Посох Следопыта - Катерина Грачёва

Леон захохотал.

— Ну, тогда ты сам свою судьбу выбрал. Завтра же к Макаронине сватов пошлём!..

Остальные дети тоже не выдержали, рассмеялись. Серёжка совсем ухохотался и упал на диван. Родители изо всех сил пытались делать строгие лица, но у них это с трудом получалось.

— Оставьте в покое Анну Петровну, это, в конце концов, очень невежливо, — справился с собой папа Артёма. — Когда у вас ваша свадьба? Надеюсь, днём?

— В три часа, — нехотя сообщил Артём и посмотрел на Настю так, как будто ничего не произошло.

— Макс, похоже, ты ему от меня привет не передал? — спросила Настя.

— Да ты ещё не лезь со своей честностью! — вдруг рассердился он. — Мы так до вечера не разойдёмся. И так уже комедию развели вокруг двух синяков… Короче, мне это надоело. Рассказываю. Про первое. Однажды я наврал с три короба, и Лёвка захотел меня на чистую воду вывести и пари заключил. А я струсил и согласился. Пари было дурацкое. Потом я это понял и отказался его выполнять. За это мы и подрались. Точнее, я подрался. У нас с Лёвкой друг к другу претензий нет, и наше это дело, и пусть никто не пристаёт. Второе. Настю расстроил я. Но это уже обратно не повернёшь. Третье. Никакой свадьбы у вашей Насти не будет, значит и говорить о ней нечего. Четвёртое. Почему человеку нельзя на даче ночью в бинокль на звёзды смотреть, это я вообще не понимаю. А в-пятых, это обычные биологи лягушек режут, а талантливые вполне могли бы и не резать, потому что кто сильно хочет, тот всегда своего добивается.

— А я тоже прудовиков исследовал! — заявил Серёжка Максу, обрадовавшись такой возможности. — У меня тоже тетрадка есть! Я там нарисовал строение прудовика. У него два больших рожка и два маленьких.

— Так, мамы, — распорядился папа Артёма. — У нас ещё двадцать минут до автобуса. Если вы успеете быть у проходной, то будете сегодня на работе. Если это вам не надо, то продолжайте разбираться. Я же вижу, что наши Ломоносовы между собой сами разберутся. А телескоп я пока заберу.

Он забрал бинокль и пошёл с веранды в комнату. И мамы своих детей забрали и разошлись. Они бы с удовольствием ещё поразбирались, но ещё больше они хотели попасть на работу.

Лёвка в одной стороне жил, а Макс и Настя в другой, и поэтому мамы их вместе пошли, и они тоже.

— Ты как хочешь, Люд, а мне придётся остаться, — говорила Настина мама Максовой. — Если у ребёнка жар не пройдёт, буду сюда скорую вызывать. Не верю я, что это от нервов, никогда ещё она на такой манер не нервничала. Подхватила небось на болоте какую-то заразу и простыла вдобавок.

— Макс! — сказала между тем Настя. — Зачем ты всё это сделал? Ведь он с Артёма тоже потребует.

— Что потребует? — спросила мама Макса.

— Я ему потребую, — сурово ответил Макс. — Мало не покажется.

— И вообще, пари это пари. Это когда слово дают. Неужели твое слово ничего не стоит?

— Так что же, если я сдуру пообещаю преступление совершить, тогда тоже надо такое слово держать, по-твоему? — возмутился Макс.

— Не знаю, — ответила Настя. — Не знаю, это сложно… Макс, но ведь всё было так просто, ты же выиграл свое пари, зачем ты от него отказался?

— Ты меня совсем за человека не считаешь? — спросил Макс. — По-твоему, ты одна человек, а остальные так, плебеи?

Мамы молча переглянулись.

— Кто такие плебеи? — спросила Настя, впрочем, сообразив, что это что-то недоброе.

— Никто… я, — мрачно и самокритично определил Макс.

— Макс, ты хороший, — горячо сказала она, чтоб он не горевал. — Ты лучше всех. Да только мир весь какой-то дурацкий… неправильный… лягушек режут, раков едят, пари заключают, и все мне говорят — отличаю ли я игру от жизни? Ничего я не отличаю, и не буду отличать, у меня одна жизнь! И отвяжитесь все…

Она тряхнула головой и пошла быстрее. И больше всего болело — не пари, не лягушки, даже не то, что Андрейка над шалашом надругался, а то болело, что она сама чуть не открыла девчонкам шалаш. Весь мир гадкий, предательский, и я сама нисколько не лучше!..

Её начали душить слёзы, и она побежала от всех. И так всё было плохо, и в душе, и в теле (попробуй выстой такой допрос, когда у тебя голова совершенно кружится и в ушах звенит!), что она просто упала в траву, разрыдалась и не могла остановиться, и ей уже было совершенно всё равно, что вокруг. А вокруг, конечно, наклонялись сразу две мамы, Серёжка и Макс.

14. Дальние дали

Все стало маленькое. Окопчик — не зароешься в нём, и шорох листьев не такой, не так все зелено…

Хочется чего-то иного, иного, иного…

Мама взяла напрокат палатку и поставила около дачи. Палатка зелёная, бывалая, даже с окошечком, в ней про далёкие путешествия думается.

