Семья Тибо (Том 1) - Роже дю Гар

Он хотел было разубедить ее. Но она снова обняла его, повторяя, будто это важно было для нее самой:

- Ах, как я люблю тебя!

Они отправились в Кодбек на следующий день спозаранок.

Стало еще жарче и душнее; над рекой, разлившейся здесь очень широко, висело сверкающее марево. Антуан перетащил свертки на постоялый двор, где сдавались напрокат экипажи. Коляска, которую они заказали, задолго до назначенного срока остановилась перед окном, возле которого они завтракали. Рашель поторопилась покончить с десертом. Она сама сложила свертки в откидной верх экипажа, подробно растолковала кучеру, по какой дороге хочет ехать, и весело вскочила в старую коляску.

И чем ближе становилась тягостная цель путешествия, тем все заметнее к Рашели возвращалось ее обычное оживление. Она приходила в восторг от дороги: узнавала подъемы, спуски, холмы, увенчанные крестами, деревенские площади. И все ее удивляло. Можно было подумать, будто она никогда не покидала столичного пригорода.

- Да нет, ты только посмотри! Какие куры! А какая старая развалина жарится на солнце! А какие ворота на околице - с каменной глыбой для противовеса. До чего же они тут отстали от века! Видишь, ведь я предупреждала тебя - настоящее захолустье!

Завидев в долине кровли, разбросанные вокруг церковки в деревне Ге-ла-Розьер, она поднялась во весь рост, и радость осветила ее лицо, словно она обрела родной край.

- Кладбище слева, вдали от селения. Вон за теми тополями. Подожди, сейчас увидишь... По деревне езжайте рысью, - велела она кучеру, когда они поравнялись с первыми строениями.

В глубине дворов, заросших травой, прятались белые домишки в темных разводах, под соломенными кровлями, светлыми пятнами мелькая между стволами яблонь; ставни были закрыты. Проехали мимо зданьица, крытого шифером и стоявшего между двумя тисовыми деревьями.

- Мэрия, - восторженно воскликнула Рашель. - Ничего не изменилось. Тут составлялись все акты... А вон там, видишь, позади и жила кормилица. Славные люди. Они отсюда уехали, а не то бы я зашла к ним, обняла бы старушку... Знаешь, я как-то здесь погостила; когда приехала, меня устроили тут у одних людей, - у них нашлась для меня койка. Вместе с ними я столовалась, хохотала над их говором. Они смотрели на меня как на диковинного зверя. Кумушки таскались ко мне, когда я еще была в постели, - поглазеть на мои пижамы. Просто невероятно, до чего здесь народ отсталый! Но люди все славные. Все они тут так душевно ко мне отнеслись, когда малютка умерла. Потом я им послала всякую всячину: засахаренные фрукты, ленты на чепцы, спиртные напитки для кюре. - Она снова встала. - Кладбище там, за холмом. Вглядись-ка получше, тогда увидишь могилы в ложбине. Ну-ка, приложи руку: угадай, отчего у меня так сердце колотится! Я всегда боюсь, что не найду бедненькую малютку. И все оттого, что мы не пожелали оплатить место навечно; в здешних краях, - все тут нам об этом толковали, - это не принято. И все же я наперекор себе всякий раз, как приеду, думаю: а вдруг они ее вышвырнули? Ведь были бы вправе, сам понимаешь!.. Остановитесь вот тут, у дорожки, старина; пешком дойдем до входа... Пошли, пошли живее.

Она выпрыгнула из экипажа и побежала к решетчатой калитке, распахнула ее, исчезла за пролетом стены, и чуть погодя снова появилась, крикнув Антуану:

- Она здесь, по-прежнему!

Солнечные лучи били ей прямо в лицо, и выражало оно одну лишь радость. Она вновь скрылась из вида.

Антуан нашел ее. Она стояла с независимым видом, подбоченясь, перед клочком земли, покрытым бурьяном и вклинившимся в угол между двумя стенами: обломки ограды торчали из зарослей крапивы.

- Она по-прежнему здесь, но в каком все виде! Ох, бедненькая моя девочка! Нечего сказать, хорошо они содержат твою могилку. А ведь я им посылаю двадцать франков в год, чтобы о ней пеклись. - Затем, обернувшись к Антуану, сказала как-то неуверенно, словно просила извинить ее за причуду: Сними, пожалуйста, шляпу, котик.

Антуан покраснел и сбросил шляпу.

- Бедненькая моя доченька, - вдруг сказала Рашель. Она оперлась на плечо Антуана, глаза ее наполнились слезами. - И подумать только, что я не была с ней в ее смертный час, - шепнула она. - Приехала слишком поздно. Ангелок, просто ангелок; личико бледное... - И, вытерев глаза, она неожиданно улыбнулась: - В странную я тебя вовлекла прогулку, верно? Дело давнее, а все же за сердце берет, ничего не поделаешь... К счастью, работа тут найдется, а работа мешает думать... Пойдем же.

