Собрание сочинений в пяти томах. Том 5 - О. Генри

Люди, которые, как кажется, уже на краю отчаяния, приходят за ядом, большей частью за морфием. Иногда утратившая всякую надежду, измученная женщина с большими глазами, в которых погасла надежда по прихоти безжалостной судьбы, кое-как вползает в дверь аптеки, чтобы попросить у аптекаря что-нибудь, что может прекратить ее боли навечно. Часто в самый непроглядный час, который, как говорят, наступает до зари, в аптеку торопливо входит мужчина, покупает несколько фунтов размельченного мела, неслышно выскальзывает из двери и увозит свою тележку с двумя большими блестящими банками чистого жирного молока сорта «Джерси».

В лазаретах и больницах нянечки и сестры милосердия с добрыми, сердечными лицами склоняются над кроватями страдальцев в течение всей нагоняющей усталость ночи и приносят не одному страдающему сердцу, как и измученному болями телу, утешение и надежду. Врачи тоже немало чего видят из темной, ночной стороны жизни. Они на ногах и днем и ночью, телефонный звонок поднимает их с постели в любой час: мелькнул острый нож в драке — вызывают врача, если леди чувствует, как у нее нервно колотится сердце, — за ним немедленно отправляют экипаж и он должен на нем приехать к пациентке, чтобы пощупать ее пульс в разгар ночи.

Часто ему приходится наблюдать за страдающей женой или ребенком, в то время как их муж или отец веселится в дурной компании.

На ящике из-под модной одежды сидит бродяга, болтая ногами. Два часа ночи, он жует щепку и бросает косые взгляды на полицейского, стоящего на другом углу. Что же он тут делает? Да ничего.

Если ли у него надежды, страхи, свои вкусы, амбиции, испытывает ли он ненависть, чувствует ли любовь, имеет ли какие-то желания? Если и имеет, то очень мало. Может, его философия и есть истинная?

Джон Дэвидсон так рассказывает о таком человеке в своей поэме:

Поэма Джона Дэвидсона

По грязным улицам слоняюсь яВсе дни, и ночь я снова там,Урывками лишь тяжкий сон сваливает меня,И будит по утрам зари чуть слышный гам.

В лохмотьях я брожу всегда,И тело голое видно через них,На голове лишь клок волос, клочкастая борода.И взгляд моих неясных глаз давным-давно поник.

Не знаю я ни ремесла, искусство чуждо мне,Надежда, страх, мечты мои — все минуло давно,Но я, ничтожный человек, не покорюсь Судьбе!Мой выбор сделан — теперь мне все равно.

Дышу я ровно, равнодушен и к смерти, и к болям,А дух мой тверже все становится к утру,Прислушиваюсь я к Неба голосамИ каждый день лишь милостыни жду.[40]

Его состояние, пожалуй, очень близко к нирване. Теннисон затронул другую струну, и то, о чем он говорит в своих стихах, большинство людей рано или поздно почувствует:

Не желать ничего и ничем не восхищаться,Пусть этому научится человек,Это куда важнее, чем разгуливать, подобно султану,В старом благоухающем саду.

Бродяга все сидит, высиживает самые утомительные ночные часы, или устало бесцельно бродит по улицам, либо заползает в какой-нибудь подъезд или коридор, чтобы беспокойно поспать несколько коротких часов.

Вот его достойное сожаления решение в отношении жизни, самое лучшее решение, и хотя то место, в котором когда-то гнездилась боль, онемело, оно прямо противоречит замыслу человека ожидать с безнадежной стойкостью «милостыни» от смерти.

Одна из самых важных отраслей индустрии, которая работает по ночам, — это печатное дело, выпуск самой большой утренней газеты. Средний читатель, разворачивающий ее страницы по утрам за чашкой кофе, и не думает о том, что она — плод труда сотен людей, большая часть которых тащится, усталая, еле передвигая ноги, домой в тот час, когда мальчишка-разносчик оглашает раннее утро своими зычными привычными криками.

Когда наступает ночь, дневной штат газеты собирается домой, телеграф Ассошиэйтед пресс отстукивает свои сообщения со всех концов мира, редактор занят тем, что приклеивает «собак» к перепечатанным на машинке телеграфным сообщениям, а ночной редактор уже закатывает рукава и, положив свою карающую дубинку рядом, начинает чуть слышно читать молитву Богине Инвективе, после чего принимается ворошить кучу материалов, присланных корреспондентами.

