Неизвестная Россия. История, которая вас удивит - Николай Усков

Первые статистические данные о населении России относятся к подворной переписи 1646 года. Тогда на территории Московского царства проживали около 6,5–7 миллионов человек при плотности населения в 0,5 человека на квадратный километр (Россия 1646 года не включала украинские и белорусские земли, но уже присоединила Сибирь). Во времена Петра Великого население России перевалит за 15 миллионов человек, примерно столько тогда было необходимо для того, чтобы считаться великой европейской державой, но по плотности населения она будет все равно значительно отставать от западноевропейских стран: 1,1 человека на квадратный километр, в европейской России чуть лучше – 3,5. Для сравнения, около 1600 года Италия насчитывает 44 человека на квадратный километр, Нидерланды – 40, Франция – 34, Германия – 28, Пиренейский полуостров – 17, Польша и Пруссия – по 14, Швеция, Норвегия и Финляндия – около 1,5 человека на кв. км.

Перенаселенной Европа стала давно. Во всяком случае, ее лесной покров был практически полностью уничтожен – скажем более элегантно, колонизирован человеком уже в XI–XIII веках, что и понятно: относительное перенаселение требовало культивации все больших пространств, чтобы элементарно выжить. В европейской России еще в 60-е годы XIX века лесом было покрыто до 40 % территории. В эпоху Киевской Руси и Московии человеческая жизнь, вероятно, пульсировала только на редких островках, свободных от леса. Так, даже Киев, который сегодня находится практически на границе степной полосы, был, согласно древнейшей летописи, лесным городом: «И бяше около града лес и бор велик». Когда муромскому или ростовскому князю с верхнеокских земель нужно было попасть в Киев, он шел не прямой дорогой, а сильно в объезд, через Смоленск. Былины тоже сохранили воспоминание о непролазных лесах между Муромом и Киевом. Киевские богатыри смеются над Ильей Муромцем, который якобы шел «прямоезжей дорогой»: «Залегла та дорога тридцать лет от того Соловья-разбойника». Лесные дебри, давшие имя даже городу Брянску (Дебрянску) на Десне, стали немного прочищаться к середине XII века, во всяком случае, Юрий Долгорукий уже водит напрямик из Ростова в Киев внушительные полки.

Само русское слово «дорога» происходит от глагола «дергать» – дорогу буквально продирали сквозь лес. Так же выдирали у леса и землю под пашню. Участок расчищали, вырубленный лес сжигали, добиваясь таким образом искусственного удобрения небогатой почвы – такие участки назывались палями. Были они, как правило, небольшими, поскольку для земледелия годились только сухие места, а они в постледниковой Русской равнине были очень редки. Едва ли поселение составляло один, много три крестьянских двора. Через шесть-семь лет паль истощалась, и деревне приходилось идти дальше, снова рубить и жечь лес. Такое лесное кочевание охватывает столетия российской истории. И лес все равно стоит. Ключевский говорил: «История России есть история страны, которая колонизуется». Правда, в отличие от Западной Европы внутренняя колонизация здесь была не следствием относительного перенаселения, а спецификой хозяйственной жизни. Русские не столько расселялись, сколько переселялись, словно стая птиц, с одной пали на другую. Благо громадная пустота Русской равнины это позволяла.

Перенаселенная Европа в XVI веке отдает излишки своих людских ресурсов Новому Свету – обеим Америкам, что сделает языки главных колониальных империй Европы – испанский и английский – самыми многолюдными в мире. Новый Свет – дитя перенаселенной Европы. Некоторые исследователи называют Сибирь российской Америкой. Но сходство здесь только формальное. В XVII–XVIII веках эмиграция русского населения в Сибирь была смехотворной: самое большее по две тысячи человек в год. К концу XVIII века в Сибири вместе с коренными народами жили около 600 тысяч человек. Незаселенность этих обширных территорий представляла постоянную головную боль для правительства. В 1756 году сибирский губернатор Чичерин, объясняя Петербургу очередную неудачу по привлечению переселенцев, жалуется на их «ленивство», которое «все превозмогло, и никакого успеха в том нет». Массовая колонизация Сибири начнется только в 90-е годы XIX – начале XX века, когда в Центральной России, наконец, будет ощущаться относительный избыток населения. Его ежегодный прирост составлял тогда 1,5 млн человек. После столыпинской аграрной реформы с 1907 по 1914 год, то есть за каких-то семь лет, в Сибирь переселилось свыше 2,5 млн крестьян. Таким образом, сравнение Сибири для России с Америкой для Старого Света начинает работать только в самом начале XX века. В 1900 году военный министр Куропаткин имел все основания заявить: «Необходимо помнить, что в 2000 году население России достигнет почти 400 миллионов. Надо уже теперь начать подготовлять свободные земли в Сибири, по крайней мере, для четвертой части этой цифры». Революция 1917 года навсегда похоронила эти расчеты.

