Том 4. Письма 1820-1849 - Федор Тютчев

Vous savez mon histoire. J’avais demandé un congé pour aller passer cet hiver avec vous. Mais quand ce congé est arrivé, le Prince Gagarine m’a demandé avec instance de différer jusqu’au printemps pour en faire usage. Et certes, il m’eût été difficile de le laisser seul dans l’état où il est. Depuis trois mois il dépérit à vue d’œil. Il n’a pas bougé de sa chambre depuis l’entrée de l’hiver, et maintenant c’est à peine s’il quitte son lit. C’est un homme qui s’en va à grands pas. Je doute fort qu’il puisse traîner jusqu’au printemps. Sa femme qui est revenue ces jours-ci de Paris a été effrayée de l’état dans lequel elle l’a trouvé. Pauvre cher homme. Il me fait une peine réelle. Il meurt cassé, blasé et endetté. C’est expier durement quelque bon moment de sa vie. Vous comprenez que dans ces circonstances toute la besogne roule plus que jamais sur moi seul et si je pouvais encore prendre quelqu’intérêt aux affaires, je me félicitais assurément de la complaisance que j’ai eu de rester.

Voilà depuis six semaines le second courrier que nous expédions au Ministère et quelque nulle que puisse être la valeur de l’expédition, encore fallait-il quelqu’un pour s’en occuper. Ma destinée à cette mission est assez étrange. Il m’était réservé de survivre ici à tout le monde et de ne recueillir la succession de personne. Mais qu’importe? Je m’estimerais heureux, si c’était là mon plus gros souci… Je viens d’écrire à Krüdener*. Il connaît ma position à fond, et dans ces derniers temps il en a donné des preuves réelles de son amitié et de son zèle à me servir. Il est possible que dans l’occasion il fasse valoir mon droit auprès du Mr le Vice-Chancelier. Mais après tout que pourrait-il lui apprendre? Mr le Vice-Chancelier m’écrit des lettres charmantes et s’est plus d’une fois exprimé sur mon compte de la manière la plus aimable. Si donc il ne fait rien pour moi, il faut que cela vienne à d’autres raisons. Il s’imagine peut-être qu’une affection aussi sincère que celle qu’il me porte, n’a pas besoin de témoignages extérieurs*.

J’ai eu ces jours-ci une lettre de Nicolas*. Oui, une lettre autographe — une lettre de 4 pages. C’était la première depuis 8 mois. Vous pensez si elle m’a fait plaisir. Sa bonne vieille amitié s’y est retrouvée toute entière, cette bonne vieille affection qui sera la même dans mille ans — qui parle peu, il est vrai, mais qui n’en pense pas moins. Je lui pardonne bien volontiers des torts que je partage et dont j’ai fini par prendre mon parti, comme de mes hémorroïdes quelque gênant qu’ils puissent.

Vos dernières lettres, chère maman et chère Dorothée, m’ont fait aussi bien grand plaisir. J’en attends une de papa pour l’en remercier. Ce que vous me dites, ma chère Dorothée, du bonheur de votre intérieur, me rend votre mari* bien cher et ajoute beaucoup à l’impatience que j’éprouve de le lui dire. En attendant dites-le-lui de ma part.

Maintenant il vous reste encore une bonne nouvelle à m’annoncer, et celle-là, je l’espère, ne se fera pas attendre.

Voyez-vous quelquefois Madame de Krüdener? J’ai quelques raisons de supposer qu’elle n’est pas aussi heureuse dans sa brillante position que je l’eusse désiré. Pauvre chère et excellente femme. Elle ne sera jamais aussi heureuse qu’elle le mérite. Demandez-lui quand vous la verrez, si elle se doute encore que je suis au monde. Munich est bien changé depuis son départ. Et J<ean> Gagarine que fait-il? Ce qu’il ne fait pas, je le sais. C’est d’écrire à ses amis.

Voilà une courte lettre, mais je vous en écrirai bientôt une autre qui vaudra en deux. En attendant, chers papa, maman et Dorothée, je vous baise les mains.

T. Tutchef

Мюнхен. 31 декабря 1836/12 января 1837

Это письмо, любезнейшие папинька и маминька, будет доставлено вам генералом Будбергом, который прислан сюда государем со специальным поручением* и отправляется сегодня обратно. Он прибыл к нам в неудачное время и увезет с собой лишь грустные впечатления о Мюнхене. Болезнь, досаждающая нам вот уже три месяца*, правда, в значительной мере утратила силу, но по какой-то непонятной причуде последними ее избранниками оказались большей частью люди из общества. Конечно, в большинстве это были пожилые или немощные люди, все же смертные случаи, столь частые и столь внезапные, не могли не вызывать тягостного ощущения, и траур охватил все общество. К этому присоединился и придворный траур*, так что мы по уши в черном. Вот в какой мрачной обстановке вступили мы в католический новый год и завершаем наш. Поистине сейчас, как никогда, уместно выразить добрые пожелания на наступающий год, и я от всего сердца шлю вам свои.

На моем здоровье, равно как на здоровье Нелли и детей*, окружающая обстановка никак не отразилась, не убавила она и бодрости нашего духа. Холера, несмотря на частые случаи заболевания, не произвела на нас ни малейшего впечатления. За последние шесть лет разговоры о ней прожужжали мне уши, и ее присутствие в Мюнхене не прибавило ей в моих глазах ничего нового. Я более чувствителен к ее косвенным последствиям. В Мюнхене, где никогда не было слишком много развлечений, теперь так уныло и так скучно, что трудно себе представить. Как если бы человек, и так-то тупой и угрюмый, да еще стал бы страдать мигренью. Ожидали, что будут какие-либо празднества по случаю приезда короля Оттона и его молодой жены, но холера помешала им прибыть в Мюнхен. Они поехали проститься со своими родителями в замок Тегернзее* в восемнадцати милях отсюда.

