Космос - Макс Гурин

Потом все вообще поскакали галопом по центральной площади города, размахивая шашками, саблями, копьями, стреляя из винтовок, обрезов и автоматического оружия. Наиболее удачливым игроком считался при этом тот, который еще и объявления на столбах читать успевает.

Первое же из них гласило: Плотитесь и размножайтесть. Второе было в кореньях неверно понято, запутано перепутано, оторвано вообще пол-листка: Убий! — гласило оно, и у всех развязались руки. У кого-то понесло лошадь. Она «встык» на дыбы и пошла, как медведь на торговые ряды, грозно размахивая передними лапами. Получилось, как будто лошадь грозит кулаками.

Торговцы попятились к магазину. Тотчас же и заперлась дверь. Далее следует батальная сцена на восемнадцать страниц. Победителем и героем выходит из нее все тот же, уже знакомый нам Валенок. Он скачет на Сивке-Бурке, перекинув через седло (чуть не написал «через елду») свою красавку Калошку-черкешенку.

Лермонтов целится лошади в бровь, чтобы мало б, что вытек б глаз, так и в мозг сразу вошла тогда еще круглая шариковая пулька. Надеюсь вы знаете, что патроны в современном виде появились в результате Крымской войны середины XIX-го столетия. Так что и сам Лермонтов был убит простым, но невъёбенно прытким шариком. Шаромёт «Мартынов» впоследствии и превращен был Гендальфом в Кошелек.

Девушку же стрелявшую в обвиняемого звали Лариса Шибина, и с ней поступили подобающим образом: дали ей много денег, устроили в замечательную квартирку с окнами на Монмартр и потолками под три с половиной метра. Единственное, что отобрали матрешёк. Но с этим легко смириться, если существует достойная альтернатива, что в ларисином случае бесспорно было бы так, если бы не угроза самой превратиться вдруг в Кошелек. Самое худшее оправдалось, и все повторилось, как встарь.

Мертвый Скворцов принялся писать роман «Кассомос», да ни хуя не выходит. Не выручает и сэмплерный принцип. Беру с готового CD-roma, не стесняюсь ничуть. Шлю всем привет! Да здравствуют все мартеновские цеха и домЕнные печки! Пусть все обратится в кипящую сталь! Тогда будет счастье и будет выручка! Ур-ра!!!

А «Дельта Маришеньки» — действительно очень красиво…

Знай, читатель, что мудрость уменьшает жалобы, а не страдания! Светский человек бьет на остроумие и, забывая ум, умерщвляет чувства. Трудись, как муравей, если хочешь быть уподоблен пчеле. Неискусного вождя, желающего уподобиться Атилле, смело назову «нагайкой» провидения. Ведь настоящее есть следствие прошедшего, а потому непрестанно обращай взор свой на зады, чем сбережешь себя от знатных ошибок.

Приятно поласкать дитя или собаку, но всего необходимее полоскать рот!

XIX

Под ногой было скользко, как ни в какую. То ли осень была такая, то ли уже сдвинула брови зима, да немного обосралАсь; но ботинки невольно выбирали скорее просто мокрое, нежели скользкое.

Третий год шла война. Маришенька, сколь не исхЯтривалась, не могла ни чем выманить у Наташи ствол Коковани.

И вилась вьюном, и мерцала слезьми, — да всё хоть бы «хны». Ивой шумела вовсю, пока Наташа тренировала волю свою. Уж и хлопала пистолетами Маришенькою нареченная, — Кокованя же оставался верен супруге.

«Ах, отчего не могу растроИться и я?!» — вопияла Маришенька. И солома горела многими кубометрами прежде, чем соглашалась, что не дано.

Ветхие крыши уносил соленый военный ветер, лязгали танчики; пумпоны своим солдатам даже запретила носить.

Война — нехитрое дело. Хитрое дело — мир. Проворное, хитрое, подлое, злое.

«Ты кто, Кассомос?!» — я подъемлю свой голос когда-нибудь. «Мир ли ты, Кассомос, или случайная совокупность зарядов?!»

Но сейчас сей хозяин мертв. Некому голос возвысить. Некому настроить рояль. Я сегодня играл на нем в «хоть бы хуй». Левая стала хуже работать. Это оттого, что практики живой игры стало мало, сплошная работа с секвенсором, но от Вики Морозовой я недаром-таки ушел. В полном топырь дерьме, без каких-либо перспектив. Оттого и мертв Кассомосов Создатель. Оттого и Маришенька вечно хочет войны, как и всякой русской. Действительно, всё бы ему налететь на кого с дубьём.

Это все циклы, тетраэдры, кафедральный собор, светотехника. Эмбриопассиасимплициссимусплемутрок. Это надо особо запомнить. Особенно той особе, каковая не Наталия есть. О Маришеньке память в сердце своем сохранить хочу… Сократить себе жизнь… Это честно. Это… чувство.

