Кашпар Лен-мститель - Карел Матей Чапек-Ход

Да нет, авторитет этот находится скорее у подножия факультета: тоже женщина, только без диплома. Одним словом, это пани Петрачкова, служительница при самых точных контрольных весах, какие я только знаю. Она-то и установила безошибочно, что за последний месяц я опять прибавил полтора килограмма.

Оба супруга вовсе не на эти темы хотели бы говорить, особенно пани доктор; предмет сей был ей неприятен, ибо напоминал о том, как она ошиблась, когда рассматривала платок Арношта под микроскопом, о ее неверном диагнозе, на котором она настаивала с крайним упорством, вгоняя бывшего астронома прямо-таки в ипохондрию. Но все прочие обстоятельства и прежде всего здоровый вид Арношта свидетельствовали о противном, и Маня нашла последнее прибежище в утверждении, что у мужа — fthisis florens[100]. Профессор Бенеш, тщательно освидетельствовав ее Арношта, просил ей передать: «Да, это — florens usque ad saecula[101]. С той поры в характере Арношта произошел полный переворот, идеалист превратился в циника, доставляя Мане немало трудных минут, и тогда она предпочитала уводить речь в сторону.

Так было и сегодня.

— Что это у тебя под сюртуком, что стоишь, как знак вопроса? — круто отвернувшись от окна, спросила она голосом, из которого уже испарились последние слезы.

Арношт действительно стоял как-то скособочившись и поддерживал рукой что-то продолговатое, скрытое под сюртуком. Теперь он постучал по этому чему-то, судя по звуку — стеклянному, и ответил:

— Ах, пани доктор, это у меня так затвердела печень!

Черные глаза Мани сверкнули чуть ли не с ненавистью, и Арношт, поняв, что пересолил, вытащил из-под полы продолговатый предмет.

Это была доска массивного, отлично отшлифованного стекла; на черном фоне сияли золотые буквы:

ДОКТОР ФИЛОСОФИИ АРНОШТ ЗОУПЛНА, ПРИСЯЖНЫЙ РЕВИЗОР ТОРГОВЫХ КНИГ, УТВЕРЖДЕННЫЙ ИМП.-КОР. НАМЕСТНИКОМ ПОСЛЕ СДАЧИ ГОСУДАРСТВЕННОГО ЭКЗАМЕНА, ПРЕДЛАГАЕТ СВОИ УСЛУГИ ПОЧТЕННЫМ АКЦИОНЕРНЫМ И ПРОЧИМ КОММЕРЧЕСКИМ ОБЩЕСТВАМ, ПРОМЬШЛЕННЫМ И КРЕДИТНЫМ ПРЕДПРИЯТИЯМ, СОЮЗАМ, ФОНДАМ И ПР.

— Что это такое? — в замешательстве осведомилась Маня.

— Это? Я бы сказал, — «фирма», сиречь вывеска, а четыре отверстия по ее углам как будто означают, что ее прикрепят вот этими четырьмя элегантными розетками к соответствующему месту, то есть ниже вывесок сапожника Зоуплны и повивальной бабки доктора М. Уллик-Зоуплновой; и если я правильно информирован, то произойдет это не далее как завтра, в утренние часы.

Он положил доску на стол и вставил во все четыре отверстия по блестящему латунному шурупу с узорной головкой. Маня склонилась над доской с меланхолическим видом.

— Прекрасно! — вскричал Арношт.

— Ты о чем?

— Да вот — ждал, а теперь констатирую, что слезы твои иссякли, иначе уж какая-нибудь из этих столь обильных сегодня жемчужин разбилась бы о мою вывеску!

— Не ехидничай!

— Знаю, ты предпочитаешь в унынии предаваться мыслям о неразумности земной жизни...

— Арношт, тебя словно подменили, ты уже не тот спутник по незабываемым прогулкам, когда мы возвращались после лекций, и души наши парили высоко...

— Очень может быть, что я, так сказать, супруг-подкидыш — вот был, бы совершенно новенький, оригинальный сюжет для комедии... Как жаль, что нет у меня таланта драматурга!..

— Но где твой былой полет, когда ты так поднимался над обыденностью?.. Если ты вполне здоров — в этом вопросе я умываю руки, — то я скорей ожидала бы, что ты вернешься к своей благородной любви, к любимой науке, без которой тебе и жизни нет...

— А видишь — не вернулся. Неземная любовь не терпит земных соперниц. Однажды она призывала меня, но когда я ответил ей отказом в любви, с просьбой отпустить меня ради наших былых отношений — она ни минуты не колебалась...

— Вместо профессора университета — бухгалтерский ревизор!

— Самое фатальное, что именно ты упрекаешь меня в том, что моя жизнь пошла не так...

— Понимаю — это ты упрекаешь, не я! Ну что ж, если ты считаешь, что твоя жизнь пошла не так, мы можем...

— Ну же — что мы можем?

— Можем, Арношт... разойтись.

Доктор Зоуплна, удобно развалившийся на диване, захохотал весьма нецивилизованно во все горло и вскричал:

— Как легко ты навлекаешь на себя тяжкие подозрения!

Все присущее Мане чувство собственного достоинства сосредоточилось теперь в ее глазах.

— Да, да, — продолжал ее муж, — я подозреваю тебя в том, что ты хочешь осуществить на практике новейшую феминистскую теорию, согласно которой женщина не должна требовать от мужчины ничего, кроме ребенка, а как только получит его, вправе выставить мужчину за порог!

— Ты меня оскорбляешь!

— Нет? Тогда я рад. И полагаю, ты склонишься к моему мнению: не расходиться, а только еще больше сблизиться. Потому что ни ты, ни я не виноваты в том, что жизнь пошла не так, как нам бы хотелось. Просто это была ошибка, которую не исправишь. Подумать только, какая могла быть прекрасная, возвышенная жизнь, если б я харкал кровью не из-за воспаленных миндалин, а действительно от туберкулеза! Сколь роскошны были бы наши вечера, когда бы ты, вернувшись усталой после врачебной практики, нежной ручкой касалась бы моих пылающих висков, а я лежал бы, погребенный под перинами! И вдруг бы при всех этих обстоятельствах обнаружилось то, что обнаружила ты сегодня! Ах, какой прекрасный меланхолический роман ускользнул от нас! Вместо убывания — всестороннее прибывание, одного меня прибавляется по полтора килограмма в месяц, фу, как нехорошо! Не говоря уже о том, что ожидает тебя — не дергайся, Манечка! Вот как иронизирует над людьми жестокая жизнь, как она превращает в карикатуру, перечеркивает прекраснейшие планы и замыслы! Взять к примеру твою участь: сдается, акушерское твое искусство понадобится тебе самой, и будешь ты единственной своей пациенткой. А я-то, бывший идеалист, как я опустился! В самый решительный момент, когда мне следовало хранить свои идеалы в абсолютной чистоте — я их отбрасываю подальше и делаюсь присяжным ревизором торговых книг, причем в тот самый момент, когда наш последний грош грозит смениться круглым нулем. Какое отрезвление от глупых иллюзий!

Говоря так, Арношт выкладывал на стеклянную доску одну банкноту за другой, пока не покрыл всю надпись. Тогда он сказал:

— Не так уж много для счастья, но все же побольше, чем месячное жалованье учителя — а тут заработок ревизора за три дня. Боюсь, обстоятельства заставят меня отказаться от преподавания в гимназии: побочного занятия они там не потерпят.

Арношт стал