Записки военнопленного - Дмитрий Бобров

Медведь был потрясающе интересным человеком, фактурной личностью вызывающей большое количество неожиданных ассоциаций. Я представлял его в роли уже заматеревшего и откормленного румяного советского солдата победоносно прошедшего всю Европу и в мае 45-го въехавшего на броне танка в поверженный Берлин. И в образе добротного хозяина-кулака во времена революционной смуты вышедшего на большую дорогу с любовно начищенным обрезом. Он мог бы быть викингом-берсерком на борту грозного драккара бесстрашно плывущим по чёрным волнам штормового моря. Мог быть и римским легионером под знаком расправившего крылья орла несущим имперский порядок и власть божественного цезаря в дикие населённые враждебными варварами земли. Обладая внешностью булгаковского кентуриона Крысобоя, Медведь излучал просто неиссякаемую пассионарность: кипучая энергия, сумасшедшая тяга к жизни и борьбе била из него ключом заряжая всех вокруг жизнерадостным и неукротимым оптимизмом.

Являясь зримым воплощением идеалов настойчивости и упорства, Медведь одновременно обладал душой ребёнка жадно увлечённого познанием окружающего мира и легко подпадал под влияние сокамерников способных предложить какое-нибудь новое ещё не испытанное развлечение. Однажды я рассказал ему о популярной молодёжной игре сокс, и старый бандит мгновенно загорелся идеей попробовать. Мы набили носок рисовой или гречневой крупой, сшили мячик и на следующей прогулке уже играли. Надо было видеть, как одетый в белые шорты и тенниску сорокалетний главарь структурного подразделения тамбовской ОПГ азартно играет на асфальте тюремного дворика в сокс с лидером движения скинхэдов!

На чужих Медведь смотрел как Вышинский на Зиновьева с Бухариным, так что становилось не по себе; однако на самом деле в его груди билось доброе сердце: он был не чужд милосердию и сентиментальностям, возможно и в большей мере по сравнению с большинством. Со временем у нас установились доверительно-близкие отношения, хотя разница в возрасте, образе жизни и характере легла между нами словно бездонная пропасть. Он стал мне как отец, взамен моего перегоревшего подобно лампочке в 90-е годы настоящего отца. От него я почерпнул многое давшее выжить.

Глядя на Медведя, я задумывался о том, что могло заставить взрослого мужика служившего на флоте и имевшего двоих детей, а что он был примерным семьянином, у меня сомнений не было, внезапно перечеркнуть прошлую мирную жизнь и встать на криминальный путь диаметрально противоположный всему, чем он занимался раньше. Ведь, несмотря на увлекающуюся натуру и склонность к авантюрам, он был когда-то хорошо интегрированным в общество гражданином, состоял кандидатом в члены коммунистической партии. Агрессивная прямолинейность характера не помешала бы Медведю приносить большую пользу государству вместо того, чтобы грабить и убивать невинных людей, усугубляя тем самым затяжной социально-экономический кризис. Да, именно такие как он с ожесточёнными боями брали Берлин, колонизировали Сибирь и покоряли Кавказ. Почему же он стал преступником, был ли это свободный выбор его воли? Слушая Медведя и вспоминая всё, что я знал о распаде СССР, я начал смотреть на него как на живое напоминание о похороненных надеждах миллионов советских людей нежданно попавших под жернова исторического перелома. Запрограммированные на жизнь в больше не существующей социально-культурной парадигме, они как могли, приспосабливались к новой реальности, ступая порой на скользкие, ведущие в заведомый тупик дороги. В таком свете Медведь виделся такой же жертвой независящих от нас обстоятельств, как и потерпевший его уголовных дел: он ждал приговора, заранее зная, что никогда уже не выйдет на свободу.

Второй мой сокамерник Пётр оказался в тюрьме по обвинению в «растрате». Блестящий выпускник военной кафедры юридического факультета Санкт-Петербургского Государственного Университета готовился стать военным прокурором или кем-то в этом роде, но стал конкурсным управляющим одного обанкротившегося предприятия. По мнению обвинения, он проводил крупные денежные переводы из находящихся под его ответственностью средств на собственный банковский счёт. Когда украденная сумма превысила полтора миллиона рублей, его прямо в банке арестовали, надели наручники и посадили в Кресты. Младше меня на год Петя был молодым рафинированным либералом, возил с собой книжечку отца Александра Меня и в жизни придерживался толстовского принципа непротивления злу насилием. Высокого роста и не узкий в плечах, весом под 100 килограмм, он отращивал бороду, частенько молился, делая по-иезуитски смиренное лицо, и был похож на священника-расстригу с наивнопрозрачными глазами профессионального мошенника. Происходил он из исключительно приличной семьи, не был обделён любящей родительской опекой, читал умные книжки, блистал в университетском научном обществе, и его свободная жизнь просто не могла иметь никаких параллелей с жизнью тюремной. По-видимому, арест и заключение под стражу стали для него действительно шокирующими событиями и отправной точкой для радикального изменения характера.

Понемногу притершись, друг к другу мы образовали довольно дружную семью. Смотрели телевизор, особенно фильмы о животных, играли в шахматы, наводили в камере чистоту и порядок. Медведь оказался дотошным аккуратистом и чистюлей: в отличие от тюремных чертей («черти» — не соблюдающие правил гигиены и не следящие за внешним видом арестанты), он поддерживал в камере идеальный порядок и законно требовал того же то других. Он не брезговал собственноручно мыть пол и до белизны начищать стоящий в углу за полиэтиленовой шторкой унитаз, тщательно вытирал оседающую на стенах пыль, каждую принадлежность бытового инвентаря держал строго на отведённом ей месте. В этом отношении он показал мне хороший пример того, как сохранить в тюрьме активную жизненную позицию, в противовес тем, кто под грузом лени и бесплодных переживаний опустился, потеряв человеческий облик и элементарное самоуважение.

Вкус тюремной баланды был мне по-прежнему неизвестен: всем обитателям камеры 791 оказывалась значительная материальная помощь со свободы; наши суммарные ежемесячные расходы превышали пятьдесят тысяч рублей. По мобильному телефону мы дни напролёт общались с родными и близкими, узнавали свежие новости, получали поднимающую настроение моральную поддержку. Раз в неделю приносили передачу — большой мешок, наполненный вещами и съестным. Кроме того, изрядное количество продовольственных припасов заказывалось в магазине учреждения — по утрам заказанное приносили закреплённые за магазином рабочие зэки. Другие рабочие — называемые «диетчиками», ежедневно стучались в кормушку и предлагали нелегально приобрести украденные в столовой продукты — сырую картошку, сахарный песок, сухое молок, тушёнку, куриное филе, яичный порошок и др. Поскольку с деньгами проблем не было, мы охотно покупали запрещённые к получению в передачах овощи, прежде всего картофель. Часто в Медведе просыпался кулинарный талант и, облачившись в украшенный ажурными цветочками нарядный поварской фартук, он колдовал над пищеблоком (место, где производится приготовление пищи) создавая сравнимые с произведениями искусства гастрономические шедевры.