Повесть сия началась с нудного объяснения расстановки сил на фронтах отечественной некоммерческой литературы. Соответственно, и стрекозка Наташа, как и муха Маришенька, есть все-таки не столько живые существа, сколь идеальные софистические фигуры. Да и откуда с-под мертвого пера персонажам живым?! Сами подумайте тоже…

Ощущение, что я мёртв впервые возникло у меня в ноябре 1995-го года, что и с блеском описано на страницах моей тогдашней повести «Достижение цели». Впоследствие это чувство то появлялось, то исчезало вновь, то вновь вспыхивало с новой силой, но нельзя, например, не отметить, что мой аудио-альбом «девичьих» песен, объединённый общим названием «Новые праздники», явно несет в себе черты мертворожденности, т. е. созидания мёртвого.

Напротив же, мой второй серьезный роман под тем же злосчастным названием «Новые праздники» несет в себе вполне положительно живые заряды и преисполнен пафоса продолжения жизни и после духовной смерти.

Такой вот я человек. Тетраэдр Наташа и кристаллическая решетка Маришенька чешутся у меня в волосах. Это со мною так ветер играет. Он дует — у меня чешется.

Нельзя, например… но… можно все-таки всё! Я снова, как Лермонтов… Но на сей раз котенком вольным в прериях катиной новой квартиры, что нынче так близко к моему фамильному склепу.

Мы обязательно все погибнем. Смиренно ли, даже нехотя, Кассомос поглотит всея-всея всю, или же загрызет в припадке бешенства — это не есть основной вопрос философии, но сознание, конечно, первично. Неочевидно это только самым законченным, отпетым бы даже лучше, тупицам.

Маришенька надевает венецианскую маску. Хочется девушке праздника; хочется вечного карнавала, дык ведь и Наташа лицо свое тут искалечила: до неузнаваемости изменила ее война. В танке горела? Нет. В самолете ль шла на таран? Н-нет. Гримасы ужаса лишь застыли на личике Наты. Ужаса перед Аллой, распятой викингами; перед Анной с отрубленной головой в ея ж животе; перед Аликой, четвертованной дважды.

Были и впредь золотистые стрелы-специфики, но фигуру ведь ей не пробьешь. А тем пАчее, ежоль щит. Но приходит и счастью конец, как и горю, конечно, но ясней излагай…

Все это когда-то читалось всем. Когда-то так входилось вдруг в раж, и из под рук моих удивительные вещицы выползвзлетали. Теперь чего нет, того нет.

Музей закрыт на ремонт. Игры прекращены. Мелкими дырочками пошла кирпичная белесая стенка. Буду выдержан впредь, когда оживу, но это абсурд, потому что я не оживу никогда.

Мама волнуется, не колю ли я себе тайком героин. Нет, не колю. Кончилась золотая осень, что так Пушкин любил, но ему никто почему-то не предлагал.

Я сижу в норе. Я сыт. Мне абзолюдно начхать в Космос. Я хочу вечно Кате помогать с переездом…

XX

ПАН ПОНИ

Очередным героическм подвигом давеча по голове я ударен был. Стала она как флейта, но кого этим сейчас удивишь? Пан же Пони, истинный ценитель истинных удовольствий, ныне в отъезде.

Как раз когда голова моя превратилась в чудесную флейту, он сел в поезд «Москва-Вильнюс» и поехал себе. Мне известно, даже после таких мутаций, путь он держит в Тракай. Там снимали третью серию «Приключений Электроника». Что можно тут сделать? Фикцией ли объявить флейтоголовость мою? Но имею ли на то сил? Очень похоже, что нет.

Ветер во мне свистит — я пою. Речка во мне журчит — я сиплю. Да и весь какой-то я скушен и сипл стал. То есть почти деревенская скрипка. Скрипочка. Ноченька. Ночка.

Мой милый пан Пони, вернитесь ко мне, скажите мне… Пусть, пусть это будет ложь! Пусть будет ложь! Лишь бы сладко. Помнится Катя его не любит, но мне для печени в самый раз!

Потом я начал учиться самостоятельно. Однажды пробежал я по своим клапанам так, что увидел в газете, как наяву: «Пан Пони, всеми обожаемый наш пан Пони погиб в электрической катастрофе. Зажатый между двумя паровозами он боролся за свою жизнь до последнего, словно Мересьев. Но… счастливого конца ему избежать удалось».

Прочитав это я понял, что мне пора в Тракай самому…

105. Здесь замечай: когда царь Люцифер создан был таким прекрасным, славным, высоким и святым, надлежало бы ему теперь начать хвалить, славословить и почитать Бога творца своего, и делать то, что делал Бог творец его.

106. А именно, Бог творец его качествовал кротко, любовно и радостно; и источные духи в Боге непрестанно любят друг друга, и заражаются друг другом, и помогают друг другу непрестанно создавать образы и формы в небесной славе.