Как далеко до завтрашнего дня… Свободные размышления 1917–1993. Вехи-2000. Заметки о русской интеллигенции кануна нового века - Никита Николаевич Моисеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Раньше, когда я был моложе, у меня преобладали другие стимулы. Нет, не соображения карьеры. Они никогда не играли заметной роли в моей жизни. Мне не раз предлагались почетные и значимые должности, и я всегда отказывался. И не случайно я был первым из действующих членов Академии, который воспользовался новым законом и в 1986 году ушел в отставку со всех административных постов.
Пожалуй, главным для меня всегда был «интерес» – мне хотелось что-то понять непонятное, взглянуть на старые вопросы в новом ракурсе… И, что греха таить, был еще чисто спортивный интерес – оказаться «первопроходимцем», как сказал бы мой дед. А я бы сказал, наверное, точнее – стремление к самоутверждению.
С годами это стремление к самоутверждению исчезло полностью. Уже незачем стало «самоутверждаться». На нисходящей ветви жизненной траектории самоутверждение уже не нужно! Но вот вопрос – сколь нужно людям то, что я делаю, стал постепенно главным в моей жизни. Уж очень противно на старости лет, доживая жизнь, тратить остатки сил на то, что никому не нужно! И я считаю, что величайшим счастьем, выпавшим на мою долю, оказалось то, что мои размышления, переложенные на бумагу, находят «потребителя». Черт с ней, с немощью. Сохранилась бы голова!
Я начал свое повествование с памятной ночи на берегу Ладожского озера. Наедине с Природой я никогда не чувствовал себя одиноким. Именно тогда, когда я оказывался по-настоящему наедине с самим собой, когда исчезало все отвлекающее, у меня появлялись желания и свежие мысли.
И теперь, в 1990-е годы, после всяких операций, я старался, по возможности, жить за городом, и Ладожское озеро мне заменили загородная тишина и… компьютер – мой молчаливый собеседник и хранитель моего «я».
* * *
Итак, 23 августа 1997 года мне стукнуло 80 лет. Мы с женой никого не приглашали в гости, но знали, что к нам в Абрамцево, несмотря на дальнее расстояние, кто-то приедет. Ожидали приезда детей и внуков, может быть, и кого-нибудь из старых друзей.
Я сел за руль своего старенького «жигуленка», и мы поехали на рынок – он у нас в Хотькове ничуть не хуже московского. Жена закупила всякой снеди – а вдруг будет нашествие?! И оно действительно состоялось: за два дня, субботу и воскресенье, через нашу дачу прошли 104 человека. У нас в это время гостила племянница жены, и они с честью смогли отразить это «нашествие» – мне кажется, что все оказались накормленными и напоенными.
Что греха таить, это «нашествие» было для меня подарком. Тем более, что оно было неожиданным. Может быть, это внимание близких и признание посторонних есть главная отрада стариков.
В сентябре произошли еще два значимых для меня события.
24 сентября в московском Доме ученых состоялось официальное чествование. Собралось много людей, и было сказано много хороших слов. А на следующей неделе в Ленинке, то есть в Российской государственной (Румянцевской) библиотеке, по инициативе ее дирекции и с помощью Вычислительного центра и МНЭПУ должна была быть организована выставка моих работ. Работники проделали грандиозную работу, собрав на стеллажах несколько сот моих публикаций. Но я оказался в больнице, и открытие выставки состоялось только в марте 1998 года. На открытие собралось более сотни человек, и тоже прозвучали всякие добрые слова.
Глава XVI. Сквозь девяностые годы
Краткий отчет о собственной жизни, какой она представляется ее «исполнителю»
О кошмаре шоковой терапии
Гайдаровские реформы поставили многих людей, занимавшихся научной и инженерной деятельностью, и вообще широкие круги интеллигенции на край финансовой и моральной катастрофы. И меня, в том числе. Встал вопрос о физическом выживании – чем кормиться. И это случилось на восьмом десятке лет, когда жизнь казалась окончательно устроенной и начинать что-либо заново уже невозможно!
До сего времени, получая академическую зарплату и пенсию по старости, я считал себя достаточно обеспеченным человеком: во всяком случае у меня не было необходимости думать о том, чтобы заработать на хлеб насущный. Более того, мы с женой каждую зиму имели возможность ездить в санаторий. И, что являлось для меня, вероятно, наиболее существенным фактором, была обеспечена стибильность моей жизни – я мог заниматься теми научными вопросами, которые я сам считал нужными. И, что самое главное в ощущении комфортности своей жизни, – я был убежден в том, что моя деятельность не только мне интересна, но и нужна моей стране, последнее всю мою жизнь играло важнейшую роль в моем мироощущении. То и другое рухнуло в одночасье.
Денег, которые я получал в Академии, моей пенсии и пенсии моей жены хватало не более чем на неделю. И то лишь на очень скромное питание. Накопления исчезли. Я чувствовал себя достаточно здоровым и готов был работать. Но что я мог делать? Не то, что нужно моей стране, моему народу, а то, за что платят деньги, необходимые для жизни! А это действительно становилось необходимым. Но мне было очень трудно понять, за что из того, что я умею делать, сегодня платят деньги.
Предстояло пережить кошмар лета и осени 1992 года, когда я понял, что означает «жить не на что!» – все, что я умею делать, мне не принесет ни гроша – не зря я относился с подозрением к действиям «прорабов перестройки» и пришедших им на смену «гайдрообразных». Передо мной встал реальный вопрос о чисто физическом выживании. И еще раз подчеркну: такое случилось на восьмом десятке лет моей жизни, когда казалось, что все житейские дела уже устроены. Я заметался. Какая-либо научная деятельность просто не оплачивалась: согласно мнениям властвующих «гайдарообразных», нам достаточно зарубежной науки. Публицистическая или лекторская деятельность еще как-то вознаграждалась. Но для этого надо было получить заказ, что совсем не просто в нынешних «рыночных условиях»! А ходить с протянутой рукой я позволить себе не мог. Да и не умел.
Но моя жена, слава Богу, не потеряла головы: видимо, ей помогла та деревня, в которой она пережила войну. Неожиданно наш дачный огород сделался реальной опорой, едва ли не самой важной. Моя жена завела кур – еще одна опора. Потом ветераны войны были освобождены от платы за проезд в городском транспорте и пригородных электричках.
Вот так мы и начали понемногу выкарабкиваться.
Это позволило мне летом 1992 года вернуться к мысли о написании книги, мысли, которая
