Абсолютист - Джон Бойн

По взводу пробегает тихий гул, и многие поворачивают голову, чтобы взглянуть на Вульфа.

— Я не собираюсь отправлять вас домой, вы наверняка только этого и ждете, — непринужденно говорит сержант.

— Нет, сэр, — отвечает Вульф. — Я этого и не ждал. Во всяком случае, не сразу.

— И в тюрьму вас тоже не посадят. Пока я не получу соответствующего приказа. Мы будем вас обучать, вот что мы с вами будем делать.

— Да, сэр.

Сержант Клейтон смотрит на Вульфа, едва заметно двигая желваками на челюсти.

— Ну ладно, Вульф, — наконец тихо говорит он. — Посмотрим, что из этого выйдет.

— Я уверен, что нам скоро сообщат, сэр, — объявляет Вульф. Голос его совершенно не дрожит, но я стою рядом с ним и чувствую, что он напряжен, однако изо всех сил скрывает это. — Из военного трибунала, я имею в виду. Они должны поставить меня в известность о своем решении, сэр.

— Меня, а не вас, Вульф, — рявкает сержант, на этот раз слегка теряя невозмутимость. — Любые сообщения будут проходить через меня.

— Надеюсь, вы не откажете в любезности известить меня, как только что-то узнаете, — говорит Вульф.

Сержант Клейтон снова улыбается и выдерживает секундную паузу.

— Может быть. Я уверен, что все вы рады оказаться здесь! — Это он произносит уже громко, обращаясь ко всем и оглядывая нас. — Но вам, должно быть, известно, что отдельные юноши из вашего поколения не считают своим долгом защищать родину. Они называют себя отказниками. Они заглядывают к себе в душу и не находят в ней стремления выполнить свой долг. Да, внешне они не отличаются от других людей. У них два глаза, два уха, две руки, две ноги. Конечно, они не мужчины, но разницы не увидишь, пока не сдерешь с такого штаны и не посмотришь куда надо. Но они есть. Они нас окружают. И они нас погубили бы, если бы могли. Они играют на руку врагу.

Он улыбается горько и зло, и солдаты в строю сердито бормочут, бросая презрительные взгляды на Вульфа. Каждый старается перещеголять соседа и показать сержанту Клейтону, что совершенно не разделяет подобные воззрения. Вульф, к его чести, держится и делает вид, что не замечает презрительного шипения, грубых слов и выкриков, которые сержант и два капрала даже не пытаются пресечь.

— Позор! — кричит кто-то позади меня.

— Трус паршивый, — говорит другой.

— Перышко ему![3]

Я жду от Вульфа какой-нибудь реакции на оскорбления и тут впервые замечаю Уилла Бэнкрофта. Он стоит за четыре человека от меня и смотрит на Вульфа с явным интересом. Судя по лицу, он не совсем одобряет воззрения Вульфа, но и не присоединяется к хору гонителей. Он как будто хочет поближе познакомиться с диковинным созданием под названием «отказник» — словно слышал о таких, но никогда не видел во плоти. Я вдруг понимаю, что откровенно пялюсь на него — в смысле, на Бэнкрофта, а не на Вульфа, — не в силах отвести глаз, и он, должно быть, чувствует мой пристальный взгляд, секунду смотрит мне в глаза, потом чуть склоняет голову набок и улыбается. Очень странно: мне кажется, что я его уже видел, что мы встречались. Я смущенно прикусываю губу и отворачиваюсь, выжидая, насколько хватает сил, прежде чем снова взглянуть на него; теперь он стоит в строю прямо, сосредоточенно глядя перед собой, как будто мига взаимопонимания между нами никогда и не было.

— Достаточно, — говорит сержант Клейтон, и какофония мгновенно стихает; сорок пар глаз снова смотрят лишь на него. — Подите сюда, Вульф.

Мой спутник колеблется лишь долю секунды и выступает вперед. Я чувствую, что под его бравадой прячется беспокойство.

— И вы, мистер Рич, — командует сержант, указывая на первого солдата, с которым разговаривал. — Наша полковая свинья в навозе. Вы оба, подойдите сюда, пожалуйста.

Они подходят и останавливаются футах в шести-семи от сержанта и на таком же расстоянии от линии строя, которая осталась у них за спиной. Все прочие хранят полное молчание.

— Джентльмены, — обращается к нам сержант Клейтон. — Здесь, в армии, вас всех научат, как когда-то научили меня, не срамить вашу военную форму. Вы научитесь драться, обращаться с винтовкой, быть сильными, выходить на поле боя и убивать всех врагов, какие попадутся, мать их так.

На последней фразе его голос резко и гневно взмывает вверх, и я думаю: «Вот что это за человек, вот кто он такой».

— Но в один прекрасный день, — продолжает сержант, — может случиться так, что у вас не останется никакого оружия — и у вашего противника тоже. Представьте себе, что вы стоите посреди ничьей земли, а перед вами фриц, а винтовку вы потеряли, и штык тоже куда-то делся, и вам нечем больше обороняться, кроме кулаков. Пугающая перспектива, а, джентльмены? И если такое случится… Шилдс, что вы будете делать?

