НеСказки о людях, случившихся на моем пути (сборник) - Таньчо Иванса

Грете сложно было все это понять, но она привыкла считать, что Карлу виднее, а ей с ванильными булочками дай бог справиться.

Карл подобрал Грету ребенком. Вырастил. Можно сказать, взрастил своими историями. Она пыталась их записывать одно время, но всегда что-нибудь происходило. Не любят слова быть припечатанными к листу бумаги. Так они теряют свое ровно-душие и независимость, – решила Грета, – и перестала пытаться.

И действительно. Слова вокруг нее стали порхать как бабочки, лишь изредка радуя ее своим присутствием. И сейчас они не в тягость, а в удовольствие.

Дорога от железнодорожных путей до крыльца Греты занимает около получаса. Отлично, – решила она, – я успею еще словить абрикосовый сквозняк, пусть дом пропитается ароматом цветущих деревьев и будущих фруктов. Этот маленький шалун прилетает из сада, что через два квартала.

А пока суть да дело, Грета подперев ладонями подбородок, смотрела в окно на прохожих. Когда она была маленькая, все, кроме Карла, казались ей громкими и суетливыми. Сейчас она начала подозревать, что сама стала такой же, а тихий, легкий шаг Историка, не оставляющий следов на песке, и голос, больше похожий на шум в ракушке – это бесценный дар.

Просто у Карла есть крылья, – думала Грета и сейчас думает также.

– Я расскажу тебе историю, – доносится до ее ушей мягкий, певучий голос. Без «здрасьте», без «как дела». В этом весь Карл. – Был я в одном городе. Чудесный городок. Черепичные крыши, стеклянные двери, палисадники и сады. И много, уму ни постижимо сколько, цветов. А вот людей совсем мало. Сначала я подумал, это потому, что жители очень любят цветы. Потом оказалось, что цветы не любят людей, они – жители и есть, а люди… нечто вроде слуг.

– Здравствуй Карл, – умиляется Грета. И видит, как медленно, но верно расцветают ее фиалки.

– Ты не изменилась, – Карл смотрит в окно, но видит то, что не подвластно зрению.

– Прошли годы, – вздыхает Грета. – Твоя чашка не изменилась, ты не изменился, а я постарела.

– Какие глупости, – Карл наконец повернулся и взглянул Грете в глаза.

– Слышишь шорох?

Грета прислушалась, за окном действительно что-то шуршало, трещало, гудело. Еле слышно, но все же.

– Это шаги времени, Грета. Вокруг, дом они не задевают. И если выходить на улицу через крышу, а палисадник пересекать влет, то время тебя не достанет.

– Правда твоя Карл, только я не умею летать, – мягко возражает Грета.

А про себя думает, что может быть ошибается. Рядом с Историком невозможно быть в чем-то уверенной на сто процентов, особенно в чем-то эдаком. В чем «эдаком» Грета так и не сформулировала, но ей почему-то стало гораздо легче в ногах и невесомей в ладонях. Того и гляди взлетит. А ведь секунду назад была уверена, что не сможет. Вот что значит – присутствие Карла.

Грета сдалась:

– Ладно, давай пить кофе.

– Но только на крыше, – ухмыляется Карл. – А потом я покажу тебе, откуда ведут мои следы к твоему дому.

Грета обрадовалась. Никогда еще ей не делали таких заманчивых предложений.

– Только возьми мой плащ-видимку, мне сегодня совершенно необходимо, чтобы меня имели во внимании и принимали на вид, – говорит Карл уже с верхней ступени лестницы, ведущей на чердак. В одной его руке поднос с кофейником, молочником, сахарницей, и розовой чашкой от сервиза, а в другой – его любимая чашка.

Ну да, – припомнила Грета, – этому подносу, созданному каким-то случайным сновидцем, Карл никогда не доверял. По крайней мере – свою единственную любимую чашку.

– А еще я был в странном месте, где живут полулюди-полупризраки, – говорил Карл, и лестница под его легкими шагами еле слышно вздыхала, – самое страшное время для них наступает, когда им приходит время рождаться, представляешь?

Грета глупо хихикнула. Надо же – рождаться! Ужас какой!

Потом подумала – действительно ужас, люди бояться смерти, полулюди-полупризраки – рождения, а по сути все бояться того, в чем не разбираются. А как только поймут, что это одно и то же, так сидят на облаках, нежно обнимая золотые арфы, недоверчиво щупая новорожденные крылья, и плачут от умиления.

– Так и есть, – рассмеялся Карл ее мыслям. – Тебе нужно книжки писать.

Редко встретишь человека, который мыслит как по написанному. В основном люди мыслят не додумывая предложения и не договаривая слова до конца, и, уж точно, без знаков препинания.

