своей улице, вот уже виден дом, где она живет. Еще немного, еще - и она подбегает к крыльцу.

Дверь с улицы у них всегда заперта, и, чтобы войти, надо позвонить. Она забыла об этом и с разгона налегла на створку. На этот раз двери не были заперты и с грохотом растворились. Она бросилась вперед и стала как вкопанная...

Перед нею на толстой веревке, переброшенной через балку, неподвижно висел... Колесник. Христя покачнулась, вскрикнула и упала навзничь. Крыльцо загудело, когда она грянулась на пол.

13

- Где я? Что со мной? - были ее первые слова, когда она пришла в чувство.

Тихо, темно вокруг. Под нею что-то шелестит. Да ведь это солома! Откуда? Откуда здесь солома? А это что сереет вверху, в дальнем уголке? Как сыро и мрачно здесь. Где она, в подвале или в подземелье? Это ведь через отдушину проходит слабый свет. Господи! как ее сюда заперли, за что, почему ее сюда заперли?

Она поднялась, села и стала припоминать. Голова у нее кружилась, в ушах звенело, а ей казалось, что земля ходуном ходит под нею и ее от этого качает. От слабости она опять легла... что-то пробежало у нее по лицу, укусило за шею. Она провела рукой и раздавила клопа!

Она вскочила, как безумная, сразу все вспомнив. Да, да - она видит перед собою Проценко, он шепчет ей: "Я тебе добра желаю - иди в работницы к моей жене". Что она ему ответила? Не дождешься! Она помнит, как бросилась прочь от него. Помнит, как добежала до крыльца, как вбежала в прихожую... И перед нею закачался на веревке труп Колесника. Боль сжала ей сердце, ком подкатил к горлу, точно кто-то стал душить ее. Дальше все покрыли мрак и забвение.

Это все было с нею... а что же теперь? Где она, как сюда попала? Кто бросил ее сюда?

Как ни силится вспомнить Христя, как ни напрягает память, ничего не может припомнить.

Ощупью пробралась она к отдушине, которая серела вверху. Стала перед нею, тянется руками, хочет достать, но отдушина уходит как будто все выше и выше... Она поднимается на цыпочки... щупает рукой... и вдруг пальцы ее коснулись железного прута. Холод пронизал ее насквозь. Да ведь это тюрьма! - чуть не крикнула она. Она в тюрьме, она... За что? Слезы душили ее. Верно, она что-то сделала, раз ее сюда бросили. Так вот оно что! Еще вчера она была среди людей, жила их жизнью,- а сегодня навеки замурована в этих четырех стенах. Еще вчера она нежилась на мягкой перине, а сегодня валяется на гнилой соломе, в тюрьме. Так вот она, та напасть, о которой говорила старая Оришка. Господи! за что же, за что? Кому она сделала зло, кому желала худа?

Слезы хлынули у нее из глаз, она безутешно плакала, уткнувшись лицом в колючую солому. Вокруг нее черная ночь и мертвая тишина, и только ее тяжелые и горькие вздохи нарушают это немое безмолвие.

Долго она плакала, пока снова забылась, уснула. Когда она пробудилась, сквозь маленькое окошечко под потолком, забранное железной решеткой, пробивался яркий солнечный свет; лучи солнца, искрясь, скользили по желтой соломе, а вокруг царил мрак. Ей казалось, что стены, покрытые плесенью и черными пятнами, сдвигаются, чтобы ее раздавить. Откуда-то издалека долетал стук, говор. Вот загремел запор над головой, и отворилась, незаметная дверь.

- Эй, ты! Спишь там или очумела! - сказал кто-то.- По-барски почивать изволишь. Поди сюда.

- Это я? - спросила Христя.

- Да кто же еще - ты.

Христя поднялась - в дверях стоял солдат.

- Да живей, живей! Что, словно неживая? - кричал он на нее.

Она встала и так и пошла за ним, неумытая, непричесанная, думая, на какую же ведут ее новую муку.

Ее ввели в большую комнату.

- Посиди здесь. Пообожди, сейчас пристав выйдет.

Только теперь Христя догадалась, что это она сидела в холодной при полиции. Еще больше удивилась она, когда перед нею появился Кныш.

- А, это ты, прачка, это ты, певунья! - сказал он.- Что ж, хорошо ли выспалась в моей барской опочивальне? Хорошая опочивальня, и мягко и тихо, не то что у Колесника на перине.

Христя, стоя перед ним, заплакала.

- Чего же ты плачешь? Разве я тебя бью? - сказал Кныш, бросив на нее пронзительный взгляд.- Будет, будет. Перестань. Скажи лучше, что ты знаешь про Колесника. Чего он повесился? Может, ты сама и помогала ему?

- Я? Да если б я знала, что такое случится, ни за что бы не ушла из дому.

- Разве тебя не было дома? Где же ты была?

Христя рассказала все, как было, не утаила и того, что нашептывал ей Проценко.

Кныш только свистнул и заходил по комнате, искоса поглядывая на Христю.

- Что же ты теперь будешь делать? - медленно спросил он, после того как она умолкла.

- Что же мне теперь делать?

- Пойдешь в горничные к Проценко?

- Чего я там не видала? Мне бы вот платья вернули.

- Гм. Платья? - хмыкнул Кныш и снова заходил по комнате.- Лучше ты у меня оставайся.

- Чего мне тут оставаться? Чтобы клопы заели?