— Выбора-то нет, сэр, — отвечает Шилдс. — Надо драться.

— Совершенно верно. Очень хорошо, Шилдс. Надо драться. Итак, вы двое, — он кивает на Вульфа и Рича, — представьте себе, что вы именно в таком положении.

— Сэр? — переспрашивает Рич.

— Надо драться, парни, — бодро говорит сержант. — Рич у нас будет англичанином — он мало на что годится, но хоть зубы скалит. Вульф, вы — противник. Деритесь. Посмотрим, из какого вы теста сделаны.

Рич и Вульф поворачиваются друг к другу. Вульф явно не может поверить в происходящее, но Рич уже понял, куда ветер дует, и не колеблется: сжимает правую руку в кулак и внезапно бьет Вульфа прямо в нос, резкий тычок — и отдернул руку, как боксер; Вульфа это застает настолько врасплох, что он, шатаясь, отступает на несколько шагов, ноги у него заплетаются, он закрывает лицо руками. Снова выпрямляется, потрясенно глядя на кровь из ноздрей, окрасившую ладони. Оно и понятно, Рич — крупный парень с сильными руками и хорошим хуком справа.

— Ты сломал мне нос! — говорит Вульф, оглядывая нас так, словно не может поверить. — Взял и сломал мне нос, бля!

— Ну так и ты ему сломай, — непринужденно советует сержант Клейтон.

Вульф глядит на руки — кровь из носа льется уже не так сильно, но ее по-прежнему много, она густыми разводами покрывает ладони. Нос на самом деле не сломан, Рич просто расплющил пару кровеносных сосудов.

— Нет, сэр, — отвечает Вульф.

— Ну-ка, Рич, стукни его еще раз.

И Рич бьет снова, теперь уже в правую скулу. Вульф, шатаясь, отступает, но на этот раз хотя бы не сгибается пополам. Он двигает челюстью и вскрикивает от боли, прижимает ладонь к месту удара и растирает синяк.

— Дерись, Вульф, — очень тихо и очень отчетливо произносит Клейтон, выговаривая каждый слог.

Что-то в лице Вульфа подсказывает мне, что может и до этого дойти, — но он ждет двадцать, тридцать секунд, тяжело дыша и овладевая собой, а потом качает головой и твердо говорит:

— Не буду, сэр.

И его опять бьют, в живот, потом еще раз — в солнечное сплетение, и он падает и лежит на земле, сжавшись и, без сомнения, надеясь, что избиение скоро прекратится. Солдаты смотрят в растерянности. Даже Рич отступает на шаг, понимая, что вряд ли это можно назвать дракой, если противник не защищается.

Сержант Клейтон презрительно качает головой. Драки, на которую он надеялся — такой, в которой Вульфа могли бы сильно покалечить, — явно не выйдет.

— Хорошо, Рич, возвращайтесь в строй. А ты, — он кивает на лежащего Вульфа, — встань ради бога. Будь мужчиной. Он до тебя едва дотронулся.

У Вульфа получается не сразу, но наконец он поднимается на ноги и, шаркая, плетется на свое место в строю. Наши глаза встречаются; он отворачивается — может быть, видит, что я беспокоюсь за него. Жалость ему не нужна.

— Сегодня прекрасный день для всех новых начинаний, — объявляет сержант Клейтон, вытягивая руки перед собой и хрустя костяшками пальцев. — Очень подходящий для того, чтобы научиться дисциплине и узнать, что в этом полку я не терплю ни остряков, ни трусов. Тех и других я ненавижу больше всего на свете, джентльмены. Усвойте это хорошенько. Вы здесь для того, чтобы обучиться. И вас обучат.

С этими словами он поворачивается и направляется к казармам, оставляя нас в руках двух своих сподвижников, Уэллса и Моуди. Они выступают вперед и начинают перекличку, отмечая нас галочками в списке и отпуская каждого отмеченного. Вульфа, конечно, вызывают самым последним.

Мой первый разговор с Уиллом Бэнкрофтом происходит назавтра в пять часов утра, после побудки, устроенной Уэллсом и Моуди.

Нас делят по казармам — две группы по двадцать человек, десять коек вдоль одной стены, десять вдоль противоположной, и Ансуорт замечает, что, по его мнению, именно так должен выглядеть полевой госпиталь.

— Будем надеяться, тебе не скоро выпадет случай это проверить, — говорит Йейтс.

У меня нет братьев, поэтому я не привык делить комнату ни с кем, тем более с девятнадцатью другими молодыми людьми, которые дышат, храпят и ворочаются всю ночь напролет. Я уверен, что не засну. Однако, к собственному удивлению, я едва успеваю донести голову до подушки, как проваливаюсь в беспокойные, запутанные сны — должно быть, усталость от путешествия на поезде и разнообразные чувства, вызванные тем, что я наконец здесь, берут свое, — и внезапно оказывается, что уже утро, и два капрала орут, чтобы мы шевелили жопами или они нам их сами пошевелят сапогом.