Победные трубы Майванда. Историческое повествование - Нафтула Халфин

Тяжелые то были времена. В Англии едва начинали сознавать подлинные масштабы и значение разгрома британской армии в Афганистане. У всех на устах были имена Элфинстона, Поллока, Макнотона, Бернса и других героев и мучеников этой злосчастной войны. О чем же он тогда говорил? Да, вот о чем! Если афганцев оставить в покое, то их страна явится прочной преградой для вражеского вторжения в Индию. «Почва там неплодородна. Местность пересекают огромные горы, среди которых войско может подвергнуться полному уничтожению. Вероломство народа вошло в поговорку. Имеется, таким образом, сочетание всех элементов, превращающих эту страну в совершенно непреодолимый барьер, если мы воздержимся от вмешательства в ее дела».

Почему же сейчас он готов предать забвению собственные, в общем справедливые слова?! Биконсфилд подумал о своем ближайшем коллеге — Солсбери. Тот, конечно, будет решительно отстаивать доводы Литтона. Крэнбрук? Хотя он и ленив, но весьма настойчив в этом вопросе, да и начитался будоражащих статей Роулинсона. Впрочем, не только его министры — вся верхушка консервативной партии жаждет крови эмира Шер Али-хана.

Государственный деятель, обладавший огромным опытом и умением лавировать среди политических рифов, Биконсфилд великолепно понимал, что кроется за внешне невинным предложением вице-короля об отправке посольства в Кабул. Дело шло к новой афганской войне, и влиятельные круги в Англии и в Индии были склонны форсировать события. И он, премьер, скорее будет содействовать им, чем ставить преграды.

Его взгляд упал на последний номер «Таймса». Впрочем, он и без газеты — и гораздо лучше ее репортеров — знал, что экономический спад, начавшийся в Великобритании в 1873 году, незадолго до его прихода к власти, не только не прекратился, но приобретает черты острейшего кризиса. В сталелитейной и угольной промышленности — глубокая депрессия. Но особенно тяжелое положение в хлопчатобумажной промышленности. А об экспорте нечего и говорить. Ни «Таймс», ни «Экономист» еще не пронюхали о подсчетах, сделанных правительственными экспертами: за последние годы английский экспорт сократился более чем на четверть! Дальше уже, как говорится, идти некуда… Банки и предприятия охватила волна банкротств.

Война? Что ж, успешная война всколыхнет народ, усилит его патриотические чувства, отвлечет от тревожной обстановки на Островах. Она позволит расширить рынки сбыта, увеличит возможности распространения британских изделий. А если активнее использовать материальные и людские ресурсы Индии, то, собственно, от Англии не потребуется сколько-нибудь крупных затрат.

Легко возбудимый и увлекающийся, лорд Биконсфилд уже рисовал перед собой картины — одну радужнее другой. Если удастся закрепиться в Афганистане, то, как знать, может быть, потесним Россию в Средней Азии и, уж во всяком случае, откроется доступ к внутренним районам Ирана и Китая…

Ну а если война будет не очень успешной? Или вовсе неудачной? Как первая? Не может такого случиться! За прошедшую с тех пор треть века несравненно улучшились средства транспорта и связи, проще стало снабжать и перебрасывать войска. Британская империя сильна как никогда — что ей этот жалкий Афганистан, с его нищим народом, необузданным и слабо-вооруженным воинством, которое и армией-то назвать нельзя! Опыт прежнего поражения необходимо, конечно, учесть. Но, в конце концов, неужели английские генералы с тех пор так и не научились воевать?!

И премьер-министр правительства ее величества королевы Виктории лорд Биконсфилд согласился с мнением других членов кабинета: следует одобрить намерение вице-короля Индии направить в афганскую столицу посольство…

…Всего этого лорд Литтон, естественно, не мог знать, беседуя со своими подчиненными. Он предложил Колли и Каваньяри перейти в соседнюю комнату, где на низком столике стояли вазы с фруктами и несколько бутылок вина.

— Мне сегодня доставили свежую партию чудесного бургундского. Оно, я надеюсь, несколько оживит наш сугубо деловой разговор. Прошу отведать, — улыбнулся Литтон. — Великолепный напиток, не правда ли?

Колли и Каваньяри выразили свое восхищение качеством вина, и удовлетворенный вице-король продолжал:

— Срочность вашего вызова, майор, связана с тем, что на днях я сообщу Шер Али о немедленной отправке к нему своей миссии. Надеюсь, вас не удивит, что главой миссии назначен знаменитый генерал Нэвилл Боулс Чемберлен?

