Семья Тибо (Том 1) - Роже дю Гар

Рашель расхохоталась.

- И это отсталый народ? - заметил Антуан. - Молодое поколение подает надежды.

Но вот экипаж запрягли, можно было трогаться. Однако к поезду в Кодбеке они уже опаздывали, пришлось держать путь прямо на ближайшую станцию железнодорожной магистрали: Антуану не хотелось, чтобы его заменяли в больнице в понедельник утром, поэтому в Париж ему надо было вернуться ночью.

Сделали остановку в Сент-Уан-ла-Ну, чтобы пообедать. В харчевне было полно охотников пображничать в воскресный вечер. Поэтому еду им подали в комнате позади зала.

Обедали молча. Рашель больше не шутила. Сидела, задумавшись; вспоминала, как ее привезли сюда в день похорон в этот же час, точно в таком же экипаже, быть может, в том же самом, только была она тогда со своим певцом. Особенно ей запомнилась ссора, вспыхнувшая почти сразу между ними, запомнилось и то, как Цукко бросился на нее, ударил по щеке, вон там, перед хлебным ларем, и как она снова отдалась ему в тот же вечер в одной из комнат этого постоялого двора, и как потом целых четыре месяца она снова терпела все его сумасбродные, грубые выходки... Впрочем, она не питала к нему злобы, и даже сегодня вечером к воспоминанию о нем, о пощечине примешивалось что-то чувственное. И однако она остерегалась - не рассказывала Антуану об этой истории. Никогда она откровенно не признавалась ему, что тенор избивал ее.

А потом из глубины сознания внезапно возникла другая навязчивая мысль, и Рашель поняла, что, спасаясь от этого наваждения, она нарочно так долго цеплялась за свои воспоминания.

Она поднялась.

- Давай пойдем до станции пешком! - предложила она. - Поезд будет только в одиннадцать часов. Кучер отвезет вещи.

- Восемь километров в темноте, по грязи?

- Подумаешь!

- Право, ты сошла с ума!

- Ах, я бы добрела туда, выбившись из сил, - сказала она жалобно, - и мне стало бы легче.

Но больше она не настаивала и пошла вместе с ним к экипажу.

Уже совсем стемнело, и стало прохладно.

Сев в карету, Рашель прикоснулась кончиком зонта к спине кучера и сказала:

- Поезжайте потихоньку, шагом, время у нас есть. - Она прильнула к Антуану, шепча: - Тут так уютно, так хорошо...

А немного погодя Антуан погладил ее по щеке и почувствовал, что вся она мокра от слез.

- Я просто измучилась, - объяснила Рашель, отворачивая лицо. И, прижимаясь к нему еще теснее, тихо сказала: - О, держи меня крепче, котик, не отпускай.

Они сидели молча, прильнув друг к другу. Деревья, дома, озаренные светом фонарей, вдруг появлялись, как призраки, и тотчас исчезали в ночной тьме. Над ними раскинулось необъятное небо. Голова Рашели склонилась к плечу Антуана и покачивалась, когда экипаж встряхивало на ухабах. Время от времени Рашель выпрямлялась, крепко обнимала его и, вздыхая, говорила:

- Как я люблю тебя!

На перроне железнодорожной станции только они и ждали прихода парижского поезда. Они нашли себе убежище под каким-то навесом. Рашель, все такая же неразговорчивая, держала Антуана за руку.

В потемках пробегали железнодорожные служащие, помахивая фонарями, бросавшими отблески на влажную платформу.

- Поезд прямого сообщения! Отойдите от края!

Прогромыхал скорый - черный состав, словно просверленный огнями, промчался ураганом, вздымая все, что могло взлететь, все унося с собой, даже воздух, нужный для дыхания. И сразу же снова водворилась тишина. Но вдруг где-то над ними раздалось тонкое гнусавое дребезжание электрического звонка, возвещавшего о прибытии экспресса. Состав стоял полминуты. Они едва успели взобраться в вагон и, не выбирая места, устроились в купе, где уже спали три пассажира; лампа была завешана синей тканью. Рашель сняла шляпу и тяжело опустилась на единственное свободное место; Антуан сел возле, но она не прислонилась к нему, а уперлась лбом в черное оконное стекло.

В полутемном вагоне ее волосы, - днем, при ярком свете, они бывали оранжевого, чуть ли не розоватого оттенка, - утратили свой редкостный цвет; казалось, они превратились в какую-то расплавленную массу или, пожалуй, в шелковую пряжу с металлическим блеском или в стеклярус, а сверкающая белизна ее щеки придавала всему ее облику что-то бесплотное. Она бессильно опустила руку на вагонную полку; Антуан сжал ее пальцы, и ему показалось, что Рашель дрожит. Он негромко спросил, что с ней. Вместо ответа она лихорадочно пожала ему руку и совсем спрятала от него лицо. Он не понимал, что с ней творится, вспомнил, как сегодня днем она держалась на кладбище. Быть может, ее подавленное состояние сейчас, вечером, и есть следствие сегодняшнего ее паломничества, хотя в общем она все время была чуть ли не в веселом настроении. Он терялся в догадках.