Новости обо мне вы знаете. Я ходатайствовал об отпуске, чтобы провести эту зиму с вами. Но когда отпуск был получен, князь Гагарин настоятельно попросил меня отложить его до весны. И конечно, мне было бы трудно оставить его одного в его теперешнем состоянии. За последние три месяца его здоровье заметно ухудшилось. С самого начала зимы он не выходит из своей комнаты, а сейчас едва встает с постели. Он угасает с каждым днем. Весьма сомневаюсь, чтобы он мог дотянуть до весны. Его жена, которая вернулась на днях из Парижа, ужаснулась, увидев, в каком он состоянии. Бедняга! Мне искренно жаль его. Он умирает сломленный, изверившийся во всем, весь в долгах. Как дорого приходится расплачиваться за несколько приятных мгновений жизни. Вы понимаете, что при подобных обстоятельствах вся работа, более чем когда-либо, лежит на мне одном, и если бы только я мог хоть сколько-нибудь интересоваться делами, то был бы наверное доволен, что любезно согласился остаться.

За полтора месяца нами отправляется в министерство второй курьер, и сколь ни маловажно значение посылки, все же нужно кому-нибудь этим заниматься. Мой удел при этой миссии довольно странный. Мне суждено было пережить здесь всех и не унаследовать никому. Ну да все равно. Я почитал бы себя счастливым, если бы в этом заключалась самая главная моя забота… Я только что написал Крюденеру*. Он хорошо знает мои обстоятельства и за последнее время на деле доказал мне свою дружбу и свое стремление помочь мне. Возможно, что при случае он походатайствует за меня перед вице-канцлером. Но, в конце концов, что мог бы он ему сообщить? Вице-канцлер пишет мне любезные письма и неоднократно самым благосклонным образом высказывался на мой счет. Стало быть, если он ничего не делает для меня, на это есть другие причины. Может быть, он полагает, что привязанность, столь искренняя, как та, которую он ко мне питает, не нуждается во внешних проявлениях*.

На днях я получил письмо от Николушки*. Да, собственноручное письмо, на четырех страницах. Оно было первым за восемь месяцев. Можете себе представить, какое удовольствие оно мне доставило. В нем отразилась вся его прежняя крепкая дружба, та прежняя крепкая привязанность, которая останется неизменной и через тысячу лет, — о ней, правда, мало говорят, но от этого не меньше чувствуют. Я весьма охотно прощаю ему его недостатки, от коих и сам не свободен и с коими под конец примирился, равно как со своим геморроем, как бы он меня ни беспокоил.

Ваши последние письма, любезнейшая маминька и милая Дашинька, тоже доставили мне весьма большое удовольствие. Жду письма от папиньки, дабы поблагодарить и его. То, что ты пишешь мне, милая Дашинька, о вашем семейном счастье, побуждает меня еще теплее относиться к твоему мужу* и усиливает мое нетерпение высказать ему это. Пока же передай ему это. Теперь тебе остается сообщить мне еще одну добрую весть, и она, я надеюсь, не заставит себя ждать. Видаете ли вы когда-либо госпожу Крюденер? У меня есть некоторые основания полагать, что она не так счастлива в своем блестящем положении, как я того желал бы. Какая милая, превосходная женщина, как жаль ее. Столь счастлива, сколь она того заслуживает, она никогда не будет. Спросите ее, когда ее увидите, не забыла ли она еще, что я существую на свете. В Мюнхене многое изменилось с ее отъезда. — А что поделывает Иван Гагарин? Чего он не делает, я знаю. Он не пишет своим друзьям.

Письмо получилось нескладное, но вскорости я напишу вам другое, более толковое. Пока же, любезнейшие папинька, маминька и Дашинька, целую ваши ручки.

Ф. Тютчев

Тютчевым И. Н. и Е. Л., 3/15 апреля 1837*

Munich. Ce 15 avril <18>37

Votre dernière lettre m’a fait grand bien et je vous en remercie de tout mon cœur*. Je vous remercie aussi de la bonté que vous avez de me promettre de me faciliter le voyage. Je serais désolé de vous causer par là le moindre dérangement. Mais je ne serais pas moins désolé, je l’avoue, si, faute de fonds, j’étais obligé de rester à Munich. Il me tarde de m’en aller d’ici. Aussi, sauf les obstacles imprévus, je compte me mettre en route aussitôt que l’argent sera arrivé. Ce sera donc vraisemblablement vers le mois de juin. Je ferai vendre ici tout mon mobilier avant mon départ. Car quelque chose qu’il puisse arriver, je suis bien résolu à ne plus revenir ici. La nomination de Sévérine a mis le sceau à cette détermination*. Je ne me soucierai guères de servir sous ses ordres. Cependant je garde ma place — qui, toute insignifiante qu’elle est, m’assure au moins le droit d’en demander une autre.

Potemkine a été nommé à Rome*. Vous savez l’amitié qu’il me porte. Si son crédit à Pétersbourg était en raison de son excellent cœur et de ses sentiments pour moi, je ne serais guères embarrassé de mon avenir. Il m’avait donné rendez-vous en Russie, où il comptait aller dans le courant de ce printemps, mais il se pourrait que la nomination qu’il vient de recevoir le fit renoncer à son voyage.