Горменгаст - Мервин Пик

Все правда. Это не повесть о ком-то другом. Но ведь можно и притвориться. Притвориться, что она из тех, кто не только помышляет о самоубийстве, позволяющем навеки избыть душевную муку, но и знает, как его совершить и обладает достаточной для этого силой.

Думая так, она миг за мигом соскальзывала в мир игры, словно бы вновь погружаясь в свою тайную жизнь, жизнь наделенной воображением девочки, какой была она годы назад, обращаясь в другого человека. Человека юного, прекрасного и отважного, точно лев. Что сделал бы такой человек? Ну как же, он уже стоял бы на подоконнике, над самой водой. И… она… встанет… — и пока затаившийся в ней ребенок играл в самую старую из игр мира, тело Фуксии, следуя по пятам за воображением, взобралось на подоконник и замерло спиною к комнате.

Как долго простояла она там, пока вдруг, рывком, не очнулась в привычном мире — возвращенная в него кем-то, постучавшим в дверь ее комнаты, — теперь уже не узнать, однако испугавшись стука и обнаружив, что она опасно балансирует на узком, висящем над глубокой водой подоконнике, Фуксия невольно дрогнула и, вознамерившись обернуться — бездумно, неосторожно — поскользнулась, попыталась схватиться за стену пообок и, не найдя зацепки, упала, на лету ударившись головой о подоконник, и уже не помнила ни о чем, когда вода приняла ее и без особых трудов поглотила.

Глава семьдесят шестая

Теперь, когда наводнение достигло высшей своей точки, самым важным стало: не теряя ни мгновения, прочесать все части замка, в которых мог прятаться Стирпайк — окружить их кордонами из отборных людей, которые, стягиваясь по воде и по суше к центрам отведенных им участков, теоретически могли бы рано или поздно взять негодяя в кольцо. На карте Горменгаста Графиня обвела такие участки жирным синим карандашом. Командиры Досмотрщиков получили приказы. Ни единой щели не следовало оставить непроверенной, ни единой канавы — непрощупанной. И при нынешнем-то подъеме воды было б непросто загнать зверя, столь осторожного, а с каждым проходящим днем шансы изловить Стирпайка будут лишь понижаться — как понижался уровень паводка, — поскольку один этаж за другим начинал раскрывать лабиринты своих проходов, путаница которых позволяла беглецу все глубже зарываться во тьму.

Разумеется, вода будет спадать медленно, постепенно, однако Графиня исступленно сознавала: главное — время; никогда больше Стирпайк не очутится в сети настолько частой. Даже если потоп освободит один-единственный этаж, сотни путей протянутся во все стороны по всем его бесчисленным коридорам из мокрого камня. Времени терять было нельзя.

И сейчас-то театр военных действий — три верхних, сухих этажа и сырой «судоходный» (по которому раскрашенные суденышки резчиков сновали взад-вперед, или лежали, закренгованные, под огромными каминными досками, или покачивались, привязанные к перилам подзабытых лестниц, ярко отражаясь в темной воде) — весь этот театр — три сухих этажа и один полузатопленный, не были единственными местами, которые надлежало принять в расчет при составлении Генерального Плана. По счастью, большая часть широко раскинувшихся, по существу, бесчисленных разветвлений главного здания Горменгаста, еще пребывала затопленной, и следовательно, для изгнанника бесполезной. Оставалось, однако, немало башен, до которых молодой человек вполне мог добраться вплавь. А также оставалась Гора Горменгаст.

Графиня не питала опасений, что Стирпайк мог укрыться там — и не оттого только, что каждый вечер лодки пересчитывались и она знала: ни одна не украдена, — но и потому, что целая цепь судов, подобная низке цветных бусин, неустанно сновала, по распоряжению Графини, вкруг замковых вершин, днем и ночью преграждая беглецу путь к Горе.

Основу ее стратегии составляло соображение, что молодой человек должен чем-то питаться. Что до питья, такового ему хватало по горло.

Доказательством того, что он еще не погиб от голода или несчастного случая, послужило обнаруженное в тот самый день тело плававшее лицом вниз рядом с перевернутой рыбачьей лодкой. Несчастный погиб не более нескольких часов назад. Во лбу его торчал круглый камушек.

Штаб-квартира Графини располагалась теперь в длинной узкой комнате над «судоходным этажом», ближе к его середине.

Сюда к ней стекались все донесения, здесь она отдавала приказы, обдумывала планы, изучала разного рода карты, распоряжаясь о быстром приготовлении новых, изображающих не картографированные до сей поры части Замка, — дабы Графиня могла получить о малейших его деталях представление не менее ясное, чем о полном размахе ее генерального плана.

Покончив с приготовлениями, Графиня встала из-за стола и, поджав губы, что сообщило ей сходство с сидящим на плече ее щеглом, собралась уже с присущей ей тяжеловесной, неуклонной неторопливостью направиться к двери, когда в комнату вбежал запыхавшийся вестовой.

— Ну? — произнесла она. — В чем дело?

— Лорд Титус, госпожа моя… он…

— Он что? — Графиня резко повернулась к посыльному.

— Он здесь.

— Где?

— За дверью, ваша светлость. У него для вас важная новость.

Графиня подошла к двери и, распахнув ее, увидела сидящего на полу Титуса — голова свешена между колен, промокшая одежда изодрана в клочья, руки и ноги в ссадинах и царапинах, волосы посерели от грязи.

Титус не поднял головы. У него не осталось сил. Он был близок к обмороку. Юноша, пусть и неотчетливо, но сознавал, где он, поскольку ему пришлось, напрягая все тело, совершать долгие, опасные восхождения, одолевать по плечи в воде затопленные коридоры, головокружительно переползать наклонные кровли, стремясь лишь к одной цели — к этой двери, у которой он осел на пол. К двери в комнату матери.

Через некоторое время он открыл глаза. Мать стояла рядом с ним на коленях. Что она делает здесь? Он снова сомкнул веки. Возможно, ему это снится. Чей-то далекий голос произнес:

— Да где же бренди? — А после, чуть позже, он почувствовал, что его поднимают, и к губам его прижимается прохладный край бокала.

Когда он снова открыл глаза, то уже точно знал, где он и почему.

— Матушка! — сказал он.

— Что случилось? — Голос Графини был совершенно бесцветен.

— Я видел его.

— Кого?

— Стирпайка.

Графиня застыла. Существо, созданное скорее из льда, чем из плоти, стояло сейчас на коленях рядом с Титусом.

— Нет, — произнесла наконец она. — Почему я должна тебе верить?

— Это правда, — сказал Титус.

Графиня наклонилась и, взяв его мощными руками за плечи, с обманчивой нежностью покачала взад и вперед, словно пытаясь унять смятение, сдавившее ей сердце. За мягким пожатием пальцев матери Титус почуял смертоносную силу ее рук.

В конце концов, она спросила:

— Где? Где ты его видел?

— Я могу отвести вас туда… это к северу отсюда.

— Как давно?

— Несколько часов… часов назад… он заплыл в окно… в моей лодке… он украл ее.

— Он видел тебя?

— Нет.

— Ты уверен?

— Да.

— Говоришь, к северу. За Черными Камнями?

— Много дальше. Неподалеку от Каменных Псов и Контрфорса Ангела.

— Нет! — воскликнула Графиня так громко и хрипло, что приподнявшийся, опираясь на локоть, Титус отпрянул. Мать снова повернулась к нему. — Тогда он наш. — Глаза ее сузились. — Значит, тебе пришлось ползти по Тесаку? Самым верхом, по каменному острию?

— Пришлось, — сказал Титус. — Иначе бы я сюда не попал.

— От Северных Надгробий?

— Это так они называются, матушка?

— Так. Ты был на Северных Надгробьях, за Сукровицей и Серебряными Копями. Я знаю, где это. Ты был невдалеке от Двойных Перстов, там, где начинается Малая Рубаха и сужается Отвес. Между Перстами сейчас все залито. Верно?

— Там что-то вроде залива, — сказал Титус. — Если ты о нем говоришь.

— Мы немедленно окружим весь район. На всех уровнях.

Грузно поднялась она на ноги и обратилась к одному из стоявших вблизи мужчин:

— Созвать Командиров Досмотрщиков, сию же минуту. Заберите мальчика. Уложите его. Накормите. Переоденьте в сухое. Пусть поспит. Долго отдыхать ему не придется. Всем лодкам днем и ночью патрулировать Надгробья. Всем поисковым отрядам собраться и сосредоточиться на южной стороне Тесака. Пошлите гонцов. Мы выступаем ровно через час.

Она обернулась к Титусу, уже привставшему на колене. Окончательно поднявшись на ноги, он взглянул в лицо матери.

Та сказала ему:

— Иди, поспи. Ты молодец. Горменгаст будет отмщен. Сердце у замка крепкое. Ты меня удивил.

— Я сделал это не ради Горменгаста.

— Нет?

— Нет, матушка.

— Ради кого же тогда или ради чего?

— Все вышло случайно, — ответил Титус, сердце его колотилось. — Просто я оказался там.