Трехгрошовая опера - Бертольт Брехт

Полли. Ах ты, — заткнись, гадина, а не то получите по морде, сударыня!

Люси. Тебя же выгоняют, зануда! Нет, с тобой надо попроще, ты не понимаешь деликатности.

Полли. Твоей-то деликатности! О боже, я только унижаюсь. Ведь это же ниже моего достоинства… (Плачет навзрыд.)

Люси. Посмотри на мой живот, гадина! Разве такое бывает с бухты-барахты? Ослепла, что ли?

Полли. Ах вот как! Ты того-с! Вот на что бьешь? Не надо было спать с ним, деликатная леди!

Мак. Полли!

Полли (плача). Нет, это уж слишком. До этого нельзя было доводить, Мак. Не знаю, что мне и делать.

Входит госпожа Пичем.

Госпожа Пичем. Я так и знала. Где ей и быть, как не у своего дружка? Сейчас же ступай за мной, шлюха. Когда твоего дружка повесят, можешь и сама вешаться. До чего дошло! Твоя почтенная мать должна вытаскивать тебя из тюрьмы. И ко всему еще у него сразу две — Нерон этакий!

Полли. Оставь меня, мама. Ты же не знаешь…

Госпожа Пичем. Марш домой!

Люси. Вот видите, вашей маме приходится учить вас уму-разуму.

Госпожа Пичем. Марш!

Полли. Сейчас. Мне нужно… мне нужно сказать ему еще два слова… Нет, в самом деле… Знаешь, это очень важно.

Госпожа Пичем (дает ей пощечину). И это не менее важно! Марш!

Полли. О Мак!

Госпожа Пичем вытаскивает ее из камеры.

Мак. Люси, ты вела себя великолепно. Конечно, мне было жаль ее. Поэтому я не мог обойтись с ней так, как она заслуживает. Ты сначала подумала, что в ее словах есть доля истины, правда?

Люси. Да, сначала я так и подумала, милый.

Мак. Тогда ее мамаша не упрятала бы меня сюда. Ты ведь слышала, как она меня поносила? Разве так ведут себя с зятем? Так третируют в лучшем случае соблазнителя дочери, но никак не зятя.

Люси. Я счастлива, если ты говоришь это от чистого сердца. Я так тебя люблю, что, право, лучше мне видеть тебя на виселице, чем в объятиях другой. Разве это не удивительно?

Мак. Люси, я хочу быть обязанным тебе жизнью.

Люси. Чудесные слова! Повтори их еще раз.

Мак. Люси, я хочу быть обязанным тебе жизнью.

Люси. Ты хочешь, чтобы я бежала с тобой, милый?

Мак. Да, но, понимаешь, если мы убежим вдвоем, нам труднее будет скрыться. Как только поиски прекратятся, я тебя выпишу. Спешной почтой, разумеется.

Люси. Как я могу помочь тебе?

Мак. Принеси шляпу и трость!

Люси выходит и возвращается с шляпой и тростью. Она бросает их в клетку.

Люси, плод нашей любви, который ты носишь под сердцем, свяжет нас навеки.

Люси уходит. Появляется Смит. Он входит в клетку.

Смит. Отдайте палку.

Начинается возня. Смит, с ломом и стулом[2] в руках, гоняется за Маком. Мак перепрыгивает через решетку. За ним бегут констебли.

Голос Брауна. Здравствуй, Мак! Мак, отзовись, это я, Джекки. Мак, прошу тебя, ответь. Я не в силах больше выносить это.

Входит Браун.

Браун. Мэкки! Что такое? Он удрал. Слава богу! (Садится на нары.)

Входит Пичем.

Пичем (Смиту). Моя фамилия Пичем. Я пришел получить сорок фунтов, обещанных за поимку бандита Макхита. (Становится перед клеткой.) Хелло! Это господин Макхит?

Браун молчит.

Ах вот как! По всей вероятности, этот господин отправился на прогулку? Я пришел, чтобы навестить преступника, и кого же я здесь вижу? Господина Брауна? Пантера-Браун сидит, а его друг Макхит не сидит.

Браун (со стоном). О господин Пичем, это не моя вина.

Пичем. Конечно, не ваша. Не станете же вы сами… ставить себя в такое положение… Конечно же, вы тут ни при чем, Браун.

Браун. Господин Пичем, я вне себя.

