Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 2) - Уильям Теккерей

Рождественский обед прошел довольно дружелюбно. Зоркий взгляд полковой дамы следил за всем; и нетрудно было догадаться, что маленькая служаночка, подававшая на стол и стряпавшая часть кушаний под надзором хозяйки, трусит перед ней не меньше, чем все остальные. Во время обеда миссис Мак не более десяти раз вспомнила о своем былом великолепии и лишь раз пять извинилась передо мной за то, что не может угостить меня всем, к чему я привык. Единственным гостем, кроме меня, был наш добрый, верный Бейхем. Он так расхваливал пирожки, что миссис Маккензи созналась, что сама их готовила. Полковник был весьма молчалив и только все старался кормить внука, за что всего раз или два получил замечание от полковой дамы. Мальчуган насколько умел учтиво осведомился, почему дедушка ходит в черной накидке. Клайв толкнул меня под столом. Казалось, тайна богадельни вот-вот раскроется. Полковник покраснел, но с большой находчивостью ответил, что он носит ее зимой для тепла.

Рози почти все время молчала. Она заметно похудела и стала очень апатичной; глаза ее утратили прежний блеск; поблекла миловидная свежесть. Она почти ничего не ела, хотя мать беспрестанно донимала ее уговорами и громко шептала про то, что женщина в "таком положении" непременно должна подкреплять себя пищей. Бедняжка Рози постоянно была в "таком положении".

Когда убрали скатерть, полковник, опустив голову, произнес: "Благодарю тебя, господи, что ты насытил нас!"; он сказал это с таким благоговением и столь трогательно, что большие глаза Фреда Бейхема, обращенные к старику, наполнились слезами. Рози и ее маменька встали из-за стола, намереваясь уйти, и тут бедный мальчуган принялся жалобно просить, чтобы ему позволили посидеть еще, и полковник вздумал поддержать его, но полковая дама, властно крикнув: "Вздор, пусть идет спать!" — уволокла внука из комнаты; разумеется, никто не посмел возразить против такого решения.

Оставшись вчетвером, мы постарались по возможности придать нашему разговору приятное течение — сперва вспомнили прошлое, а потом перешли и к настоящему. Томас Ньюком без тени притворства сказал нам, что живется ему хорошо и он вполне счастлив. К сожалению, далеко не все старики, по его словам, выказывают подобное довольство; многие без конца ворчат, говорил он, — все им не так! Что до него, то ему не на что жаловаться: служители богадельни весьма к нему внимательны; когда надобно, его пользует опытный врач; приставленная к нему служанка очень заботлива.

— Да, я ношу черное платье, — продолжал он, — но чем эта форма хуже другой? А что приходится ежедневно ходить в церковь (иные из нашей братии тяготятся этим), то, право же, для стариков это самое подходящее дело. Я с благодарностью возношу богу свои молитвы, и, знаешь, Клайв, мой мальчик, я был бы вполне счастлив, если бы… если бы не моя прошлая опрометчивость, да простит меня бог! А сегодня, подумайте, к нам в часовню пришел Бейхем. Он теперь частенько туда захаживает, и правильно делает, сэр, да-да!

Клайв наполнил рюмку вином и взглянул на Бейхема такими глазами, точно хотел сказать ему: "Да благословит вас бог!" В ответ Ф. Б. залпом осушил свой второй бокал.

— Что ж, — сказал я, — у нас получилось почти что веселое Рождество. Так давайте надеяться, что и новый год будет счастливым!

Когда пробило девять, полковник поднялся и стал собираться, говоря, что к десяти ему надо "в казармы". Клайв и Ф. Б. пошли его немного проводить. Я хотел было последовать за ними, но Клайв шепотом попросил, чтобы я остался до его возвращения и, бота ради, побеседовал чуточку с миссис Мак. Я поднялся в гостиную и принял участие в чаепитии дам. Пока мы распивали чай, миссис Маккензи не упустила случая сказать мне, что ей неизвестно, какова сумма пособия, назначенная полковнику его богачом братом; только они из нее не видят ни гроша; затем она опять стала подсчитывать (не забыв и проценты), чему бы сейчас мог равняться капитал ее душечки Рози. Дочь вставляла по временам какие-то малозначащие замечания. Возвращение мужа, казалось, не вызвало у нее ни радости, ни досады; вскоре она поднялась, сделала реверанс и удалилась спать в сопутствии своей заботливой маменьки. А Клайв, Бейхем и я перебрались в мастерскую, где разрешалось курить, и там закончили этот праздничный день.

На следующее утро в назначенный час я отправился к мисс Ньюком в дом ее брата. У крыльца мне повстречался отъезжавший из дому сэр Барнс, и злой взгляд, брошенный им на меня, не предвещал особого успеха нашему делу. Выражение лица Этель тоже не вселяло радости; она стояла у окна и суровыми глазами наблюдала за братом, который немного замешкался, чтобы отчитать кучера, прежде чем сесть в коляску и отбыть в Сити.