— А почему это должно вызвать мое удивление, милорд? — задал встречный вопрос Каваньяри, уловив в словах Литтона легкую иронию.

Барон едва заметно усмехнулся и промолвил, словно нехотя:

— Либо вы тонкий дипломат, майор… Либо пребываете в блаженном неведении. Будем исходить из последнего, хотя не исключено и первое. Итак, суть в том, что сэр Нэвилл, занимающий ныне пост главнокомандующего Мадрасской армией, как известно, участвовал еще в сражениях 1839–1842 годов. Он лично знаком с Шер Али с тех времен, когда тот с отцом были нашими пленниками в Индии. Зачем только их отпустили?! Но вернемся к генералу. У него величественная осанка, тонкое чувство такта и замечательное присутствие духа.

Вице-король замолчал. Каваньяри с недоумением посмотрел на него:

— Простите, милорд, но, насколько я могу судить, отмеченные вами качества в высшей степени необходимы для главы посольства, направляемого в Афганистан.

Легкая усмешка не сходила с лица Литтона:

— Бесспорно. Однако… — надеюсь, мы находимся в достаточно узком кругу и полковник нас не выдаст, не правда ли, Джордж? — следует, к сожалению, констатировать, что почтенный ветеран никакими другими полезными качествами не обладает. Как бы это выразиться помягче? Скажем так: мало-мальски напряженная мыслительная деятельность не является его стихией. Родители мечтали видеть Нэви военным инженером, но уже в Шутерхиллской школе, где он готовился к поступлению в Вулвичское училище, их предупредили, что он больше склонен к физическим упражнениям, чем к умственным…

Оба офицера улыбнулись.

Литтон продолжал:

— Нэвилл все же оказался в Вулвиче, но, поскольку представлялось совершенно невероятным, чтобы он сдал выпускные экзамены, его потихоньку удалили из училища. Он — прирожденный солдат, мало размышляющий рубака. Старого друга его отца, сэра Генри Фэйна, как раз в это время назначили главнокомандующим в Индии, и он вместе с одним из директоров Ост-Индской компании, министром Баклом, помог определить Нэви в Бенгальскую армию. Ну а здесь карьера делается быстро. Особенно при поддержке в Лондоне и постоянных войнах на Востоке.

Пригубив бокал с вином, барон взглянул на Каваньяри:

— В ваших глазах, дорогой Наполеон, явственно читается: «Вряд ли мой спешный приезд в Симлу продиктован необходимостью познакомиться с биографией генерала Нэвилла Боулса Чемберлена». Действительно, вас пригласили не для этого. Вернее, не только для этого.

Он сделал паузу и заговорил как-то очень жестко, выделяя каждое слово:

— Мы не очень надеемся на Нэви. Тем более что ему уже под шестьдесят… Вы включены в состав миссии, майор. Хочу выразить надежду, что вы будете ее мозгом и душой. Именно поэтому я так детально знакомлю вас с моими соображениями по поводу афганских дел. Положение Шер Али шаткое. Оно еще более ухудшится, если он сохранит сумасбродные представления о своей самостоятельности! Лондон согласен со мной. Необходимо действовать быстро и решительно. Особенно если вы попадете в Кабул… В этом я, правда, не очень уверен. Однако, если и не попадете, не огорчайтесь: возможно, так будет даже лучше, — несколько загадочно завершил разговор лорд Литтон.

Глава 4

У ЭМИРА ШЕР АЛИ-ХАНА

28 июля (9 августа) 1878 года, когда российское посольство находилось от Кабула на расстоянии одного перехода, показалась торжественная процессия с тремя массивными слонами впереди. Поравнявшись с караваном, погонщики остановили слонов. Средний из них стал на колени. Из плетеной корзины, укрепленной на его спине, спустился везир — министр иностранных дел эмира. Худощавый, высокий, он чувствовал себя неловко в одежде европейского покроя, явно для него непривычной. Узкий лоб, мелкие черты лица и выпуклые черные глаза дополняли его портрет. Он протянул руку Столетову, затем обнял его, произнося слова приветствия:

— Хош амадид, хош амадид, джарнейль-саиб! Добро пожаловать, господин генерал!

Затем они вместе забрались в ту же корзину, убранную внутри шелковыми подушками и кашемировыми шалями. На других слонах помогли разместиться Разгонову и Малевинскому, с удовольствием предвкушавшему необычную поездку, и кортеж направился на восток, мимо холмов, за которыми высились бледно-розовые, словно подсвеченные, снежные вершины Гиндукуша. С юга ничто не ограничивало взора; лишь где-то вдали сквозь туманную дымку едва намечались линии невысоких отрогов хребта Сафедкох.