Когда они приехали и их спутники засуетились, сняли с лампы чехол, он заметил, что она упорно не поднимает головы.

Он шел за ней в толпе, не задавая вопросов.

Но как только они сели в такси, он, не выпуская ее рук, спросил:

- Что происходит?

- Ничего.

- Что происходит, Рашель?

- Оставь меня... Видишь сам, все прошло.

- Нет, я тебя не оставлю. Ведь имею же я право... Что происходит?

Она подняла лицо, подурневшее от слез, посмотрела на него взглядом, полным отчаяния, и отчетливо произнесла:

- Не могу тебе об этом сказать. - Но выдержка ей изменила и, уже не владея собой, она бросилась к нему на грудь: - Ах, нет, котик, никогда, никогда у меня не хватит на это сил.

И он сразу понял, что счастье его кончилось, что Рашель его бросит, оставит одного, и что ничего, да, ничего нельзя сделать. Он понял все это еще раньше и без ее слов, сам не зная почему, даже не успев ощутить мучительную тоску, как будто всегда к этому готовился.

Они поднялись по лестнице в квартиру Рашели на Алжирской улице, так больше и не обменявшись ни словом.

Он ненадолго остался в одиночестве в розовой комнате. Стоял ошеломленный, смотрел на постель, видневшуюся в глубине алькова, на туалетный столик, на весь этот уголок, ставший для него домом. Вот она вернулась, уже сняв пальто. Он видел, как она входит, закрывает дверь, приближается к нему, прикрыв глаза золотистыми ресницами, сжав губы, храня тайну.

И он упал духом; шагнув к ней, спросил невнятно:

- Скажи, ведь это неправда?.. Ты не покинешь меня?

Она села, усталым прерывистым голосом попросила его успокоиться, сказала, что ей предстоит долгое путешествие - деловое путешествие в Бельгийское Конго. Затем она пустилась в длинное объяснение. Гирш поместил все ее деньги - наследство от отца - в какое-то маслобойное предприятие, которое до сих пор работало превосходно, приносило хороший доход. Но один из директоров (а их было двое) умер, и она только что узнала, что другой, ставший теперь во главе предприятия, вступил в соглашение с крупными брюссельскими коммерсантами, основавшими в Киншасе, а это в тех же местах, конкурирующий маслобойный завод, и они всеми силами стараются разорить предприятие Рашели. (Ему казалось, что, рассказывая обо всем этом, она обрела уверенность в себе.) Все осложнялось политическими делами. Всех этих Мюллеров поддерживает бельгийское правительство. Живя здесь, вдали от всего, Рашель не может ни на кого положиться. А ведь дело касается ее единственного достояния, ее материального благополучия, всего ее будущего. Она поразмыслила, поискала кое-какие окольные пути. Гирш живет в Египте и порвал всякие связи с Конго. Осталось одно-единственное решение: поехать самой и там на месте или перестроить маслобойный завод, или продать его за подходящую сумму этим самым Мюллерам.

Ее спокойствие подкупило Антуана - он смотрел на нее, побледнев, нахмурив брови, но слушал, не перебивая.

- Все это можно уладить быстро?.. - наконец отважился он спросить.

- Как сказать!

- Ну за какое время, за месяц?.. Больше? За два?.. - Его голос дрогнул: - За три месяца?

- Да, пожалуй.

- А может быть, меньше?..

- Ну, нет. Ведь за месяц только доберешься туда.

- А если нам найти кого-нибудь, послать вместо тебя? Найти верного человека?..

Она пожала плечами.

- Верного человека, говоришь? Послать на месяц без всякого контроля? К конкурентам, которые готовы подкупить любого, сделать своим сообщником!

Это было так разумно, что он не стал настаивать. В действительности же он с первой минуты только об одном и хотел спросить: "Когда?" Со всеми другими вопросами можно было подождать. Он нерешительно потянулся к ней и произнес каким-то смиренным голосом, который так не соответствовал выражению его нахмуренного лица - лица человека действия:

- Лулу... ведь ты не уедешь так, сразу?.. Скажи... Говори же...

- Конечно, не сразу... Но скоро, - созналась она.

Он весь напрягся.

- Когда?

- Когда все будет готово, еще сама не знаю.

Они замолчали, и сила воли чуть не изменила обоим. Антуан видел по измученному лицу Рашели, что она совсем изнемогает, самообладание покидало и его. Он подошел к ней и снова умоляюще спросил: