Москвичка в кавычках - Нина Еперина

Едят так: берешь рыбку в руку, снимаешь кожицу, вместе с чешуей, головой, ребрами, и внутренностями, и всю ее в рот! А она нежненькая-нежненькая и во рту тает! Косточек даже не слышно, все утушились. Вкуснотища! И ты ее потом, под холодную водочку – так идет!.. Не передать словами. Можно только вашим слюноотделением подтвердить мои слова…

Всем вот этим мы артистов и угощали. Колхозами, шашлыками, фруктами, овощами, рыбой, а потом еще вывозили в моря и развлекали. И канатом, и скафандром, и шкарой под водочку с пивом, и винищем в большом молочном бидоне, который отоваривался у одной знакомой селяночки.

Иногда между приездами артистов были однодневные или двухдневные перерывы, и мы не ездили в колхозы, на поляны к кострам, не выплывали в моря…

Отдыхали, типа…

Тогда мы с Лидушкой варили картошку в мундире, вытаскивали из-под наших кроватей ящики, завозимые туда водителями директоров колхозов, с помидорами, огурцами, копчеными курами, дынями и персиками и с удовольствием объедались. Правда, излишки Лидушка регулярно отправляла с оказией домой. Оказия стоила ровно половину передаваемого. Впрочем, съесть столько не смог бы даже господин Гаргантюа вместе с его сыном Пантагрюэлем…

Но главная развлекалка ждала нас на фестивале в самом конце! И запомнилась она мне на всю мою жизнь.

Был конец июля. Именно в это жаркое время в 1944 году произошло знаменитое сражение на Малой земле. Командовал освобождением города Новороссийска от фашистов, я точно не помню, память-то в дырочку, как дуршлаг, кажется майор Цезарь Кунников. Наверняка это был настоящий герой войны, но Генеральным секретарем Коммунистической партии Советского Союза он не стал, и память о нем сохранилась только в кругу близких друзей и соратников. А Генсек, т. е. Леонид Ильич Брежнев командовал операцией в целом.

Про это даже книга была кем-то написана – «Малая земля» называлась. Правда, она не про то, что за каждый метр освобожденной территории была положена не одна сотня человеческих жизней, и не про то, что основной десант должен был быть высажен в Широкой балке, но не был высажен… а про НЕГО!

И вот именно в июле того года, когда мы с Лидушкой проводили свой смешной и халявный фестиваль в городе Анапе, на Малой земле должны были открывать памятник В ЧЕСТЬ и на церемонию должен был прибыть ОН САМ!

Вот тогда-то в «Росконцерт» опять забежал переполох. Такое мероприятие должны были обслуживать наши мастера. Хватились Лидушку и прислали депешу:

«Для проведения Фестиваля Мастеров искусств посвященных открытию памятника героическим защитникам и освободителям Малой земли срочно прибыть в Новороссийск».

Я, как самая молодая, с утра и до вечера туда-сюда начинаю мотаться. Анапа – Новороссийск. Новороссийск – Анапа. Составляем с местным новороссийским кустовиком Володей программу концерта, приездов, встреч, расселения по номерам, отъездов.

Гостиницы только две, плюс одна в Анапе. Две трети новороссийских номеров забирает город, под ветеранов, прибывающих на открытие. Одна треть – нам. А у нас сплошь «народные» и «заслуженные». Им «люксы» подавай! В крайнем случае «полулюксы». А где же их взять? Вот и приходилось сочинять сочинение на вольную тему под общим названием «Расселение». Например, с помощью местных пансионатов союзного значения, баз отдыха, пионерских лагерей и проч.

На нашей шее еще и транспорт повис. Где вы видели в те времена Народного Артиста, который поедет на «Жигулях» или «Москвиче» из аэропорта в гостиницу? Или будет жить в номере с туалетом в конце коридора? Это же абсурд.

А город, между тем, готовился встречать САМОГО.

От аэропорта «Анапа» до города Новороссийска срочно взялись асфальтировать дорогу. Не то чтобы ее не было. Она была, но ей, как моей Лидушке, было сто лет в обед. Везти по ней драгоценный зад Его Генсековского Величества было, прямо скажем, очень череповато для карьеры. А еще в сторонке от дороги находился знаменитый блиндаж, в котором САМ как раз и отсиживался во время войны. Руководил. Дороги к блиндажу не было изначально. Поэтому от основной дороги тут же заасфальтировали аппендицит прямо к порогу этой цитадели…

Землянку привели в полный порядок – дажевыложили керамической плиткой. У входа повесили новую шинельку с полковничьими погонами. Ну не блиндаж получился, а ванная комната после евроремонта….Сама видела.

В самом городе тоже навели полный шик. Ноги у деревьев выбелили, асфальт заштопали, входные двери, фасадные стены, балконы покрасили. Урны поставили. Скамейки завезли в скверики новые.

Я удивлялась на эти приготовления, и усмехалась про себя: как же силен в нашем народе дух потемкинских деревень! Никогда, наверное, этого из нас не выбить и не вытравить ничем. Даже дустом.

В ночь перед началом торжеств выяснилось, что сам не приедет. Дорогу как дотянули до перевала через небольшую горку в трех километрах от города, так и бросили. На моей памяти эта дорога в недоделанном состоянии с тех пор лет десять так и простояла…

И вот наступил предторжественный день!

Жара… Репетиция… Согнали кучу народу… Хоры местные, хоры завозные, хоры сводные, хоры краснознаменные имени и без имени. Ансамбли и песни, и пляски. Человек четыреста. Так и подумалось: меньше будет зрителей, чем исполнителей. Во как шустренько Большую землю заставили крутиться вокруг Малой!

Мы с Лидушкой и местный совет ветеранов сидели перед сценой – руководили. Ветераны дружно мешали. Они же лучше нас знали, как концерты проводить! Где ставить автобусы, чтобы еще и переодеваться в них можно было. Когда кого подвозить, чтобы без сутолоки. Когда кого отвозить и по какой трассе. Как должна вести себя милиция. Где сидеть, где стоять, куда двигаться. Но они же ветераны, они войну прошли – потому к фестивалю с полной серьезностью! Вот и разозлили меня эти «ветеринары», Господи прости. Я возмутилась:

– Блин! Вы что, одни воевали? А остальные что? Ленинградцы! Сталинградцы! Хрен собачий, что ли? Вон у нас Лидия Яковлевна, хоть и еврейка, а в пехоте, между прочим, Берлин брала! И всю войну на пузе проползла, с первого дня и до последнего! И вообще!!! Вы что защищали? Вот этот вот пустырь? Да кому он был нужен? Тоже мне, стратегический плацдарм!

Весь день мы промучились. То Кобзон отказался репетировать, заявив, что и так все знает наперед. То Казацкий хор где-то солиста потерял. То Украинский свои шаровары. То не довезли балалайки Русского Сибирского хора – и так до бесконечности…

Так, с грехом пополам, к вечеру концерт выстроили. Заканчивалась репетиция знаменитой в те времена песней «День Победы». Хорошая, между прочим, песня, Тухмановская. В исполнении звезды советской эстрады Льва Валериановича Лещенко.

Представляете? Сзади хор. Точнее, сводный хор в двести пятьдесят или больше глоток, впереди он. И вдруг на третьей строчке уже не поет, только рот разевает. Как рыба на воздухе. Фонограмма порвалась. Из Лидушки выскочило предынфарктное состояние! Она стала закатывать глаза…

А фонограмма порвалась очень неудачно. Если склеить, получается, что артист голосом споткнулся, целых три ноты проглотил. Так нам сообщил инженер по звукозаписи. Надо было принимать решение. Лидушка проглотила горсть таблеток и говорит:

– Мне еще как-то рано помирать, еще внука надо поднимать, позднего, Аркашку. Значит, поем!

Отправляем машину и московского администратора в аэропорт, на любой рейс в столицу. И чтоб к утру, как штык, был с запасной фонограммой.

Возвратились в город Анапу, разбитые вусмерть, особенно Лидушка. Я ее понимала, нелегко брать Берлин, особенно Новороссийский! Ночная прохлада успокоения не приносила. Лев Валерианович сидел у нас в номере, ждал. Водителя из аэропорта не видать, некому сообщить нам – улетел, не улетел? Один Бог знает. Наконец, к часу ночи, появился водитель, без администратора.

– Ура!!! Улетел! Можно было ложиться спать. – шепотом кричу я.

Лидушка с ног валилась, но как человек интеллигентный, не могла себе позволить выставить Лещенко за дверь. Я же, как человек неинтеллигентный, да еще и наглый приколист-пофигист, могла себе позволить у-сёё. И позволила:

– Уважаемый Лев Валерианович! А не пошли бы вы, родной, спать! Или хочешь увидеть Лидушкин хладный труп? Может, дорогим гостям надоели, таки, хозяева?

Утро выдалось таким же жарким, вчерашним. Не успело взойти солнце, а дышать было уже нечем. В одиннадцать ноль-ноль в дверь постучали. В ней нарисовался счастливый Лев Валерианович, а за ним выглядывал невыспавшийся, но такой же счастливый столичный администратор. Выезд в город Новороссийск был намечен на два часа дня (еще один, ну очень прохладный час на дню). Открытие мемориала – на пять. Лидушка решила не высовываться на эту жарищу, но я позволила себе сбегать в моря на пару заплывов, все полегче.