Пичем. Могу себе представить. Наверно, на душе у вас кошки скребут.

Браун. Ужасная вещь — чувство собственного бессилия. Эти разбойники делают что хотят. Ужасно, ужасно.

Пичем. Может быть, вы приляжете на часок? Закроете глаза и сделаете вид, что ничего не случилось. Или представите себе, что гуляете по зеленой лужайке, a на небе, знаете, этакие беленькие облачка. Главное — выкинуть неприятности из головы. И те, что уже были, и прежде всего те, что еще будут.

Браун (беспокойно). Что вы имеете в виду?

Пичем. У вас прекрасная выдержка. Я бы на вашем месте просто занемог, лег в постель и пил горячий чай. А главное — позаботился бы, чтобы кто-нибудь положил мне руку на лоб.

Браун. К черту! Я же не виноват, если преступник скрылся. В таких случаях полиция бессильна.

Пичем. Вот как, бессильна? Вы полагаете, что мы уже не увидим здесь господина Макхита?

Браун пожимает плечами.

Пичем. В таком случае вы окажетесь жертвой чудовищной несправедливости. Теперь, конечно, опять станут говорить, что полиция не имела права его упускать. Да, блистательной коронацией дело не пахнет.

Браун. Что это значит?

Пичем. Позвольте напомнить вам один исторический факт. В свое время, в тысяча четырехсотом году до рождества Христова, он наделал много шума, однако ныне он неизвестен в широких кругах. Когда умер египетский фараон Рамзес Второй, полицмейстер Ниневии или, вернее, Каира чем-то провинился перед низшими слоями населения. Последствия таких провинностей бывали уже и в те времени ужасны. Как сказано в книгах по истории, коронационное шествие престолонаследницы Семирамиды превратилось «из-за чрезмерного энтузиазма низших слоев населения в сплошную цепь катастроф». Историки в ужасе от расправы, которой подвергла своего полицмейстера Семирамида. Подробностей я уже не помню, но, если не ошибаюсь, речь шла о каких-то змеях, которые сосали его кровь.

Браун. Неужели?

Пичем. Да не оставит вас господь, Браун. (Уходит.)

Браун. Единственное мое спасение — это железный кулак. Эй, сержанты, ко мне! Тревога!

Занавес.

Макхит и Дженни-Малина выходят к рампе и поют. Золотистый свет.

Мак.

Вы учите нас честно жить и строго,Не воровать, не лгать и не грешить.Сначала дайте нам пожрать немного,А уж потом учите честно жить.

Поборник благонравья и добра,Ханжа и скромник с толстым животом!Раз навсегда запомнить вам пора:Сначала хлеб, а нравственность — потом.

Добейтесь, чтоб людская голь сначалаЛомоть от каравая получала.

Голос за сценой.

Чем люди живы?

Мак.

Чем люди живы? Тем, что раздевают,Терзают, мучат, душат, гонят прочь взашейДругих людей и прочно забывают,Что сами носят звание людей.

Хор.

Вот, господа, вся правда без прикрас:Одни лишь преступленья кормят нас!

Дженни.

Ваш идеал — девица-недотрога,Вы учите: нельзя греху служить.Сначала дайте нам пожрать немного,А уж потом учите честно жить.

Вы любите развлечься, господа.Давайте же простимся со стыдом!Пора запомнить раз и навсегда:Сначала хлеб, а нравственность — потом.

Добейтесь, чтоб людская голь сначалаЛомоть от каравая получала.

Голос за сценой.

Чем люди живы?

Дженни.

Чем люди живы? Тем, что раздевают,Терзают, мучат, душат, гонят прочь взашейДругих людей и прочно забывают,Что сами носят звание людей.

Хор.

Вот, господа, вся правда без прикрас:Одни лишь преступленья кормят нас!

Действие третье

VII

В эту же ночь Пичем готовится к выступлению, намереваясь испортить официальные празднества по случаю коронации демонстрацией голода и нищеты.

Заведение Пичема. Нищие малюют на дощечках надписи, вроде «Свой глаз я отдал королю».

Пичем. Господа, в данный момент в одиннадцати наших филиалах от Друри-Лейн до Тарнбриджа тысяча четыреста тридцать два человека трудятся над такими же плакатами. Они хотят присутствовать на коронации. (Выходит.)