Я нашла его в Интернете - Хамуталь Бар-Йосеф

— Тебе не кажется, что ты должен участвовать в расходах на электричество, газ, телефон? Да и в оплате арноны[19] тоже.

— Электричество — да, газ — да, а телефон и арнона — нет, — спокойно ответил он.

— Почему?

— Потому что квартира — твоя собственность, а не моя. Арнона взимается с владельца собственности, а телефон у меня мобильный.

— Что ты имеешь в виду? А если бы ты был жильцом?

— Я что, жилец для тебя?

— Во-первых, не кричи на меня, я не привыкла, чтобы на меня кричали…

— Я не кричал.

— Нет, кричал.

Тут я сообразила, что, если я сейчас поставлю ему условие — участие в платежах, — он может встать и уйти от меня, кто его знает…

— Ну, хорошо, подумай, — сказала я самым смиренным голосом, на который была способна, но не удержалась и продолжила: — А деньги, которые я плачу уборщице и садовнику?..

— Нам не нужны ни уборщица, ни садовник.

— Что значит не нужны? Уборщица приходит раз в неделю, садовник — раз в месяц. Это постоянные платежи.

— В такой маленькой квартире мы можем убираться сами. И садом я могу заниматься.

— Что значит «сами»? Кто что будет делать?

— Все будем делать вместе.

— Ты будешь мыть туалеты?

— Я вымою их лучше, чем твоя уборщица.

— Ты хочешь сказать, что у нас грязные туалеты?

— Да.

Наступила тишина. Тяжелый камень повис в воздухе. Эли кричит на меня, Эли говорит, что я грязная.

— У твоей мамы они чище?

— Когда я мою — чище.

Я опомнилась и приказала себе замолчать.

Утром в пятницу мы стали вместе наводить порядок в доме. Его медлительность сводила меня с ума: я успела убрать кухню и две комнаты, а он все еще возился с туалетами. Наконец он пошел на кухню и стал мыть посуду, уже вымытую мной.

— Это не совсем чисто. Посмотри! — он протянул к свету нож, ложку, стакан, показывая мне оставшиеся на них пятна от воды.

— Ну прости, перемой, я не против.

— Может, ты привыкла к грязи?

— Я привыкла к грязи?..

— Я сказал: может быть.

— Ты сказал, что я привыкла к грязи.

— Я сказал: может быть.

— Я не привыкла, чтобы на меня кричали.

— Я не кричал.

— Кричал. Если так будет и дальше, мы не сможем продолжать жить вместе.

Ночью мы помирились. Мой живот ухватил тепло его тела и впитал так, словно это было тепло камня, нагретого на солнце.

Очень осторожно, почти умоляюще, Эли попросил меня принять его детей на Седер Песах[20].

— Последние годы мы делали Седер у старшего сына, но у него крохотная квартира с холодильником посреди гостиной, и мы сидим в тесноте перед этим холодильником.

— О каком количестве гостей ты говоришь?

— Ну, моя дочь с моей внучкой и ее другом… может быть, и друг самой дочери, я точно пока не знаю… сын с женой и двумя детьми и младший сын со своей девушкой.

— Уже десять, не считая нас, — тихо сказала я. — А что с моими детьми? Они обычно приходят ко мне на Песах, девять человек. Еще я всегда приглашаю Галину и ее сына, это русскую, которая приехала в Израиль и заболела здесь раком. Так что в общей сложности нас уже двадцать три человека. Не представляю, как мы все поместимся за столом.

— Не волнуйся, я организую длинный стол, принесу доски, стулья. Куплю на рынке мясо.

И я поняла, что у меня нет выбора, что наступил час испытания.

— Хорошо. Думаю, мне придется купить другую скатерть.

— Я куплю скатерть. А пасхальная посуда у тебя есть?

— Пасхальная посуда? Ты знаешь, нет…

— Как это может быть?

— Так это может быть. Ты же не религиозный, зачем тебе все это?

— Я уже говорил тебе: это то, что есть. У меня нет ответа на все твои вопросы. Просто я знаю: на Песах нужна другая посуда. И нужно откашировать кастрюли, столовые приборы, плиту, иначе это не Песах.

Я посмотрела на него долгим грустным взглядом, не пытаясь понять, и сказала:

— Сказать по правде, я готова на многое, чтобы мы были все вместе на Песах. Мне нравится быть на праздник среди людей. Я не очень люблю Агаду[21], в ней есть раздражающие меня вещи — все эти рассказы про египетские казни и вся эта радость по поводу бедствий египтян… Я бы отказалась от традиционного чтения Агады.

— Мне не кажется, что мой сын согласится от чего-нибудь отказаться, он в последнее время ударился в религию.

— Да, мой зять тоже не откажется. Ты знаешь, он из Туниса. А что будет с матерью твоих детей?

— Что ты имеешь в виду?

— Где она будет на Песах?

— Понятия не имею. Насколько я знаю, у нее нет семьи в Израиле.

— Значит, ваши дети на Песах с тобой, а она останется одна? Мне это не кажется правильным.

— Так что ты хочешь?

— Пригласи ее.

— Пригласи ты сама. Я дам тебе номер ее телефона.

— Хорошо. Так что теперь нас ровно двадцать четыре человека!

Я отчаянно мыла окна, кухонные шкафчики, стол и стулья, пианино, постирала занавески, купила двадцать четыре набора из трех тарелок, большой, маленькой и глубокой, десятилитровую кастрюлю для супа и двадцать бокалов для вина.

Перед самым Песахом я загрузила кастрюли и столовые приборы в свою машину и целый час простояла в очереди, чтобы студенты ешивы откашеровали их в огромном черном котле с шумным пламенем под ним и бурлящей в нем водой.

Я сварила суп в десятилитровой кастрюле, сделала кнейдлах, печеночный паштет, гефильте фиш, студень, цимес и компот. Эли перетащил всю мебель, включая обеденный стол, из гостиной в мой кабинет, лишь пианино осталось стоять на прежнем месте. Соорудил длинный стол, расстелил скатерти. Я накрыла на стол, поставила в центр пасхальное блюдо с необходимыми ингредиентами и рядом с каждой тарелкой положила агаду. Уф! Все должно получиться!

Мне запомнилось, как его бывшая жена вошла с букетом цветом, подошла ко мне, словно к старой знакомой, протянула мне прямую, как линейка, руку и сказала: «Спасибо за приглашение». Она даже не взглянула в сторону Эли, и он тоже вел себя так, словно не видел ее.

Помню, как его старший сын сел на стул, взял еще пустой винный бокал, поднял, посмотрел на просвет и попросил меня перемыть его, потому что он недостаточно чист. Потом он дал мне пластиковую коробку с едой, которую приготовила его жена, и попросил чтобы, когда придет время, я дала ему, его жене и детям именно из