Днём приходят ребята в палатку играть в нарды и в коммерческую игру «Кооператив», деньги считают. Настя и Иринка насчёт денег всех обыгрывают. Но это как-то неинтересно. Сначала всё жадно так, жадно, радуешься, что ты самый большой богатей, что ты яхту купил и всякое такое, а потом посмотришь за окошечко — день к закату клонится. Умер день, больше не повторится… И биология не прочитана, и исследований не было. А паук Желтобрюшик весь день на паутину не вылезал. Должно быть, погода ему не нравится. И вообще стал сонный. Настя ему из проволоки сделала кольцо, чтоб на нем паутину крепить, но он по старинке плетёт на малине, ему так приятней.

Артём с Леоном рыбу удят сами по себе. И среди старших на корте время проводят: теннис, анекдоты, беседы. Иринка с компанией устраивает «луна-парк»: выдумывает аттракционы и детей играть приглашает. Кольцеброс и всякое такое. Выдает призы — открытки, фантики, мелкие денежки. Черноглазая Алинка со своей подругой Олькой новую игру надумали: стоят все в очереди, на вопросы отвечают, задания выполняют, кому повезёт до конца добраться — тому приз. Мальчишки и те с удовольствием играют, хотя призы пустяковые. Им нравится. И те же самые призы потом другим раздают, когда сами ведут игру. Беспроигрышные лотереи всякие распространились.

Коммерция…

Топ, топ. Опять кто-то к малиннику пришёл. Сейчас в палатку полезут.

— Кто-нибудь есть?

— Я есть. Только если полезешь, смотри комаров не напусти.

— Чего ты тут делаешь? Опять пишешь? Кажется, тут и исследовать некого, кроме комаров.

— Думаю.

— Я мешаю?

— Нет, не мешаешь.

— А такое ощущение, что ты только и ждёшь, когда я уберусь.

— Нет. Не жду. Сиди. Мне всё равно.

— А о чём ты думаешь?

— Не знаю. Просто какая-то тоска. Скоро лето кончится. А я ужасно не хочу его отпускать. В каждом жёлтом листике умираю. Всё не так. Всё какое-то чужое. Макс, зачем люди взрослеют? Макс, это я одна так мучаюсь или нет? Как будто целый мир безвозвратно тает.

— Ну как… все взрослеют. С этим уж ничего не поделаешь. Тут даже Ломоносовым сделаться — не поможет. А почему ты так не хочешь взрослеть? — участливо спросил Макс.

— Я последний из могикан. Я одна на всём свете. Когда-то всё было живое и моё. Теперь от меня моя природа отвернулась. А люди мне всегда были чужие. Макс, ты старше меня. У тебя не было вот так? Или было?

— А я тебе тоже чужой? — вместо ответа спросил он.

— Чужой.

— А ты мне не чужая. Почему ты такая замороженная? Пошли на лодке покатаемся.

— Макс, поздно уже. Все лодки уж прицепили.

— А там один замок сломался, я видел сегодня. Мы эту лодку возьмём и поедем. А вёсла я у папы попрошу. У нас есть. Я вот и хотел тебя позвать. В лодке заход солнца встретим, представляешь! Я встречал однажды с папой, а ты?

— Макс, я не хочу. Что ты ко мне всё приходишь? Ты меня всё равно не понимаешь. Ты хороший, Макс, только ты пойми, что я последний из могикан и мне среди вас места нет…

Он замолчал, закинул руки за голову, тоже стал думать.

— Настя, домой!

— Не пойду!

— Что ты там делаешь одна?

— Я не одна, я с Максом!

— Тоже мне, успокоила маму, — тихо рассмеялся Макс.

— Что вы там делаете с Максом?

— Иди да посмотри! — сердито крикнула Настя. — Только и знает: домой, домой. Да что я там дома забыла?

— А дома тепло, — сказал Макс. — Пошли ко мне, в нарды поиграем? Моя мама пирог испекла, ещё осталось… — потом он нашёл аргумент посильней:

— А ещё я у себя под крыльцом норку от мышки нашёл. И положил кусок сыра. Хочешь посмотреть, съела она его или нет?

— Мой дом не там. Мой дом не в норке! — вспылила Настя.

— Ты чего? В какой ещё норке?

— Ничего. Макс, иди, пожалуйста, домой, ты мне уже мешаешь. Извини. Может быть, завтра. Хочешь, я к тебе завтра приду? Мы заварим чай из травок и поиграем во что угодно. Хочешь? Только завтра.

Макс вздохнул, обулся и ушёл.

Топ, топ, топ. И опять тихо-тихо. Иногда птица пролетит, покачает ветку.

Почему я такая одинокая? Почему у меня никогда друга нет? А мама скажет: грех тебе жаловаться, Настя! За тобой всегда толпы ребятни бегали! У кого ещё есть такой преданный доктор Ватсон, Архивариус, без которого ты дня не проводишь — всё торчите в гостях друг у друга. У какой девчонки есть такой друг, как Непобедимый, с которым она с дошкольного возраста вместе, велосипед к велосипеду, у кого ещё был такой секретный домик-шалаш на двоих, с вьюнком по решётке окна? А у кого есть — даже не на даче, а во внешнем мире! — такой одноклассник, как Юрик, с которым можно поговорить о чём угодно… Да ты на Макса посмотри — у кого есть такой добрый ухажёр? И не фыркай, привыкай, что друзья теперь ухажёрами называются, когда они мальчики. Вон Леон за Элен ходит, да он же над ней и смеётся, а Макс-то совсем не таков! Он хороший, Макс. Чего же тебе ещё нужно, глупая ты голова, глаза-то раскрой, посмотри кругом, да у кого ещё найдешь такую счастливую и насыщенную жизнь?! Да про такую жизнь только в книжках писатели сочиняют поштучно, и весь мир зачитывается, и мечтает о ней, и не имеет, а у тебя такая жизнь наяву!