Осоковая низина - Харий Августович Гулбис

Отец получал на фабрике около ста рублей в день, без всякого питания.

— Но в объявлении было же сказано, что приличное жалованье.

Так Алиса начала работать няней в семье адвоката Ренге.

Алиса свои обязанности старалась выполнять как можно лучше. С маленьким Даумантом говорила, как от нее требовали, только по-русски. Мальчик плохо воспринимал язык, отмалчивался, что-то бурчал или же напевал на свой манер, а если ему что надо было, спрашивал по-латышски. Да и заниматься с Даумантом удавалось не часто. Всем заправляла хозяйкина мать, она же распоряжалась работой и временем Алисы:

— Алиса, милая, сбегай-ка в лавку!

— Оботри пыль!

— Постирай хозяйкины лифчики!

— Натри-ка полы!

Старуха нянчила внука сама, разговаривала с ним на языке своих предков и к намерению зятя научить мальчика до четырехлетнего возраста двум иностранным языкам относилась с иронией.

— Только собьет ребенка с толку. Дурачком вырастет.

Напарница Алисы, немка, работу служанки для себя считала зазорной, и вскоре Алиса поняла, что она одна убирает квартиру и наводит блеск. Алиса никому не жаловалась, при такой оплате это было бы грешно. Она стирала одежду, белье ребенка, натирала полы, чистила кастрюли, пока те не заблестят, как новые; даже носила из дому тряпки и мыло, потому что старая хозяйка была, скуповата.

А молодая хозяйка на пустяки не разменивалась. Вела жизнь светской дамы, часто посещала театры и концерты. У четы Ренге иногда бывал какой-то молодой поэт. Тогда хозяйка садилась за рояль и играла Шопена. Поэт и сам господин Ренге, если был дома, молча, глубокомысленно слушали.

Алисе очень нравились эти концерты. Вначале она несколько раз тихонько приводила Дауманта в гостиную, садилась с ним на ковер и слушала, но мальчуган ерзал, мешал, и Алисе приходилось возвращаться в детскую. Алиса стала слушать музыку в коридоре, но это не нравилось старой хозяйке; только заметит, как тут же придумает девушке работу. Наконец ей пришлось наслаждаться музыкой только через стенку.

Убирая гостиную и сметая пыль, Алиса всегда поднимала крышку рояля и белой тряпкой вытирала клавиши. Порою дотронется тихонько до одной и, затаив дыхание, прислушается к тающему звуку, а однажды, когда дома никого не было, она так же, как хозяйка, уселась на вращающийся табурет и одним пальцем пыталась сыграть простую мелодию. Успех так увлек ее, что она не услышала, как отворилась дверь.

— Вилма не любит, когда трогают ее рояль.

То была старая хозяйка. Она сурово взглянула на Алису и обождала, пока та не закроет крышку и не покинет комнату.

Дома Эрнестина спросила:

— Ты не заболела?

— Нет, — ответила Алиса.

Она не могла ни солгать, ни сказать правду. Жалованье госпожа Ренге обещала платить в последний день месяца и свое обещание выполнила.

— Получите, вы это честно заработали! — благосклонно сказала она и протянула деньги.

Алиса поблагодарила и сунула их в карман фартука. Убирая коридор, вытерла руки и пересчитала деньги. В сущности и считать-то нечего было: за три недели — триста рублей. Алиса остолбенела. Проработала одиннадцать дней и надеялась получить, по крайней мере, тысячу. Это была бы третья часть того, что необходимо на новое зимнее пальто. Алиса горлом почувствовала стук сердца.

Управившись с заданной работой, она набралась храбрости и постучала в дверь хозяйкиной комнаты.

— Да!

Госпожа Ренге писала на розовой бумаге письмо. Прикрыв его ладонью, она не без раздражения спросила:

— Что вам нужно?

— Простите, пожалуйста, что помешала, но…

— Что такое?

— Тут все за три недели?

Алиса мяла в руке деньги.

— А сколько же вы хотели?

— Мне казалось, что по сто рублей за день.

Хозяйка рассмеялась.

— Бедное дитя, какая вы все же наивная! Хотите, чтобы мы вас кормили, и еще требуете такие деньги! Один фунт масла стоит восемьдесят рублей!

Алиса лишилась дара речи. Она потупилась и вышла.

Никогда ей еще не было так стыдно за себя.

Эрнестина пошла к Ренге и сказала, что за такое маленькое вознаграждение ее дочь работать не будет.

— Ведь она сама согласилась, — удивилась хозяйка.

— Она вас не поняла.

— Мы не виноваты, что она плохо родной язык знает. Кроме того, она мальчика ничему не научила.

— Вы давали ей другую работу.

— Мы?

— А кто же?

— Она хотела угодить моей маме. Характера у девушки нет. Это я поняла сразу. По линии руки увидела, это уж на всю жизнь. Очень сожалеем, что получилось такое недоразумение.

Алиса опять должна была искать работу.

Как раз в это время все больше стал сдавать Криш.

Он спал теперь у Гертруды на кухне. Утром, поднявшись с постели, забирался в угол, чтобы никому не мешать, и сидел там до вечера. Он вдруг так ослабел, что не мог даже спуститься на двор. Затем начал жаловаться на боли. Сидел, согнувшись, положив руку на живот, и раскачивался взад и вперед.

— Надо позвать врача, — сказала Эрнестина.

— Позвать можно, — согласилась Гертруда, — но все и так понятно: мочевой пузырь.

— Не надо врача, — отозвался Криш.

Гертруда послала Алису на Александровский рынок за толокнянкой, сделала настой и дала Кришу. Но ему не полегчало. Однажды утром он уже не мог встать с постели.

— Дедуня, тебе очень больно? — спросила Алиса, присев на край кровати.

— Больно.

— Может быть, пройдет.

— Не пройдет; когда умирать пора, не проходит.

Криш сказал это совсем спокойно, но Алиса вздрогнула.

Боль все усиливалась, и Криш стонал, особенно по ночам. Гертруда не переносила его