Победные трубы Майванда. Историческое повествование - Нафтула Халфин

— Как же его пускают во дворец? — не удержался Малевинский.

Везир усмехнулся:

— За эти годы сардар слегка повредился в уме. Ему всюду мерещатся заговоры, покушения. Боится, что его отравят. Проникся к нему жалостью эмир-саиб: как-никак старший сын. Да и сердце у эмира отходчивое, доброе. Позволил он Якуб-хану обедать за своим столом, а ужин и завтрак для сардара носят с этого стола…

Какое-то оживление в монотонную жизнь посольства внесло появление британских газет. Как выяснилось, газеты доставлялись из Индии. И этим члены миссии были обязаны все той же общительности Малевинского, встретившего среди приближенных эмира небольшого человечка, похожего скорее на уроженца Индии, чем на афганца. Малевинский заговорил с ним по-английски и был поражен тем, насколько тот чисто и свободно изъяснялся на этом языке. Человечек оказался казием, судьей, жившим ранее в Пешаваре. Абдул Кадыр — так его звали — неизвестно почему опасался посягательств англичан на свою свободу и переехал в Кабул. В его обязанности входило составление докладов правителю о сообщениях британской прессы и ведение его переписки с инглизи.

Кипа газет доставила урус элчи и его коллегам большое удовольствие. Из них можно было узнать, в частности, насколько внимательно следили в Лондоне и Калькутте за их продвижением: с большой точностью сообщалось о прибытии посольства к берегам Амударьи, а впоследствии — в Мазари-Шариф. Берлинский конгресс прославлялся как величайшее достижение правительства ее величества в его стремлении к миру. И как бы мельком отмечалось, что Британская империя получила щедрую плату за труды — остров Кипр…

Вскоре еще одному члену миссии предоставилась возможность проявить себя. В действие — увы, печальное — вступил Яворский.

День клонился к вечеру, когда врача вызвал к себе генерал Столетов и сообщил, что внезапно заболел шахзаде, наследный принц Абдулладжан и эмир просит оказать ему медицинскую помощь. Захватив с собой походную аптечку, Яворский в сопровождении фельдшера и переводчиков немедленно отправился к больному. Дорогу показывал везир.

Абдулладжан жил почти в центре города. Выйдя через сад эмира из нижней части цитадели, доктор и его спутники миновали большую, но довольно пустынную площадь, а затем шли некоторое время по многолюдной улице, первые этажи домов на которой почти сплошь были заняты всевозможными лавками. Поскольку Столетов запретил членам миссии покидать крепость, опасаясь проявлений недоброжелательства со стороны местного населения, Яворский, пользуясь случаем, решил понаблюдать за реакцией жителей на «шествие урусов». Ничего враждебного он не заметил.

У высокого дувала все остановились. Везир постучал в калитку и, когда с внутренней стороны подошел человек, что-то ему прошептал. Калитка открылась. Везир с врачом и его спутниками вошли во внутренний двор. Миновав несколько зданий, возле которых стояли паланкины-носилки и толпились слуги, они остановились перед павильоном с застекленными по-европейски окнами. Весь он состоял из единственной комнаты, совершенно лишенной мебели, за исключением стоявшей в глубине кровати, вокруг которой собрались люди.

На кровати лежал худой юноша лет шестнадцати с закрытыми глазами. Он хрипло и тяжело дышал, изредка издавая слабые стоны. Его слегка поддерживал за плечи тучный человек, котлообразная голова которого с большими отвислыми ушами казалась приставленной почти вплотную к туловищу. На широком плоском лице выделялись хитрые глаза и крючковатый нос. То был ахун, придворный врач эмира.

— Что с принцем? — обратился к собравшимся Яворский.

После паузы, вызванной тем, что никто не решался ответить на вопрос, стоявший возле ахуна сгорбленный старик в пышной чалме и богато расшитой куртке рассказал, что два дня назад, когда шахзаде находился в Кухистане, в горах за столицей, у него начались сильные боли в груди и он не мог ходить; его привезли домой и дали лекарство «от сердца».

Пока старик излагал все это, остальные внимательно разглядывали урус табиба — русского врача и пришедших с ним, вполголоса обмениваясь репликами в основном о том, как уловил Назиров, что доктор слишком молод, а потому вряд ли заслуживает доверия… Яворский осмотрел и прослушал Абдулладжана. Он констатировал лишь незначительное ослабление сердечной деятельности, но вместе с тем твердо установил подлинную болезнь — воспаление брюшины, вызванное отравлением. Врач подготовил препараты опия и синильной кислоты для приема внутрь и ледяной компресс снаружи.

