Оружие победы - Василий Грабин

— Да, — сказал Федоров.

— Очень жаль. Значит, вы не знаете конструкцию своей пушки.

— Вы что же, Василий Гаврилович, не доверяете испытаниям, которые проводит завод? Они показывают, что пушка надежна.

— Чем вы тогда объясняете случаи разрыва цилиндра?

— Мы исследовали этот вопрос и пришли к заключению, что это случайность, — ответил Федоров.

Мне пришлось объяснить начальнику КБ, почему разрыв цилиндра противооткатных устройств не случайность, а закономерный итог пороков конструкции. Указал я и еще на один неисправимый дефект этой системы противооткатов: если после стрельбы с большими углами возвышения сразу же перейти на нулевой угол, то ствол пушки останется на откате, то есть пушка выйдет из строя.

— Это невозможно, — заявил Федоров. — Таких явлений мы не замечали.

— Это нужно видеть теоретически, а не ждать явления, — сказал я и еще раз подробно объяснил пороки конструкции.

Федоров, а с ним и Буглак и на этот раз не поверили теоретическим выкладкам. Но времени на дальнейшие дебаты с ними уже не было. Я попросил Федорова дать указание КБ, чтобы сотрудники его срочно разработали два варианта конструкций, которые вылечили бы пушку. Для предотвращения разрыва цилиндра я предложил создать агрегат непрерывного охлаждения тормоза отката. Для кардинального же излечения орудия дал схему с совершенно иной конструкцией тормоза отката и накатника.

В тот же день Федоров, Буглак и я зашли к конструкторам. Среди них оказался Туболкин, бывший мой сослуживец (раньше я вместе с ним работал в этом же КБ Кировского завода), конструктор очень опытный, занимавшийся противооткатными устройствами уже не первый десяток лет. Я объяснил Туболкину задачу и показал схемы. Он подключил к работе других конструкторов и пообещал без задержки выполнить задание: сначала агрегат охлаждения, а затем новый тормоз отката и накатник.

На четвертый день моего пребывания в Ленинграде на Кировском заводе мне сообщили, что меня хотел бы видеть директор завода. Пришли к нему мы вместе с Буглаком. Ознакомившись с моим мандатом, Зальцман поблагодарил меня за внимание и сказал, что помощь заводу не нужна:

— Сегодня мы закончили испытания, результаты получены удовлетворительные, отчет составлен. Прошу вас, — добавил директор, — как представителя маршала Кулика подписать отчет.

— Хорошо, я подпишу, — согласился я. — Только прошу провести еще всего одну стрельбу по моей программе.

Зальцман согласился и назначил стрельбу на следующий день. По моему настоянию на стрельбе должен был присутствовать и Федоров. Программа, которую я наметил, была несложна: стрельбу начать беглым огнем при максимальном угле возвышения. Как только будет сделано 20 выстрелов, тут же придать стволу орудия угол склонения (то есть направить ствол к земле) и продолжать стрельбу.

— Приемлемо, — согласился Зальцман. — Для выполнения такой программы достаточно двух-трех минут.

На следующий день мы приехали на полигон. Пушка и снаряды были уже подготовлены. Зальцман дал команду, стрельба началась. Первый выстрел, второй, третий. Пушка работала нормально. Подошел ко мне Зальцман, спросил:

— После этой стрельбы вы подпишете отчет?

— Обязательно подпишу, — твердо пообещал я.

Стрельба продолжалась. Пошел двадцатый выстрел. Все в порядке. Тут же дали угол склонения — выстрел и…

Тем, что случилось, были поражены все, кроме меня. Второго выстрела дать было нельзя, так как ствол пушки остался на откате — орудие, как я доказывал, вышло из строя.

Зальцман выругался, приказал Федорову выяснить причину, и мы уехали на завод. Всю длинную дорогу директор молчал. В своем кабинете, когда мы приехали, он вынул бутылку вина, и за вином состоялся короткий разговор.

— Товарищ Грабин, вы воспитанник Кировского завода, — сказал он.

— Да, я начинал в конструкторском бюро вашего завода.

— Предлагаю вам вернуться на Кировский завод.

— Это невозможно, — ответил я.

— Почему?

— Мое КБ гораздо мощнее вашего, имеется опытный цех, которого у вашего КБ нет.

— Все сделаем, что вы запросите, только возвращайтесь на наш завод, — повторил Зальцман.

Я вновь отказался.

— Тогда я товарища Сталина попрошу, чтобы он дал указание перевести вас на Кировский.

— Я буду категорически возражать, — ответил я.

— Очень жаль, что вы отказываетесь, мы бы с вами большие дела делали, — заметил Зальцман, почувствовав, что переубедить меня не удастся. — Подумайте все-таки. Мы бы вас приняли с большим удовольствием, создали бы прекрасные условия для работы.

Но я и подумать не обещал. Завод в Приволжье давно уже стал для меня родным. Я и мысли не мог допустить, что хоть когда-либо у меня появится желание расстаться с нашим КБ, которое после всех испытаний представляло собой прекрасно сложившийся, высокоорганизованный, цельный коллектив, настоящую дружную семью. Между тем у Туболкина работа кипела. Агрегат для охлаждения уже вырисовывался, он был простым и компактным. Проведенные расчеты тормоза и накатника давали основания ожидать, что конструктивно-технологическое решение получится вполне подходящим. Я мог спокойно уезжать, поручив наблюдение и контроль Буглаку и Федорову. Позже мне рассказали, что «вылеченные» пушки испытания выдержали.

В Москве я передал Кулику мандат и отчет о командировке. Расстались мы с маршалом на этот раз очень дружески, он был благодарен мне за то, что я нашел выход из трудного положения, в которое он попал. Этот случай был в некотором роде переломным моментом в отношении Кулика к нашему КБ. Но путь «нормализации отношений» был непрост. Дело однажды дошло до того, что я не выдержал мелких и крупных придирок и решил просить защиты у Сталина. В кабинете Сталина был Ворошилов. Я изложил Сталину суть дела и привел примеры наших противоречий с Куликом по дивизионным, танковым и другим пушкам.

— Работать очень тяжело при таких отношениях, — заключил я.

Выслушав меня, Сталин обратился к Ворошилову:

— Надо Грабину помочь.

Этого оказалось достаточно. Не знаю, подействовало ли на маршала внушение, которое ему сделал Ворошилов, или же какие-то другие причины, но наша многолетняя распря быстро пошла на спад. Как-то, в конце 1940 года, мы совместно с Куликом готовили материал для доклада на заседании Совета Труда и Обороны. Предварительно этот материал должен был прорабатываться в ЦК и лишь потом докладываться на СТО. Когда мы закончили подготовку доклада, время у нас еще оставалось и Кулик неожиданно пригласил меня поехать к нему домой и вместе пообедать. Поехал, отказаться было невежливо. После обеда Кулик вдруг обратился ко мне: