100 великих замков - Надежда Ионина

Лучшие из памятников Хивы – монументальные архитектурные ансамбли, дворцы, медресе, мечети и минареты – сосредоточены главным образом внутри песчано-серой крепости Ичан-калы. Когда-то Хива, как и другие города Средней Азии, делилась на три части: цитадель – крепость Куня-Арк, предместье Дишан-кала, а собственно городом была как раз Ичан-кала, которая соответствовала городской территории Хивы примерно до XVIII века.

Сейчас Ичан-кала серо-желтой громадой лежит в окружении садов и кварталов современной Хивы. Внутренняя крепость была ориентирована по сторонам света, правда, с некоторыми отклонениями по азимуту (примерно на 25°). Ичан-кала, площадь которой составляла 26 гектаров, была окружена крепостной стеной длиной около 2200 метров: толщина стен равнялась 7–8 метрам, а толщина их на внутреннем уровне земли – 5–6 метрам.

Крепостная стена с многочисленными мощными полукруглыми башнями и сплошной лентой стрельчатой галереи с бойницами и зубцами придавала Хиве вид неприступной твердыни. На осях Ичан-калы расположены архитектурно выделенные ворота, которые открывали въезд в город с четырех сторон света. На ночь все ворота крепости запирались, и вооруженная стража зорко следила за тем, чтобы никто посторонний не проник в шахристан из предместья.

Снаружи у крепостных стен находятся захоронения разного времени: из-за близости подземных вод жители Хивы издавна старались располагать их на возвышенных местах.

Справа от ворот Палван-дарваза, при выходе из Ичан-калы, до 1843 года размещался невольничий рынок, а в нишах ворот содержались в ожидании своей участи беглые или непокорные рабы. Позднее здесь и в нишах перед воротами расположились торговые и ремесленные ряды.

Колодец Хейвак располагался у северо-западной стены Ичан-калы. Если всмотреться в его прохладный полумрак, можно заметить, что в верхнем ярусе каменная кладка колодца восьмигранная, в среднем – четырехугольная, в нижнем – цилиндрическая.

В 1842 году после очередного набега на Хорасан 20 000 жителей южных районов были насильно переселены в Хорезм и его столицу – Хиву. В результате в том же году под руководством государственного министра Мухаммед Якубмехтора за 30 дней удалось соорудить вокруг города мощную стену длиной 6 километров и с десятью воротами. В черту города вошли и загородные дворцы Хана-Рафаник и Нуруллабай, и с тех пор большое кольцо Хивы известно под названием Дишан-кала. Здесь не увидишь, как в Ичан-кале, узких, тесно застроенных улочек, на которых почти нет ни одного зеленого кустика и не журчат арыки с прохладной водой. Просторная Дишан-кала с ее садами и хаузами была застроена редко…

У западной стены Дишан-калы находится Куня-арк – «крепость в крепости», цитадель хивинских ханов. Главный вход в крепость, сделанный в форме обычных монументальных ворот, находился примерно в центре восточной стены; за воротами южной стены располагались конюшня и хозяйственные дворы.

По мощности культурных наслоений ученые определили, что эта территория (площадью примерно в 1 гектар) заселена была издавна. Возможно, что именно здесь и была первоначальная застройка, положившая начало городу. По свидетельству Абулгази-хана, в 1590-х годах в Хиве цитадели не было. Известно также, что в XVII веке при Аранг-хане на этом месте построили курыниш-хану (зал приемов), который через 100 лет из-за ветхости снесли.

На ее месте возвели новый дворцовый комплекс, в который входили ханский дворец с диван-ханой (канцелярией) и курыниш-ханой, гарем, летняя и зимняя мечети, монетный двор, арсенал с пороховыми складами, мастерские, конюшни, караульные помещения… Но неумолимое время пощадило только некоторые из этих зданий.

Нынешняя курыниш-хана была возведена в начале XIX века при Элтузар-хане – родоначальнике кунградской династии правителей. Во всем облике курыниш-ханы – в тонко выполненных деревянных колоннах, в отделке потолков, орнаментальном плетении бело-голубой майолики, облицовке стен – нашли воплощение достижения хивинского зодчества первой половины XIX века.

Над всей крепостью с ее мощной стеной, полубашнями и зубцами «кунгра» возвышался замок. Сейчас от него остались только бастион, сложенный не из кирпича и камня, а из необожженной глины. Когда-то замок был известен под поэтическим названием «Ашик бобо» (Влюбленный старец), по другой версии – «Акшик бобо» (Белый шейх).