Карл толкнул коленом массивную старинную дверь, ведущую на пологую крышу, чуть покачался на скользком шифере и присел на скамеечку, которую соорудил почти возле самого флюгера специально для себя и Греты, давно. А Грете все казалось недавно.

– Рассказывай, – шепотом попросила она, когда места на сцене, одновременно являющейся и зрительным залом, были заняты. А вместо занавеса искрилось необычайно звездное небо. Будто звезд стало в два раза больше, чем было вчера ночью. Грета их не то чтобы считала, но запоминать звездный рисунок каждую ночь, а потом рисовать карту, чтобы побороть бессонницу – было больше чем ее хобби – она сама бы сказала, что нет дела важнее, ведь звезды они живые и то и дело перескакивают с места на место. И как потом гороскопы составлять, без карты-то? То-то же.

– Сначала ты, – улыбнулся Карл. – Как поживает наш Город?

– Лиза, из дома напротив, приручила весенний дождь, теперь он не переставая льет над ее домом, а ей того и надо, уж очень она любит свой сиреневый зонтик. За кондитерской через две улицы появился новый дом. Жить в нем невозможно – по нему то и дело глупо озираясь бродят сновидцы. На улицу выходить бояться, все-таки чужой мир, зато из окон глазеть горазды. А Томас и Анна решили отметить в нем годовщину свадьбы и пропали. Впрочем, потом на крыльце дома Густав, их сын, нашел письмо с просьбой не волноваться, у них мол все хорошо, к следующему рождеству вернуться. А может не вернуться, таких приключений, мол, еще поискать. А еще, в прошлом году, перед самым праздником Всех Цветов, над Смеющимся мостом появилось еще одно солнце. Маленькое, цвета спелой земляники. Никто так и не решился его снять, так там и светит и днем и ночью.

– Еще одно солнце – это хорошо, – мечтательно протянул Карл. Хитро улыбнулся, сунул руку за пазуху и достал оттуда блюдо с дымящимся клубничным пирогом. Грета смотрела во все глаза, думала во все мысли, но так и не придумала и не углядела, откуда такое чудо.

– А что случилось с Фонтаном семи ветров, который появился благодаря твоей привычке запасаться фруктовыми сквозняками впрок, а?

Грета рассмеялась. Да уж… Фонтан, где вместо воды разноцветные благоухающие яблоками, грушами и арбузами с мандаринами, воздушные струи, скачущие посреди площади по лишь им понятной траектории – это действительно нечто. Сама от себя не ожидала.

– Ничего, в смысле он никуда не делся. Только ветров там теперь одиннадцать. Еще четыре прилетели полюбопытствовать, начали танцевать и так и остались.

– Одиннадцать – лучше, чем семь, согласен, – усмехнулся Карл. – Ну ладно, ладно, будет тебе история, не смотри на меня, как цветок на пустую лейку. Только сначала – пирог, пока он не остыл.

Грете только и оставалось, что молча жевать предвкушая.

– Вот ты живешь в этом зачарованном городе, – начал Карл, – где все происходит… нет, не так, как хочешь именно ты, но не без твоего участия, и не знаешь, как живут обыкновенные люди. Ты нынче сомневалась, что можешь летать… – На этом месте Грета покраснела и опустила глаза.

И откуда он все знает, этот Карл, – подумала она почти сердито.

– Так вот… а теперь представь место, где люди не то, что летать – ни одной своей задумки овеществить не способны. Какие там фонтаны семи…то есть прости, одиннадцати ветров… В общем, фантазировать у них худо-бедно получается, а воплотить свои фантазии в жизнь – лишь изредка и почему-то почти всегда самые скучные: в основном о новых болезнях и способах их лечения и что б такого сделать, чтобы все было и чтобы все вокруг любили. Ну хоть кто-то, ну хоть немного…

Есть исключения, конечно, но редкие.

– Разве такое бывает? – ужаснулась Грета.

– Все бывает, – кивнул Карл. – Не со всеми, это да. Ну так вот. Я в этом месте родился и был таким же.

Грета посмотрела на Карла с почти суеверным ужасом, но промолчала. История будет продолжаться, чего зря слова по воздуху рассыпать, не соберешь ведь потом.

– Я там родился, – подтвердил Карл, качая головой в такт своим мыслям. – И история будет на этот раз обо мне, а не о каких-то чужих людях.

О себе – это серьезно, – подумала Грета, – О себе – это значит о самом важном.

– Ну да, – рассмеялся Карл в тон ее мыслям, – нельзя доверять такое важное дело как рассказывание историй о себе чужим людям, так что я уж как-нибудь сам.

Потом Историк вдруг стал сокрушительно серьезным и продолжил:

– Вся беда моих соотечественников в том, что они забыли самое главное. А я вспомнил. Но я буду рассказывать по порядку, так что для того, чтобы узнать «ТО САМОЕ ГЛАВНОЕ», тебе придется держать носик по ветру и не пропускать ни одного моего слова.