Штормовое предупреждение - Джек Хиггинс

Он, улыбаясь, встал из-за стола, протягивая руку:

— Мой дорогой Пауль. Рад тебя видеть. Как Вест-Индия?

— Долгая тянучка — ответил Герике. — Особенно, когда время возвращаться.

Фримель вынул бутылку шнапса и два бокала:

— Шампанского нет. Не то, что в былые дни.

— Что, нет букетов в доке? — сказал Герике. — Только не говори мне, что мы проигрываем войну.

— Мой дорогой Пауль, в Бресте у нас вообще больше нет доков. Если бы ты прибыл днем, то заметил бы весьма неважное состояние наших неприступных причалов для подлодок. Пять метров напряженного бетона превращены в пыль маленькой штучкой, которую РАФ называет бомбой типа — землетрясение. — Он поднял бокал — За тебя, Пауль. Я слышал, поход удачный?

— Неплохой.

— Не преуменьшай. Канадский корвет, танкер и три торговых судна? Тридцать одна тысяча тонн, а ты говоришь — неплохо? Я бы определил это как весьма большое чудо. В наши дни две из трех ушедших подлодок не возвращаются.

Он покачал головой:

— Сейчас не сороковой. Исчезло счастливое время. Теперь они присылают полуобученных детей. Ты — один из немногих оставшихся старожилов.

Герике взял сигарету из пачки на столе. Французские, из самых дешевых, и когда он закурил и затянулся, дым так защипал горло, что он зашелся в пароксизме кашля.

— Боже мой! Теперь понятно, что дела плохи.

— Ты не представляешь, насколько плохи — сказал Фримель. — Брест осажден американским восьмым армейским корпусом с девятого августа. Единственная причина, по которой мы все еще здесь, это совершенно невероятная оборона, которую держит генерал Рамке и вторая воздушно-десантная дивизия. Его парашютисты, без сомнения, самые превосходные воины, которых я когда-либо видел в действии, включая ваффен-СС. — Он снова потянулся к бутылке шнапса — Еще бы, их переместили сюда с Украины. Похоже, они все еще в эйфории от такой удачи. Кроме всего, американский лагерь военнопленных бесконечно предпочтительнее такого же русского.

— А как с подлодками?

— Их больше нет. Девятой флотилии больше не существует. U-256 ушла последней. Это было одиннадцать дней назад. Штаб перегруппировался в Берген.

— А как со мной? — спросил Герике. — Я мог бы пройти в Норвегию по пути из Ирландского моря и Северного пролива.

— Приказ тебе, Пауль, совершенно однозначен. Ты должен уйти в Берген через Английский пролив, как и остаток флотилии, но в твоем случае кто-то в верховном командовании предусмотрел то, что можно назвать небольшим крюком.

Герике, которого давно ничем нельзя было удивить, улыбнулся:

— Куда именно?

— На самом деле все очень просто.

Фримель повернулся к столу, покопался в куче карт, нашел нужную и разложил на столе. Герике наклонился:

— Фальмут?

— Верно. Пятнадцатая флотилия королевских ВМС, действующая с Фальмута, недавно вызвала хаос на всем побережье. Говоря честно, они сделали невозможной любую морскую активность.

— И что, они думают, я смогу с этим поделать?

— В соответствии с приказом — войти в Фальмут и выставить мины.

— Ты, конечно, шутишь.

Фримель протянул напечатанный приказ:

— Сам Дениц.

Герике громко рассмеялся.

— Действительно чудно, Отто. Совершенно великолепно в своем идиотизме даже для этих кабинетных ублюдков из Киля. Что, черт побери, я должен сделать: выиграть войну одним смелым ударом?

Он покачал головой:

— Они, похоже, верят в сказки. Кто-то должен сказать им, что когда портной хвастает, что одним ударом убьет семерых, он имеет в виду мух на куске хлеба с джемом.

— Не знаю — ответил Фримель. — Могло быть хуже. Там защитная полоса мин плюс затопленное судно между Пенденнис Пойнт и Черной Скалой и временный сетевой бум от Черной Скалы до Сент-Энтони Хед. Кстати, все это совершенно секретно, но, похоже, у абвера все еще есть агент, действующий в районе Фальмута.

— Ему, наверное, очень одиноко.

— Суда все время заходит и выходят. Заходи с ними, когда откроют сеть. Сбрось свои яички здесь, на Каррик Роудс, и во внутренней гавани, и сразу назад.

Герике покачал головой:

— Боюсь, что нет.

— Почему?

— Мы сможем войти, но, конечно, не сможем выйти.

Фримель вздохнул:

— Жаль, потому что я иду с тобой. Совсем не из жажды приключений, уверяю тебя. У меня приказ прибыть в Киль, и так как сухопутные пути в Германию отрезаны, кажется у меня единственная возможность — дойти с тобой до Бергена.