Через два часа юноше стало несколько легче, и процессия двинулась обратно.

Столетов, нервничая, мерил шагами небольшую гостиную.

— Как там дела? — бросился он навстречу Яворскому.

Тот сообщил, что положение принца крайне опасно, и выразил сожаление, что не остался на ночь подле него.

— Ни в коем случае! — воскликнул генерал. — Лучше три, четыре, пять раз отправляйтесь к больному, только не оставайтесь на ночное дежурство.

Еще дважды пришлось врачу навестить неожиданного пациента. Вечером он обнаружил, что тому зачем-то дали абрикосового варенья, вызвавшего рвоту. А в полночь Яворский едва успел добраться до павильона, как наследный принц Афганистана Абдулладжан завершил свое не очень продолжительное существование на бренной земле…

Днем, вернувшись после очередного посещения Шер Алихана, руководитель миссии уединился с Разгоновым. Столетов долго не мог прийти в себя, все ходил и ходил по комнате.

— Железный человек! Что это — мусульманский фанатизм и покорность судьбе или нечеловеческая сила воли? Я выразил ему наше соболезнование, а он в ответ: «Ну что ж… Аллах дал — Аллах взял». Нет, просто эмир держит себя в руках, о спокойствии не может быть и речи: несколько раз во время беседы он повторял невпопад «бог дал, бог и взял». Так вдруг лишиться любимого сына, на которого возлагалось столько надежд…

Генерал замолчал, переносясь мысленно во дворец афганского властителя. Потом тряхнул головой, словно стараясь отрешиться от печальных мыслей.

— М-да. Делать нечего. И для Шер Али-хана и для нас жизнь продолжается. У меня уйма важнейших новостей, дорогой Николай Иосифович, и государственных и личных, вашей особы касающихся.

Разгонов с удивлением посмотрел на своего начальника.

— Да, да и весьма приятных! В последней почте Константин Петрович извещает, что его величество произвел вас в генералы. Поздравляю сердечно, ваше превосходительство!

Бывший полковник встал. Друзья обнялись и трижды расцеловались.

— Теперь о деле, ради которого мы сюда прибыли.

Оба генерала сели за стол и склонились над листами бумаги, исписанными каллиграфическим почерком и скрепленными сургучной печатью с арабской надписью: «Николай Григорьевич Столетов». В конце документа значилось: «Августа, 9-го дня, 1878 года. Город Кабул».

— Мы неплохо поработали эти две недели с Шер Али-ханом и его везиром, свидетельством чему является подготовленный проект дружественной конвенции между нашими государствами, — пояснил глава посольства. — Одиннадцать статей. Скажу вам, тезка, у эмира обостренное и, надо думать, весьма объяснимое чувство достоинства, как собственного, так и национального. Стоило нам определить первую статью договора, и остальные пошли как бы сами собой: без сучка и задоринки.

— Нуте-с! — И Разгонов прочел вслух эту статью: «Российское императорское правительство считает государство Шер Али-хана, эмира Афганистана, государством независимым и желает, как с другими независимыми государствами, иметь с ним дружественные отношения, по старой дружбе».

— Вот так! — улыбнулся Столетов. — Вторым пунктом, как ваше превосходительство можете убедиться, мы обязываемся не вмешиваться во внутренние дела страны. Третьим — признаем назначенного эмиром наследника престола…

Вспомнив о только что пережитой афганским владетелем трагедии, он замолчал и нахмурился.

— Там раньше стояло имя этого несчастного Абдулладжана… Теперь оставлено место — кого изберет его бедный отец. Пойдем далее. Статьями с четвертой по шестую предусматривается помощь Шер Али-хану в случае каких-нибудь несогласий между Афганистаном и его соседями. Если эмир попросит, разумеется… Седьмая и восьмая гарантируют теплый прием в России лиц, отправленных Шер Али-ханом для изучения различных специальностей, а девятая обещает содействие, если ему потребуются наши специалисты…

— Не знаю, как там, в Петербурге, но мне кажется, Константину Петровичу особенно понравится статья десятая, — заметил Разгонов, изучавший в это время текст проекта, и прочитал: «Ввиду дружественных отношений между Россиею и Афганистаном Российское императорское правительство в лице туркестанского генерал-губернатора и правительство Афганского государства употребляют, с согласия обеих сторон, зависящие меры к поощрению, облегчению и обезопасению взаимных торговых сношений».