Включен государственный телетайп, а мальчишки-курьеры уже прибегают с сообщениями «срочно».

Главный редактор городской газеты и весь его штат уже на местах, а газетчики заняты отбором местных новостей из записей, сделанных ими в течение дня.

Звонит телефон, репортер хватает с полки свою шляпу и мчится освещать происшествие, нарушающее общественное спокойствие: кого-то переехал экипаж, возник пожар, произошло ограбление или ограбление со взломом, в общем, что-то такое, что все добропорядочные граждане не могут пропустить, когда они поглощают мелко порубленное мясо с овощами и горячей булочкой за завтраком.

В большой редакционной комнате, где кипит работа, по ночам можно увидеть странных людей, забавные сценки. Сюда приходят люди по самым любопытным поводам.

Гражданин спотыкается на последней ступеньке лестницы и почти вваливается, чуть не падая, в комнату. Журналисты смотрят на него, не отрываясь от работы… Волосы у посетителя растрепаны, пальто застегнуто не на те пуговицы и без воротника, он моргает, пытаясь вызвать блеск в заспанных глазах. Это — хорошо всем известный гражданин, и весь штат сотрудников удивлен его таким странным внешним видом. Он сразу идет к телеграфисту и кладет обе руки на перила его конторки.

— Послушай, — говорит он ему неуверенным от выпитого голосом, — вот что я хочу тебе сказать: ну-ка отстукай потрясающую новость для всего мира, отправь сообщение в Европу, распространи добрую весть для всех цивилизованных стран, напечатай бюллетень для домашнего пользования.

Телеграфист даже не смотрит на него, и джентльмен пошатываясь направляется к редактору, занимающемуся железнодорожным транспортом.

— Что случилось? — спрашивает тот.

— Железные дороги, — кратко говорит джентльмен. — Вот в чем дело. Самое большое событие на железных дорогах, такого еще никогда не было. Оно заслуживает целых двух колонок, из-за того переполоха, который породило в железнодорожных кругах.

Редактор по транспорту продолжает спокойно писать, а визитер бросает на него осуждающий взгляд и направляется к главному.

— Послушай, приятель, — говорит он, — это такая сенсация, которой мир еще не ведал. Ни одна другая газета об этом не знает.

— Что за сенсация? — спрашивает главный, не поворачивая головы.

— Потрясающая сенсация в первой палате. Немедленно отправляйте четырех, даже пятерых репортеров ко мне домой. Я сейчас возвращаюсь. У меня была двойня, когда я был дома. Теперь пойду посмотрю, не вылез ли кто еще. Я вернусь и сообщу вам, если обнаружу там еще кого. Пока, джентльмены, приготовьте две колонки на первой полосе — я скоро вернусь.

Позже в комнату вваливаются трое или четверо молодых джентльменов. Они все хорошо одеты, в руках — трости и все они, кажется, хорошенько повеселились. Пальто на одном или двух разорвано, галстуки съехали набок, на глазу у одного повязка из носового платка. Они почтительно разговаривают с главным, и по их некоторым схваченным словам и фразам, можно догадаться о цели их визита: «Пренеприятное дело… полиция… лучшие в городе семьи… паблисити… нет, серьезных увечий нет… высший свет… слишком много выпито вина… имена не называть… ну, повздорили… нам очень жаль… мы опять со всеми друзья…»

В комнату входит разносчик горячих ланчей со своей корзиной, в которой лежат копченые колбаски с горчицей, сэндвичи с ветчиной, сваренные вкрутую яйца, холодная курятина. Но все сотрудники слишком заняты, они не замечают его, тогда он поднимается по лестнице наверх, там работают наборщики и верстальщики.

Мальчишка-курьер приносит срочную телеграмму. Ночной редактор вскрывает ее, читает, вскакивает на ноги. Он рвет на себе волосы и пинает с такой силой свой стул, что тот отлетает от него футов на десять.

— !!!! — вопит он. — Вы только послушайте, что это такое. Это — срочная телеграмма с материалом от сельского корреспондента, вот что в ней говорится: «Сюда пришла весна. Птички весело поют на деревьях. Персиковые деревца в полном цвету. Погода значительно улучшилась. Фермеры не теряют надежды на хороший урожай фруктов, который, несомненно, будет собран, если только нагрянувшие заморозки не повредят почек».

— ! — восклицает снова ночной редактор, но ему явно не хватает словарного запаса, чтобы выразить чувства, он перекусывает пополам сигару и садится на место.