Мара - Руфь Уолкер

— Ты хочешь сказать, что у тебя не текут слюнки при виде грудей, поднимающих ее рубашку? — с издевкой спросил Тондо. — А ты уверен, что такой старик, как ты, найдет подход к молоденькой жене? Может, лучше купить ее для твоего сына? Я видел, как он пьяный дрыхнет на конюшне. Молодая жена, пожалуй, отвлекла бы его от выпивки.

— Придет время, и я женю его. Пусть хорошая, чистая девушка родит ему сыновей. Человек моего возраста может рисковать, но юноша должен быть осторожен. Хотя, конечно, я не буду против, если Мара родит мне еще одного сына. Она здоровая на вид, хотя, на мой вкус, уж больно тоща.

— На твой вкус! Дай тебе волю, ты бы уложил с собой в постель корову! Признайся лучше, скольким мужчинам ты подкинул в гнездо кукушонка?

— Не твоего ума дело! Если я обнаружу, что девчонку уже подпортили, твоя семья ответит по суду…

Голоса смолкли. Видимо, они ушли. Мару трясло от ярости. Нет, после того, что сказал о ней Ласло, она ни за что не выйдет за него замуж! Даже если ее силой притащат на свадьбу, она в первую же ночь перережет ему глотку!

Она подождала, пока табор стихнет. Значит, Йоло на конюшне, спит пьяный. Наверняка он напился с горя от мысли, что его отец овладеет Марой следующей ночью. Что же, тем лучше. Тем легче будет уговорить его бежать с ней. Она сделает его счастливым, он никогда не пожалеет о том, что бросил семью. О, как это чудесно любить и быть любимой, навсегда покончить с одиночеством!

Мара тряхнула головой. Несмотря на все предосторожности, она чуть было не уснула. К счастью, еще не начало светать, и в таборе все спали. Тишину нарушали только лай собаки да шум колес на далеком шоссе. Мара осторожно слезла с раскладушки. София перевернулась во сне на другой бок и пробормотала что-то, но не проснулась. Вытащив из-под раскладушки свой узелок, Мара выскользнула из автобуса.

Ночь была безлунной, лишь от дороги исходил тусклый свет. На секунду прислушалась Мара к отдаленным звукам города и сразу поспешила в конюшню. Она шла наугад, так как почти ничего не было видно, но, услышав тихое ржание лошадей, поняла, что уже близка к цели. Вопрос в том, там ли еще Йоло — вдруг он уже вернулся в свой фургон?

Говорят, бабка подарила ему на восемнадцатилетие автофургон — еще почти совсем новый. Старуха обожала внука, он был ее личным шофером, возил ее взад-вперед по Чикаго по ее улицам, а она гадала по руке. Но фургон был его собственный, а потому, если они с Марой решат бежать, то вполне могут именно на нем и уехать. Мара с радостью согласилась бы в нем жить. Говорили, будто Йоло спит на настоящем пуховом матрасе — тоже подарке бабушки.

Впереди виднелась серая, освещенная тусклым светом конюшня. Дверь была приоткрыта. Прежде чем войти, девушка оставила у входа свой узелок — на случай, если придется срочно сматываться. Послышался резкий запах животных. Благодаря слабо просачивающемуся сквозь разбитое окно свету можно было различить стойла и мотавших мордами лошадей.

В первом же свободном стойле ее нога коснулась чего-то мягкого.

— Йоло, это ты? — прошептала она.

— Кто здесь? — спросил испуганный Йоло.

— Это я, Мара.

— Мара? — Он присел, зевая. — Что ты здесь делаешь?

— Ты сказал, что хочешь меня. Все уснули — ну, вот я и пришла.

Он понял. Его дыхание тут же сделалось тяжелым. Поднявшись, он привлек девушку к себе и, сжав в объятиях, уложил на душистое сено. Его руки мгновенно нашли ее грудь. Тесно прижавшись к ней, он ласкал мокрыми губами ее лицо.

Мара чувствовала, как кровь приливает к ее губам, груди и нежной плоти между бедрами. Йоло задрал ей юбку, и сердце девушки бешено заколотилось.

Его руки скользили между ее бедрами; он дышал так часто и громко, что Мара боялась, как бы сюда не сбежался весь табор. На мгновение Йоло оторвался от ее тела, сдернул с нее рубашку, юбку, нижнее белье, скинул свою одежду и вновь опустился к ней.

Он ласкал языком ее губы, груди; Мара ворошила ему волосы. Ей хотелось, чтобы это произошло как можно скорее, ей нужно было испытать наконец то таинственное, о чем до сих пор приходилось только слышать. Те слова, что он шептал ей на ухо, лишь еще сильнее разжигали огонь в ее груди. От Йоло пахло вином, но девушку это нисколько не смущало. Она позабыла обо всем на свете, всецело отдавшись захватившей ее страсти, издавая лишь невнятные, тихие звуки.

Его язык проскользнул между ее бедрами, наслаждаясь горячей влагой. Затем он взял ее за руки и промычал:

— Сделай мне приятно…

Он застонал, когда ее губы коснулись его плоти — такой бархатно-нежной и в то же время такой твердой. Грубо раздвинув ее бедра, он пробормотал, что хочет посмотреть на нее — она покорно опустилась на сено. Послышался запах серы, вспыхнула спичка, и Мара задрожала от возбуждения, увидев, как он пожирает взглядом ее обнаженное тело. В его глазах горела звериная страсть, лицо покраснело так, словно он задержал дыхание. Он облизнул губы, его глаза сверкнули.

Спичка потухла, и он, рыча, упал на сено рядом с Марой, распростер ее под собой… Внезапная острая боль пронзила ее, и она невольно закричала. Йоло выругался и зажал ей рот ладонью, сам проникая в нее все глубже и глубже. И вот боль исчезла, сменившись новыми, доселе неизведанными ощущениями, дикими и прекрасными. Мара закрыла глаза, весь мир перестал для нее существовать.

Она невольно старалась прижаться к нему.

— Дай, дай я сам — о, ты сводишь меня с ума, — прохрипел он.

Но она не хотела, чтобы только он управлял ее ощущениями. Она хотела получить то, в чем сама так нуждалась, хотела, чтобы он до конца наполнил ее тело радостью, а потому двигался так, и не иначе — в соответствии со сложными прихотями ее женской природы. Боясь, что он кончит первым и не даст ей истинного удовлетворения, она сжала его ягодицы и рывком приподнялась чуть вверх, теперь целиком открывшись ему. Когда удовлетворение наконец наступило, безумное удовольствие сковало ее тело столь сильно, что она невольно вцепилась пальцами в сильные мускулистые плечи Йоло.

Еще мгновение — и Йоло закричал, а извергшееся семя наполнило Мару. Она лежала тихонько, медленно-медленно возвращаясь с небес на землю. Ах вот, значит, что такое любовь мужчины и женщины! Да, лучшего Мара и ожидать не могла, и все же она чувствовала себя опустошенной и разбитой. Может быть, из-за того, что она в короткий миг потеряла главное свое сокровище, единственное, чем только и дорожила в ней ее семья? А может быть, дело было в другом — в том смутном ощущении, что она лишилась чего-то очень важного — она и сама толком не знала, чего?

Но так или иначе, нужно было поторапливаться.