Через розовые очки - Нина Матвеевна Соротокина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Даше разрешили прогулки, и гулять она ходила с Антоном. Варя ерничала, рассказывая о своем женихе: " Мой верный рыцарь". Ничего смешного в этом Даша не находила. Именно верным рыцарем он и был. Правда переигрывал иногда. Видимо, излишняя восторженность была свойством его натуры. А может, он просто пытался таким образом поднять Дашин жизненный тонус? При слове "любовь" он совершенно заходился, глупел на глазах и лепил эпитеты про "пряный весенний воздух, роскошь голубого неба, упоение счастьем и светлые надежды на будущее". При этом "светлые надежды" он никак не конкретизировал, ни семьи, ни дома, ни быта, только вечная прогулка под персидскими сиренями. С поцелуями не лез, это он в первый раз осмелел, а потом заклинило, рыцарь…
Хотя вообще‑то, если честно, она не прочь… Откуда эта смешная фраза — " Баркис не прочь…"? Да из "Дэвида Копперфильда". Извозчик Баркис, желая предложить руку и сердце, просит маленького Дэвида передать его няньке Пегготи, что "Баркис не прочь…" Конечно, Антон ничего про Баркиса не помнил, но на имя Дэвид Копперфильд отреагировал правильно. То есть вспомнил не того, который морочит публике голову, летая под куполом цирка (какая все‑таки наглость — взять подобный псевдоним!), а героя Диккенсовского романа.
И вообще, он совсем не дурак, как говорила Варя. Можно даже сказать — умница, холодильиками торгует, правда, не любит об этом говорить. И правильно. Что умный человек может сказать про холодильник? Но кажется, холодильники были раньше. Сейчас он перепродает нефть. Да хоть воздух! Главное, он добрый. А есть ли у него чувство юмора? Фридман считал отсутствие чувства юмора чуть ли не главным недостатком мужчины. Но улыбается Антон хорошо. Даша смотрела искоса на его упрямый, прямо‑таки римский подбородок и думала, почему таким подбородком снабдили столь сентиментальную особь? И еще думала, а не влюбилась ли она?
Однажды вечером Антон пригласил Дашу "навестить его одинокое жилье". Даша отказывалась категорически — она не предупредила домашних, это во–первых, уже поздно, во- вторых, и потом это вообще невозможно, куда это она вдруг поедет на ночь глядя?
— Но ты же ездила раньше.
— Я этого не помню.
— И не надо. Начнем все с чистого листа.
— Начинай прямо здесь. Я не могу ездить в городском транспорте. У меня голова разболится.
— Да у меня машина за углом на стоянке. А Марине мы позвоним. Темнеет сейчас поздно, я привезу тебя домой засветло. Мы так давно не были одни, совсем одни… Просто попьем кофе. Ну не буду я тебя насиловать, обещаю.
Последняя фраза решила дело. Понятное дело, он шутил. Ведь не насиловал же он Варю в самом деле, размышляла она в машине. Но не мешало бы сообразить, как повела бы себя в подобной ситуации ее копия. А никак не повела бы! Такой ситуации просто не могло быть. Варя прогнала бы Антона в первый же вечер. Так что она, Даша, может считать, что поездка к Антону ее личная инициатива, а потому и ответственность за все нести ей одной.
Как красива Москва в первые летние дни, когда зелень еще чиста, свежа, а газоны пестрят цветами. Правда, в центре город теперь хорош в любое время года. Даша хорошо помнила, как угнетала ее паутина замшелых, угрюмых в своей бедности переулков. Линялые, уродливые особнячки–старички выстроились вдоль проезжей части, как солдаты, забывшие строй, они подпирали друг друга плечами, не давая соседу завалиться на бок. Особнячков старались не замечать, и только надеялись, что эту рухлядь когда‑нибудь снесут, а на освободившееся место поставят крепкого панельного современника в восемнадцать этажей. Если этот сборный красавец и не будет вписываться с городской пейзаж, то хоть надежен будет и вместителен. И вдруг эти особнячки отмыли, заштопали, подкрасили, вставили новые рамы… А Москва, оказывается, разноцветный, веселый и соразмерный город. А все эти старинные здания — жемчужины, право слово.
Антонова однокомнатная размещалась на десятом этаже очень ладного коммерческого дома, даже консьержка была. Как только они переступили порог квартиры, Антон не слово ни говоря, плотно обнял Дашу сзади и замер, уткнувшись лицом в ее затылок. При этом он слегка закинул ее назад. Стоять в таком положении было неудобно, и она попыталась освободиться. Даша хотела только развернуться, в конце концов, люди целуются стоя лицом друг к другу, но он просто оттолкнул ее от себя и быстро прошел в комнату.
— Должна же я осмотреться, — беспомощно крикнула Даша ему вслед.
— Не насмотрелась еще? — буркнул он сквозь зубы.
В этой квартире ей нельзя удивляться и задавать вопросы. Интересно, сколько раз Варя была здесь? Комната была огромной и напоминала скорее не жилье, а рабочий кабинет: голые стены, породистый письменный стол, компьютер, тумбочки на колесах. Широкие красные кресла оживляли в памяти какие‑то американские, ганстеровские сюжеты, и даже кровать в алькове выглядела казенной.
— Ну что ты так сморишь? Жилье клерка… так ты, кажется, говорила. Можешь переделать здесь все по своему усмотрению.
— А почему клерк не может позволить себе живопись?
— Потому что клерк разбирается только в настенных календарях.
По его раздраженному тону Даша поняла, что это тоже Варина цитата. И вообще почему‑то он раздражается. Или нервничает? Как‑то в этом доме их отношения сразу пошли не туда.
— Ты кофе обещал.
— Да, да, конечно, — и скрылся на кухне.
Книжных шкафов нет, подумала Даша, одни журналы. Однако что‑то он читает?.. На тумбочке под стопкой детективов и ярких проспектов, рекламирующих электропечи, стиральные машины, какую‑то мелочь типа фенов и тренажеров обнаружились большие, сделанные в сдержанной цветовой гамме фотографии. По подиуму навстречу Даше шли решительные молодые люди с насупленными лицами, все в шляпах, взгляд исподлобья, левая рука в кармане. Даша готова была отложить фотографии, меньше всего ее интересовал сейчас показ мод. Но тут она с удивлением узнала в крайней фигуре Антона. Бежевое свободное пальто, мягкие брюки гармошкой, вид весьма элегантный. На другой фотографии Антон обитал в одиночестве, голова чуть повернута, рука непринужденно сжимает трость. Лорд, да и только.
— Я тебя