Мисс Ньюком, бледная как полотно, пошла мне навстречу и протянула руку. Я с тревогой взглянул ей в лицо и спросил, что нового.

— Все вышло так, как вы ожидали, мистер Пенденнис, а не так, как надеялась я, — отвечала она. — Мой брат не согласен выплачивать завещанную сумму. Он только что ушел отсюда очень рассерженный. Но это не важно. Деньги будут отданы, пусть не Барнсом, а еще кем-нибудь из нашей семьи. Ведь иначе нельзя, правда?

— Да благословит вас бог за ваше благородство, дорогая мисс Ньюком! только и мог я сказать.

— Я лишь поступаю по совести. Разве не в этом мой долг? В семье я старшая после Барнса и богаче всех, не считая его. Отец завещал нам, младшим, ровно по такой же сумме, какую миссис Ньюком назначила Клайву, а я, как вы знаете, еще унаследовала состояние моей бабушки, леди Кью. Право же, я не смогу спокойно спать, если не совершится этот акт справедливости! Вы согласны сопровождать меня к моему поверенному? Они с Барнсом являются опекунами над моим имуществом. Мне кажется, дорогой мистер Пенденнис… Вы ведь добры и изволили столь похвально обо мне судить, и вообще вы с Лорой всегда были лучшими моими друзьями (при сих словах она взяла мою руку в обе свои). Так вот, согласитесь, что будет лучше, если означенная передача совершится через посредство мистера Льюса, ну, понимаете, будто от семейства, чтобы обо мне не было и речи, правда? Тогда… тогда гордость моего милого, доброго дядюшки нисколько не будет задета.

Глаза ее наполнились слезами, а я — я готов был целовать край ее платья или любую другую вещь, которую она позволила бы мне облобызать, так меня умилила и растрогала простота и сердечность этого благородного существа,

— Милая Этель, — сказал я, — я же обещал отправиться с вами на край света, так неужели я откажусь поехать в Линкольнс-Инн?!

Мы тотчас послали за кебом и спустя еще полчаса уже здоровались с обходительным старичком мистером Льюсом в его квартире, расположенной на Линкольнс-Инн-Филдз.

Он сразу признал почерк покойной миссис Ньюком. Он вспомнил, что действительно встречал в "Обители" этого мальчика и слышал от мистера Ньюкома о его сыне, жившем в Индии, и даже самолично поддержал миссис Ньюком в намерении оставить ему что-нибудь в знак своей дружбы.

— В следующую субботу я должен был обедать у вашей бабушки с покойницей супругой. Ну как же, как же! Я в подробностях все помню, милая моя барышня. Подлинность письма не подлежит сомнению, только ведь это еще не завещание! К тому же полковник Ньюком так обидел вашего брата, что навряд ли сэр Барнс пожелает отказаться от своих денег в пользу дядюшки.

— А как бы вы сами поступили в подобном случае, мистер Льюс? — спросила Этель.

— Гм!.. Ну зачем вам знать, как бы я поступил в подобном деле?! отозвался старый адвокат. — По чести сказать, мисс Ньюком, я бы, пожалуй, оставил все как есть. Мы с сэром Барнсом, сами изволите знать, не очень-то любим друг друга. Впрочем, как поверенного вашего отца и многолетнего друга и советчика вашей бабушки, а также и вашего, милая моя барышня, он все-таки вынужден меня признавать. Только, если по справедливости, ни один из нас не питает к другому нежных чувств; во всяком случае, меня трудно заподозрить в том, что я (да и вряд ли кто другой) состою в сторонниках сэра Барнса Ньюкома. И все же, не скрою от вас: будь я на месте вашего брата и случись, что какой-нибудь мой родственник оскорблял бы меня словами, угрожал бы не знаю чем (пистолетом там или шпагой) да еще заставил истратить этак пять или шесть тысяч фунтов на выборы, на которых я же и проиграл, — право, я, наверное, дал бы ему лишь то, что положено по закону, а точнее сказать: ничегошеньки, милая мисс Ньюком, да-да!

— Очень рада это слышать, — сказала мисс Ньюком к немалому моему изумлению.

— Так-то, милая барышня. Можете без опаски показать брату означенный документ. Вы ведь об этом пришли посоветоваться со мной? Хотели, чтобы я подготовил его к сей неприятной находке, не иначе. Вам ли не знать, как не любит он расставаться с деньгами, вот вы и решили, конечно, что появление этой записки должно очень его взбудоражить. Долгонько же она добиралась до адресата — теперь она уже ничего изменить не может! Так что, верьте, сэр Барнс ничуть не расстроится, когда вы сообщите ему ее содержание.