Приговор приведен в исполнение... - Олег Васильевич Сидельников

Царь наш белый кормщик пьяный, —

Он завел нас на мель прямо!

Чтобы барка шла ходчее,

Надо кормщика — в три шеи!

— Помилуйте, Сансаныч, да вы же настоящий якобинец! И как это вас пустили в Александровскую Военно-юридическую академию?

— Сам удивляюсь, — улыбаясь, развел руками Крошков. — Во всяком случае, могу вас уверить в том, что служить буду честно.

— Ну и превосходно. Словом, как в старой песне народнической:

По чувствам — братья мы с тобой:

Мы в искупленье верим оба...

И будем мы с тобой до гроба

Служить стране своей родной!

— Прекрасная песня, Фриц Янович. Я такой не знал. Не перепишете ли на досуге?

— С удовольствием. Но прежде всего я перепишу вам наши, большевистские песни. Великолепные, прекрасные как по форме, так и по содержанию: «Интернационал», «Вы жертвою пали», «Вихри враждебные»...

— Ловлю вас на слове. Жду песен. А какого вы мнения о Хайяме?

— Не любитель такой поэзии, хотя и признаю гениальность Омара Хайяма. Любовь, вино... Есть, правда, и мудрые мысли.

— Позвольте, а как вам понравятся такие строки Хайяма...

О небо! К богачам щедра твоя рука —

Им яства вкусные, им свежесть ветерка...

А тот, кто сердцем чист, тому лишь корка хлеба:

Такое небо — тьфу! — не стоит и плевка!

Заглянул удивленный Ковалев. Он давно не слышал, чтобы в кабинете начальника читали стихи, хохотали. Точнее — вообще ничего подобного не слыхивал. Фриц Янович успокаивающе замахал руками, мол, всё, всё в порядке, не волнуйся. Завприемной укоризненно покачал головой.

— Вы бы хоть вздремнули, Фриц Янович.

— А что? Дельное предложение. — Цируль знаком остановил начавшего было прощаться Крошкова. — Минутку... Товарищ Ковалев, быстренько двоих охранников!

Крошков с недоумением уставился на Цируля. Затем спросил:

— Что?.. И меня под арест? — басок его прозвучал неуверенно, хотя глаза улыбались.

— Это уж как вам будет угодно расценивать, уважаемый Сансаныч. Когда по бокам шагают двое с винтовками, это сильно смахивает на арест. Но должен же я доставить вас к вашей супруге в целости и сохранности!

Крошков порозовел от удовольствия, рассыпался в благодарностях. Но от охраны решительно отказывался.

— И слушать не хочу, — возражал Цируль. — Шуба на вас тысячная, соболья шапка. Небось фамильная. Нарядились, словно специально решили искушать нашу клиентуру.

— Зимнего ничего другого не имею. Что было — на «Пьян-базаре» продано, выменено на продукты. Да я ведь не Иванов, чтобы притворяться пролетарием. А шуба действительно фамильная... Вы мне лучше пистолетик какой-нибудь выдайте... Как сотруднику уголовного розыска. Завтрашний день, с которого меня зачисляете, — вот он уже, рассвет скоро. Мне пора приступать к своим обязанностям, хотя формально... Нет еще резолюции Пригодинского и соответствующего приказа.

— Пистолетик я вам дам. Случайно обзавелся вот этой игрушкой, — Фриц Янович вынул из письменного стола браунинг № 2, из которого в него сегодня днем стрелял неизвестный. — Возьмите. Штучная работа. Ствол отникелирован, затейливая гравировка... Но без сопровождающих все равно не отпущу...

Резкий телефонный звонок прервал Цируля.

Докладывал Пригодинский.

— По мелочам не беспокоил вас, товарищ Цируль. Но вот сразу два сообщения: убийство мастера дамских шляп Аулова на улице Старогоспитальной с целью ограбления. Убит не только сам хозяин дома. Изнасилованы и затем убиты жена Аулова, шестнадцатилетняя дочь и прислуга. В доме взломан лишь сейф, спрятанный за ковром. И второе: в перестрелке возле гостиницы «Националь», на улице Джизакской, убит неизвестный. На трупе солдатская форма, шинель без погон...

Цируль пересказал Крошкову доклад Пригодинского. Глянул на своего нового сотрудника с изрядной дозой сомнения, дескать, ну и что?

Выслушав Цируля, Крошков вскочил и зашагал по кабинету, морща высокий чистый лоб. Фриц Янович залюбовался своим новым сотрудником. Хорош мужик! К нам бы его припаять навсегда!

— Фриц Янович! — вдруг огорошил Крошков. — Убийство Аулова и его близких, если я не ошибаюсь, есть дело рук банды Клубнички.

— Клубнички? — поразился Цируль.

— Именно. За годы адвокатской практики я накрепко запомнил клички наиболее известных в те времена бандитов. И даже присутствовал при расследовании очередного преступления Клубнички. У него такая манера... Если в доме, который он грабил, были женщины, он, как правило, прежде чем расправиться с ними, совершал насилия... Вместе со своими сообщниками-бандитами. Его тогда не поймали. Клубничка грабит так называемый «средний класс». И еще есть примета: место происшествия, как вы говорите, засыпано нюхательным табаком, кайенским перцем и обрызгано керосином. Это его почерк — Клубнички.

— Но почему... Почему вы решили, что это именно Клубничка?

— Фриц Янович, дорогой мой, учтите немаловажное обстоятельство. Дело в том, что у профессиональных преступников есть не только внешние приметы. Они отличаются и по так называемому «почерку». С точки зрения здравого смысла это, конечно, странно, вроде бы уголовники оставляют на месте преступления свои визитные карточки. И все же факт: каждый из них с годами вырабатывает свой преступный «почерк». И тот факт, что Клубничка в Ташкенте, еще раз подтверждает мою догадку. Есть преступники оседлые, они не покидают, скажем, Петроградскую или Московскую губернию. A есть преступники-«гастролеры». Клубничка как раз и есть «гастролер».

Вновь зазвонил телефон. Пригодинский сообщил, что убитый на улице Джизакской опознан. Это бандит по кличке Угрюмый. По-видимому, произошла стычка между шайками.

— Одним негодяем меньше, — резюмировал Цируль. — Что нового там... на Старогоспитальной? Сейчас выезжаю.

Явились двое стрелков, вызванных для сопровождения Крошкова. Фриц Янович улыбнулся, сказал:

— Все же не удастся вам, Алексансаныч, отвертеться от охраны. Не желаете ли проехаться до Старогоспитальной?

— Вы читаете мои мысли. Только что хотел сам предложить свои услуги.

— Ну и превосходно. Покажите нам, как надо по-настоящему работать. Правда, Пригодинский тоже дело знает. Но, как говорится, одна голова хорошо, а две лучше. Кроме того, Александр Степаныч цивилист, если не ошибаюсь. Занимался до войны гражданскими делами. Криминалистику знает лишь теоретически. Но ничего, на ходу человек переквалифицируется. И, знаете, у него неплохо получается.

Вскоре фаэтон с поднятым верхом выехал со двора управления. Его сопровождали двое конных стрелков. Хлестал дождь вперемешку со снегом, завывал ветер. Улицы, погруженные в чернильную тьму, словно вымерли.

— Тоскливая картина, не так ли? — произнес Цируль.

— Не совсем так, — Крошков вздохнул. — Никакой картины. Темень, хоть глаз выколи.