Физическая Федора и нравственная дура

В 1831 году князь Вяземский, комментируя патриотические стихи Пушкина по польскому вопросу, заметил: «Мне так уж надоели эти географические фанфаронады наши: от Перми до Тавриды и прочее. Что же тут хорошего, чем радоваться и чем хвастаться, что мы лежим врастяжку, что у нас от мысли до мысли пять тысяч верст, что физическая Россия – Федора, а нравственная – дура». Так один из самых ядовитых умов России, наверное, впервые попытался критически оценить простор страны, который, как я уже писал, был не только ее благом, но и проклятием.

Низкая плотность населения в сочетании с огромными пространствами законсервировала экстенсивный тип экономики, в которой решающую роль играют не производительность труда и технические инновации, как в Западной Европе, а неограниченность ресурсов – земли, леса, дичи, рыбы, мехов и, наконец, нефти и газа. Собственно, эксплуатация не связанных с земледелием ресурсов исторически и называется в России «промышленностью». «Промышленные люди» освоят Сибирь в XVII веке и Аляску в XVIII–XIX веках, то есть будут прежде всего хищнически истреблять местного пушного зверя. Добычу пушнины тогда и понимали, как правило, под «промышленностью». Первое серебро Сибирь даст почти через 150 лет после своего покорения, в 1704 году, золото – в 1752 году. Националисты напрасно ругают Александра II за то, что он продал американцам Аляску. Александр II был истинно российским царем. Истребив каланов – их мех серебрился еще на Евгении Онегине, – русские просто не знали, зачем им эта земля и что еще с ней можно делать. И даже давали американским сенаторам и газетчикам взятки, чтобы поскорее избавиться от лишней обузы.

Характерно, что, когда русский человек попадает в средневековую Западную Европу, его поражает «хитрость» тамошней жизни. Вот что пишет анонимный автор из Суздаля, который первым из соотечественников оставил записки о своем путешествии на Запад около середины XV века: «И среди града того (Люнебурга в Германии. – Н.У.) суть столпы устроены, в меди и позлащены, велми чюдно, трех сажень и выше; и у тех столпов у коегождо люди приряжены около тою же медию (то есть медные статуи. – Н.У.); и истекают ис тех людей изо всех воды сладкы и студены: у единого из уст, а у инаго из уха, а у другаго из ока, а у инаго из локти, а у инаго из ноздрию, истекают же велми прытко, яко из бочек; те бо люди видети просто, яко живи суть, и те бо люди напояют весь град той и скот; и все приведение вод тех велми хытро, истекание и несказанно». А вот Лейпциг: «И таковаго товара и хитра рукоделиа ни в коем граде в предписанных не видехом». Нюрнберг: «И полаты в нем деланы белым камнем, велми чюдны и хитры; такоже и рекы приведены к граду тому великими силами хитро; а иные воды во столпы приведены хитрее всех предписанных градов, и сказати о сем убо не мощно и недомыслено отнудь». Аугсбург: «И божници в нем устроены, и с надвориа писано велми хитро». И, наконец, Флоренция: «И есть во граде том божница устроена велика, камень мормор бел да черн; и у божницы тое устроен столп и колоколница, тако же белы камень мормор, а хитрости ея недоумеет ум наш».

Европейцы хитры, русские бесхитростны. Умничанье у нас вообще не поощряется. Если вы думаете, что слово «умничать» принадлежит какому-нибудь безымянному прапорщику Российской армии, вы ошибаетесь. Оно довольно часто встречается в грамотах Московии примерно в том же значении, в котором его потом употребит наш коллективный прапорщик.

Столетия экстенсивной экономики, безусловно, сформировали особый тип личности – «бесхитростный», не «умствующий» или, как бы мы сказали сегодня, неинновационный. Можно было бы назвать его даже паразитическим, если бы жизнь нашего народа не была так трудна и трагична. При всей громадности Россия была страной, в которой суровый климат и бедные почвы обрекали население на скромную жизнь, часто на грани существования. Страны Западной Европы не знают голода с середины XIX века, Россия – только со второй половины XX века. «В Европе, – пишет Ключевский, – нет народа менее избалованного и притязательного, приученного меньше ждать от природы и судьбы и более выносливого». Правда, и более склонного к краткому, зато чрезвычайному напряжению сил в миг короткого северного лета, нежели к постоянному размеренному труду в течение всего года. Корабельное слово «аврал» – спешная работа на судне – пришло в наш язык из голландского уже при Петре, но очень точно описывает национальные трудовые привычки.