По описанию одной из посольских миссий, путь от ворот до курыниш-ханы проходил через три двора. В первом небольшом дворе, некогда примыкавшем к воротам, послы ожидали ханского приема; во втором – стояли семь орудий с лафетами, в третьем собирался ханский совет. И только после коридора открывался самый большой двор курыныш-ханы, где в центре круглой площадки была установлена юрта и подле нее восседал хан. Из этого зала дверь в северо-западном углу (противоположном входу) вела через коридор в гарем и на холм Акшик-бобо, где размещались пороховой склад и дозорная служба.

Гарем занимал всю северную часть Куни-арка и был построен позже курыниш-ханы и летней мечети – уже в правление Мухаммед Рахим-хана II. В настоящее время гарем привлекает внимание посетителей только ханским айваном с башенками, выполненным из кирпича. Колонна его все еще сохраняет высокий стиль хивинской резьбы, но в отделке стен вместо богатой майоликовой облицовки – только отдельные вкрапления глазурованных зеленых кирпичиков и простейшая резьба по ганчу. Помещения самого гарема, где жили ханские наложницы и их прислуга, оформлены еще проще.

Путешествуя по замкам Маркиза де Сада

От многих замков и крепостей Прованса остались только развалины, но многие из них до сих пор хранят в своих замшелых камнях источники вдохновения, из которых били родники поэзии – будь то письма мадам де Севиньи или божественная лирика Петрарки. В Провансе находились и некоторые замки маркиза Донасьена Альфонса Франсуа де Сада, имя которого навеки утвердилось как символ чудовищной извращенности и стало синонимом наивысшей степени проявления жестокости – как физической, так и моральной. В свое время и имя его, и произведения были преданы проклятию, а потом на долгие годы и вовсе забыты. В наши дни оно вышло из забвения, и отношение к личности маркиза де Сада стало постепенно меняться, тем более что многие исследователи творчества скандально известного писателя приходят к выводу, что его сделали «козлом отпущения» за собственные грехи те, кто был ему близок по классу и по духу.

Донасьен Альфонс Франсуа де Сад родился в 1740 году. Отец его был дипломатом, мать – придворная принцессы Конде, в доме которой Донасьен и появился на свет. Маркиз учился в иезуитском колледже Людовика Великого, где получил глубокое и всесторонее образование, а также пристрастился к театру. В 14 лет, согласно обычаям того времени, он поступил в легкую кавалерию, поочередно получал звания. В 19 лет маркиз де Сад стал капитаном Бургундского кавалерийского полка, но был не удовлетворен этим и даже хотел переменить полк с понижением в чине. Как придворный офицер маркиз вел жизнь бурную, притом со всей присущей ему страстностью и необузданностью. Он обожал эту веселую жизнь и женщин, любил хорошо выпить и закусить – в общем, был типичным представителем своего безнравственного времени. Он делал то же самое, что и другие аристократы, разве только держал себя более вызывающе по отношению к церкви и нормам христианской морали.

В 23 года маркиз женился на Рене Пелажи Монтрель – дочери президента Податного суда, которая считалась очень некрасивой. Рассказывали, что в день, когда молодых представляли ко двору короля Людовика XV, Донасьен даже не явился, и вся церемония прошла без него. Но Рене Пелажи не была красива, может быть, только на первый взгляд: все ее очарование сосредоточилось в нежных и выразительных глазах, подернутых меланхолической дымкой, как будто прикрывающей глубокую сердечную тайну. Это была обаятельная молодая девушка, но очарование ее не сразу бросалось в глаза.

Сердце маркиза завлекла младшая сестра – Луиза де Монтрель, и в первый же удобный момент любовники бежали в Италию. После этого в лице тещи маркиз на всю жизнь приобрел своего самого заклятого врага. В течение нескольких месяцев, останавливаясь лишь в небольших городках, любовники объехали весь Пьемонт. Маркизу де Саду казалось, что он достиг полноты своих желаний и счастья, которые ему давало обладание чистой девушкой. А Луиза де Монтрель старалась волнениями страсти и бродячей жизни заглушить угрызения совести и не переставала думать о матери, пораженной ее внезапным бегством, и о своей доверчивой сестре, по отношению к которой она сделалась предательницей. Среди удовольствий в стране, где все говорит о любви, она не могла изгнать воспоминаний прошлого, и неизбывная горечь отравляла ей часы самых пылких увлечений.