Осоковая низина - Харий Августович Гулбис

Эрнестина глубоко вздохнула.

— В-третьих. Мама не тот человек, который на все это сможет спокойно смотреть. Разве она потерпит, чтоб у нее в доме хозяйничал другой?

— Не понимаю.

— Если Густав там распоряжаться станет, а распоряжаться ему придется, он ликвидирует и грядки, и площадку для игр. Волей-неволей он окажется в роли хозяина, начнет предъявлять претензии и так далее.

— Пока он там всего лишь дворник. И без всякого жалованья.

— Милая Эрнестина, я тебя очень люблю и уважаю и все это говорю ради твоей же пользы.

— Благодарю.

В тот вечер Эрнестина Густаву ничего не сказала, но на другой день передала разговор с братом во всех подробностях.

Густав долго молчал, затем сказал:

— Надо уходить.

— Пожалуй.

Курситисы решили искать дешевую квартиру в другом месте, лучше всего за Даугавой, где при многих домах есть огороды и целые песчаные пустыри, на которых можно построить и теплицу. Для коровы давно уже не хватало корма, его приходилось покупать за большие деньги, а молоко все равно давали бесплатно Гертруде и Нелде. На следующей неделе Гриету отвели на рынок и продали. Теперь Гертруда и Нелда вынуждены были покупать молоко в лавке. А в остальном все как будто оставалось по-прежнему, привезенные материалы продолжали лежать без дела. Густав ходил на фабрику, рано утром и поздно вечером подметал улицу, скалывал лед, посыпал тротуар песком и золой. Отношения с матерью и сестрой испортились. Курситисы с ними лишь здоровались, в разговоры не вступали. Заметно было, что мать и Нелда чувствовали себя неловко, но в то же время были довольны: наша, мол, взяла.

В одно воскресное утро Густав в поисках работы отправился по садоводствам и, пожертвовав шесть рублей, сел на трамвай. В вагоне было пустовато. Густав развернул газету, по привычке пробежал глазами объявления.

«Срочно требуется садовник…»

Но радость оказалась преждевременной: место, как обычно, предлагали в деревне. С упавшим настроением Густав сложил и сунул в карман газету. Однако, проехав несколько остановок, снова достал газету и прочитал объявление.

«…в имении. Обращаться в Риге, по Рыцарской улице…»

Густав знал большие сады имений, обычно они были запущены, и немало требовалось труда, чтобы привести их в порядок. Густав занимался этим целых десять лет. Но было это давно, в молодости. Он тогда был гораздо предприимчивее. Жил один и мог отправиться хоть на край света, а теперь жена, дочь…

Но в Густаве неожиданно проснулся какой-то дьявол. Он вскочил и на следующей остановке сошел, поспешив по указанному адресу.

Дверь открыла прислуга.

— Подождите, я доложу о вас полковнику.

К Густаву вышел человек небольшого роста в офицерской форме. Смущало узкое мальчишеское лицо, очень уж не сочетавшееся со сверлящим взглядом и пронзительным голосом.

— Соответствующее образование у вас есть?

— Да, я учился у Вагнера.

Отзывы с предыдущих мест работы, все похвальные, у Густава всегда при себе.

Моложавому полковнику было лет тридцать пять, но этот низкорослый человек был так самоуверен, что Густав, разговаривая с ним, чувствовал себя чуть ли не мальчишкой.

— Мои условия вам подходят? — закончив разговор, спросил полковник.

— Да, — ответил Густав.

— Когда вы можете приступить к работе?

— Наступает весна, уже пора заняться садом и…

— В будущее воскресенье за вами на станцию пришлют повозку.

Полковник дал понять, что разговор окончен, Густав простился и, взволнованный, вышел.

Чем ближе Густав подходил к коричневому деревянному дому на Ревельской улице, тем больше трезвел и даже робел.

— Пампушечка, я нанялся садовником.

— Где?

— Тебе не понравится.

— Говори же где!

— В деревне. В Курземе.

Эрнестина ждала, что Густав скажет еще.

— Это сад в имении. Есть дом для садовника. Двадцать тысяч в год жалованья. И еще есть хлев, в котором можно держать корову. Хозяин предоставляет выпас.

— Хочешь пойти? — недоверчиво спросила наконец Эрнестина.

— А что делать?

— Никуда я не поеду.

Весь день Густав пытался убедить Эрнестину, а она — его. К вечеру, усталый от споров, Густав уступил и пошел к полковнику отказываться. Подойдя к дому на Рыцарской улице, Густав остановился. А побродив с получаса, вернулся домой.

— Отказался?

Густав не ответил. Эрнестина больше не спрашивала. Она знала, что через несколько дней муж отойдет и все будет по-прежнему. Но прошла неделя, а Густав оставался таким же, мрачным, замкнутым, слова из него не вытянешь.

— Папочка, почему ты такой грустный?

— Ничего, так… — Густав замолчал, не договорив.

— Скоро найдешь работу здесь, в Риге.

Густав кивнул, но глаз не поднял. Алиса видела, как мучителен для отца этот разговор, и, опечаленная, оставила его в покое.

В следующее воскресное утро Густав подмел улицу, переоделся в лучший костюм и, ничего не сказав, ушел. Как бы отправился искать работу по рижским садоводствам. А на самом деле Густав пошел на станцию, взял из камеры хранения заранее оставленный там кожаный чемодан и мешок с одеялом, рабочей одеждой и необходимыми садовнику вещами; купил в кассе билет до Бруге.

А в почтовом ящике квартиры Курситисов оставил записку:

«Я от места не отказался и уезжаю сегодня туда работать. Как устроюсь, пришлю письмо с новым адресом. Если что случится, напишите. Густав».

После отъезда Густава прошло три недели. Наступила пасха. За это время он прислал две открытки. Последнюю перед самым праздником. Из-за работы и плохой дороги он сейчас никуда ехать не может. Позже, когда потеплеет и дороги подсохнут,