Кашпар Лен-мститель - Карел Матей Чапек-Ход

самоубийственную шутку Арношта насчет «супруга-подкидыша»; напрасно старалась она связать в своем представлении воедино два облика Арношта — теперешний и тогдашний; ведь всего каких-нибудь три месяца назад они прогуливались по Долгому проспекту, тщательно остерегаясь задеть друг друга даже локтем, меж тем как души их, давно обрученные, соединялись в пределах куда более высоких, чем башня святого Петра...

И показалось ей теперь, будто что-то у нее отнято; прерывистый вздох вырвался из ее груди, а мысль вернулась к последнему сюжету их сегодняшнего долгого разговора. Как была, в одной сорочке, корсете и высоких чулочках, Маня появилась на пороге мужниной комнаты.

— Хочу тебе еще только сказать, Арношт, такими подозрениями и такими речами, как сегодня, ты повредишь мне и маленькому больше, чем что-либо другое...

— Тема закрыта, Маня! — вскричал Арношт, уже вполне успокоившийся. — И все договорено. Видала образцовую грудную клетку? — Он, раздетый, чтобы умыться, похлопал себя по груди. — Профессор Бенеш именно так и назвал ее при первом же осмотре. Ты, конечно, не могла видеть сей образец грудной клетки, пока не вышла за меня.

Он засмеялся несколько принужденно, а вздохнул искренне.

Маню задели слова о том, чего она не могла видеть до замужества, — и вдруг, устыдившись собственной почти полной наготы, она убежала к себе.

Тишина воцарилась в доме; только снизу явственно доносились удары молотка старого Зоуплны. Манин слух уже настолько изощрился, что она различала, когда свекор вбивает гвозди, а когда протягивает дратву. И казалось ей — старик неумолимо подбивает ее идеальное восприятие жизни очень толстой кожаной подметкой, которую не порвешь.

Звонок. Маня торопливо нырнула в нижнюю юбку, из комнаты Арношта донесся хруст крахмальной манишки.

— Не ходи, Маня, я сам открою!

Пришла тетушка Рези со своим супругом директором.

— А я уж хотела позвонить еще раз, — зажурчала пани директорша, явившаяся в девически-смелом наряде, — но муж сказал, что дважды звонить к молодоженам неловко, приличнее подождать... Ах, миленькие, как же у вас тут тепло, прямо как в бане! В зимнее время, говорю, нет ничего лучше этих старых пражских лачуг; благо тем, кто не обязан иметь представительскую квартиру, как государственные служащие! Нет ничего практичнее такой печки, выходящей сразу на две комнаты; вид не очень парадный, зато экономно. Конечно, летом я бы не хотела тут жить, ни за что! Пан директор, извольте пройти к пану доктору — господа к господам, дамы к дамам! Ступай, ступай!

Призыв сей был весьма уместен, ибо пан директор никакими силами не желал выпустить из своих лап ручку Мани и без конца шутил с едва допустимой развязностью, намекая на ее тайну, которая уже больше не тайна; при этом каждый волосок его чудовищных усов так и топорщился от удовольствия. Жене пришлось собственными руками вытолкать его к Арношту, но он успел еще сказать, до чего ему досадно, что в этом смысле дама не может заразиться от другой дамы...

— Что с него возьмешь — ротмистр до гробовой доски! — вздохнула тетушка Рези с неподражаемой аффектацией, хотя муж ее никогда ротмистром не был.

И тут потоком полились ее рассуждения о предстоящем торжестве — к нему пани директорша выказала особый интерес. Ей чрезвычайно было любопытно, какими сюрпризами одарит хозяин гостей под конец и какая идея ляжет в основу угощения, — в своем журнале тетушка вычитала, что американские миллиардеры только так и поступают. Недавно один из них якобы велел поднести каждой даме по вееру, усеянному жемчугом и драгоценными каменьями, мужчины же получили при прощании по великолепной трости с набалдашником слоновой кости и золотым кованым узором.

На это пан директор департамента вспомоществований объявил, ссылаясь на достоверные известия, что мог бы открыть, чем думает поразить сегодня дам американский богач. Никто этими словами пана Папаушегга не заинтересовался, кроме его собственной супруги, и на ее прямой вопрос он ответил, что каждая дама, по предъявлении пригласительного билета, получит по красивой баночке драгоценного туалетного средства под названием «Крем гурий»[103]. После чего воцарилась полная тишина. Маня слушала, нахмурив лоб, и это куда красноречивее обнаруживало ее неудовольствие, чем любой словесный протест. Пан директор не мог, правда, видеть эту мимику из соседней комнаты, хотя дверь была открыта, зато это видела пани директорша, что и подвигло ее попросить супруга «оставить это, понятно?! Потому что такие слова годятся скорее для мужской компании в казино, чем для дамского будуара!». На это пан директор, возразив: «почему же» и «как раз наоборот», — принялся пространно пересказывать гнусный французский анекдот о короле Милане и о том, что с ним случилось, когда он незаметно взял «Крем гурий» с туалетного стола одной знаменитой парижской куртизанки и намазал себе губы, отчего они у него срослись.

После первых же слов непристойного дядюшки Манечка встала и почти демонстративно закрыла дверь. Пан директор, вообразив, что это сделала его жена, еще подбавил остроумия, что вышло еще хуже, потому что через проем, в котором стояла печь, было слышно каждое слово. Выражение неудовольствия на лице Мани перешло в гримасу ужаса, однако пани директорша подметила, что при грубой концовке анекдота что-то блеснуло на молодом лице племянницы, — ее нос и уголки губ сложились в явную улыбку. Но тут Арношт захохотал гулко, как и полагается обладателю образцовой грудной клетки, и Маня снова нахмурилась с сострадательным презрением.

— Тас хаст ту абр турхкфирт, ман херт алес турхн офн![104]  — произнесла тетушка на пражско-немецком жаргоне.

— Ладно, голову мне за это не оторвут, — парировал пан Папаушегг, который никогда не отвечал жене по-немецки. — Ты не девочка, а что касается твоей милой племянницы, то — слыхала бы ты, о чем говорят между собой доктора, когда они одни! А сегодняшний презент для мужчин не менее остроумен, — и он собрался продолжать свои рассказни.

— Постойте, пан директор, это мы оставим до того времени, когда будем с вами наедине, хотя бы в трамвае, — прервал забавника Зоуплна, угадав недовольство Мани, хотя та не произнесла ни слова.

Супруги Зоуплна завершили свой туалет, Маня надела «роскошную» шубку искусственного каракуля, Арношт влез в свое тяжелое пальто, несколько уже потертое у рукавов и петель.

Мороз стоял сильнее, чем прошлой ночью, и снег под ногами так и визжал, пищал и скрипел.

Черное небо было все в золотых точечках, все звездочки дрожали, так что страшно становилось — вдруг сорвутся...

Когда дошли до башни св. Петра, Маня, взглянув наверх,