Герике пожал плечами:

— Ну, к конце концов, все дороги ведут в ад.

Фримель взял французскую сигарету и вставил в мундштук:

— В каком ты состоянии?

— Нас ударил «ли-берейтор» в Бискайе. Только поверхностные повреждения, но двигатели нуждаются в полной переборке. Для начала, новые подшипники.

— Невозможно. Я могу дать тебе четыре-пять суток. Мы должны выйти девятнадцатого. Рамке сказал мне, что он сможет продержаться самое долгое еще неделю. Не больше.

Дверь открылась и вошел молодой лейтенант:

— Сообщение из Киля. Весьма срочно.

Фримель принял клочок папиросной бумаги и водрузил очки. Легкая ироническая улыбка появилась на его губах:

— Ты не поверишь, Пауль, но это подтверждение моего производства в ранг контр-адмирала, командующего всеми военно-морскими силами в районе Бреста. Наверное, оно задержалось на линиях связи.

Лейтенант протянул еще один клочок. Фримель прочел, лицо посуровело, он передал клочок Герике. Содержание гласило:

«Поздравляю с производством, убежден, что вы и ваши солдаты скорее умрете, чем отдадите врагу пядь земли. Адольф Гитлер.»

Герике вернул телеграмму:

— Поздравляю, господин адмирал — официально сказал он.

Без малейшего выражения эмоций Фримель сказал лейтенанту:

— Пошлите в Берлин следующее сообщение: «Будем драться до последнего. Да здравствует фюрер!» Это все. Свободны!

Молодой лейтенант удалился. Фримель спросил:

— Вы одобряете?

— Это последнее сообщение Лютьенса, перед тем как затонул «Бисмарк».

— Именно.

Контр-адмирал Фримель сказал:

— Еще рюмочку, мой друг? — Он потянулся к бутылке и вздохнул — Какая жалость. Кажется, мы прикончили последнюю бутылку шнапса.

На следующий вечер в восемь-тридцать в Лондоне продолжался сильный дождь, когда передовые Ю-88 из кампфгруппы «1/КГ-66», действующие из Шартре и Ренна во Франции, нанесли свой первый удар. В девять-пятнадцать отделение скорой помощи госпиталя Гая уже работало в полную силу.

Джанет Манро, задернув занавеску в последней клетушке по коридору, осторожно накладывала двадцать семь швов на правое бедро молодого пожарного-добровольца. Он казался ошеломленным и лежал, уставившись пустым взглядом в потолок, незажженная сигарета свисала из уголка рта.

Джанет ассистировал медбрат по имени Каллаген, седой мужчина под шестьдесят, служивший на Западном фронте сержантом медицинского корпуса в первую мировую войну. Он сильно поддерживал молодую американскую докторшу всеми возможными способами и считал своим основным делом присматривать за ее благополучием, когда она казалась совершенно не способной сделать что-нибудь для себя. В частности, сейчас он был озабочен тем, что она находилась на службе двенадцать часов подряд и это начало сказываться.

— Вы уйдете после этого пациента, мисс?

— Как я могу, Джой? — ответила она. — Они будут поступать всю ночь.

Некоторое время бомбы падали на другой стороне Темзы, теперь же взрыв раздался близко. Все здание содрогнулось, донесся звон бьющегося стекла. Лампы на мгновение пригасли, где-то зашелся плачем ребенок.

— Боже мой, Джерри выбрал как раз это время — заметил Каллаген.

— Что вы имеете в виду? — спросила она, сосредоточенная на своей работе.

Он, казалось, удивился:

— Не знаете, кто здесь сегодня, мисс? Сам Эйзенхауэр. Появился внезапно примерно за час до бомбежки.

Она прервалась и озадаченно посмотрела на него:

— Генерал Эйзенхауэр? Здесь?

— Посетил парашютистов-янки из семьдесят третьей палаты. Этих парней на прошлой неделе выбросили над Парижем. Я слышал, он наградил некоторых.

Она не восприняла, вдруг почувствовав сильную усталость. Повернувшись к пациенту, она наложила последнюю пару швов.

— Я забинтую — сказал Каллаген. — Приготовьте себе чашечку чая.

Когда она снимала резиновые перчатки, молодой пожарный повернул голову и посмотрел на нее:

— Так вы янки, доктор?

— Верно.

— Нет ли жвачки, дорогуша?

Она улыбнулась и достала из кармана зажигалку:

— Нет, но могу дать огоньку.

Она вынула сигарету у него изо рта, прикурила и вернула ему:

— Теперь все будет в порядке.

Он улыбнулся:

— Вы готовите так же хорошо, док?

— Когда есть время.

Внезапно усилие держать улыбку оказалось слишком непосильным, она повернулась и быстро вышла в коридор. Каллаген прав. Ей необходима чашечка чая, очень сильно необходима. И часов пятнадцать сна потом — но это, конечно, совершенно невозможно.