Пришлось вернуться к экипажу и, отказавшись от помощи кучера, перетащить на кладбище свертки, которые Рашель, встав на колени в траву, пожелала распаковать сама. Она не спеша разложила все на соседней плите лопату, садовый нож, деревянный молоток, объемистую картонную коробку, в которой был венок, унизанный белым и голубым бисером.

- Теперь понимаю, почему так тяжело было, - с усмешкой заметил Антуан.

Она живо вскочила:

- Помоги-ка мне, полно ворчать. Сними пиджак... Ну-ка возьми нож. Надо срезать, вырвать сорняк - он все заглушает. Видишь, под ним показались кирпичи, которыми обнесена могилка. Невелик был у бедняжки гробик и не тяжел!.. Дай-ка сюда: это все, что осталось от венка! Надпись поистерлась: "Нашей дорогой дочке". Его принес Цукко. Тогда я уже с год, как от него ушла, но все же уведомила его, понимаешь? Впрочем, он поступил надлежащим образом - явился, был в траурном костюме. Ей-богу, я ему обрадовалась - хоть не одна была на похоронах... Глупо мы устроены... Постой: вот это крест. Подними-ка, мы его сейчас поставим покрепче.

Раздвигая траву, Антуан вдруг почувствовал волнение: сначала он не заметил всей надписи: Роксана-Рашель Гепферт. Первое слово стерлось, и он прочел только имя своей подруги. И он погрузился в раздумье.

- Ты что же! - воскликнула Рашель. - За работу! Начнем отсюда.

И Антуан рьяно взялся за работу: он ничего не делал наполовину. Засучив рукава, он орудовал ножом и лопатой и вскоре взмок от пота, как чернорабочий.

- Передай-ка мне венки, - попросила она, - я их тем временем протру... Эге, да одного недостает. Вот так штука! Самого красивого - от Гирша. Из фарфоровых цветочков. Нет, право, это уже слишком.

Антуан, забавляясь, следил за ней глазами: без шляпы, волосы, сверкающие на солнце, растрепаны, губы кривятся раздраженно и насмешливо, юбка поддернута, рукава закатаны по локоть, и она снует туда и сюда по участку, обнесенному оградой, осматривая каждую могилу, и в ярости ворчит:

- Попомню я вам это, черт бы вас взял, жадюги!

Вернулась она обескураженная:

- Я так им дорожила! Они, вероятно, понаделали из них брелоки. Знаешь, народ тут такой отсталый... Впрочем, - продолжала она, успокоившись как по мановению волшебной палочки, - я там обнаружила желтый песок, он нам все скрасит.

Понемногу место, где была погребена девочка, становилось иным: крест подняли, вбили в землю ударами деревянного молотка, и он теперь возвышался над прямоугольником, обложенным кирпичами, где не виднелось ни былинки, а узкая, посыпанная песком дорожка, что вилась вокруг, довершала все, создавая впечатление, будто могилку усердно содержат в порядке.

Они не заметили, как небосклон заволокло тучами, и первые капли дождя застигли их врасплох. Над долиной собралась гроза. Под свинцовым небом камни, казалось, стали еще белее, а трава еще зеленее.

- Поспешим, - крикнула Рашель. Она оглядела могилу с материнской улыбкой, прошептала: - Мы неплохо поработали, совсем как палисадник около дачи.

Антуан приметил ветку, свисавшую с розового куста, растущего в углу, между стенами, а на ней цвели, покачиваясь на ветру, две розы с шафраново-желтой сердцевиной. И ему захотелось сорвать их, оставить на прощанье маленькой Роксане. Но его остановило чувство такта: он предпочел, чтобы такой романтический жест сделала сама мать, и, сорвав цветы, протянул их Рашели.

Она их взяла и торопливо приколола к корсажу.

- Благодарю, - произнесла она. - Но пора удирать, а то шляпка у меня испортится. - И она побежала к экипажу, не оглядываясь, обеими руками придерживая юбку, которую уже хлестал дождь.

Кучер тем временем успел выпрячь лошадь и укрылся вместе с ней между кустами живой изгороди. Антуан и Рашель нашли прибежище в самом экипаже под поднятым верхом и натянули на колени тяжелый фартук, от которого разило заплесневелой кожей. Она смеялась - ее забавляло, что так неожиданно налетела гроза, радовало, что долг выполнен.

Ливень был мимолетным. Дождь затихал; тучи мчались на восток, и вскоре в небе, очистившемся от испарений, вновь проглянуло заходящее солнце, сиявшее ослепительно. Кучер стал запрягать. Ватага мальчишек гнала мимо них стадо мокрых гусей. Младший, малыш лет девяти-десяти, взобрался на подножку и звонко крикнул:

- Что, хорошая штука любовь, господа? - и убежал, стуча деревянными башмаками.