Из жизни собак и минотавров - Михаил Кривич

Наверное, кто-то упрекнет Тимофея в том, что он, имея перед собой великую цель, поставленную непостижимо высокими инстанциями, не удосужился обзавестись четко продуманным планом. Глупости. Ну поставьте себя на минуточку на его место. Вот вам, человеку, надо привлечь к себе внимание человечества. Придумайте-ка для этого сколько-нибудь реальный план, причем желательно не геростратовского толка. То-то же! А ведь задача Тимофея была неизмеримо сложнее. Неудивительно, что к ее решению он двигался чисто интуитивно, если не сказать на ощупь.

Как бы то ни было, через неделю после пожара Тимофей, побродив по городу, осел на стройке большого жилого дома в спальном районе, где давно уже кормилась большая стая собак всех мастей и размеров.

В уличных стаях Тимофей прежде не жил, но еще из рассказов своей матушки Ромашки хорошо усвоил царящие в них нравы и обычаи. Поэтому, прежде чем зайти на стройку, он не спеша обошел ее несколько раз вокруг и внимательно прочитал свежую подшивку меток. Судя по всему, это была мирная собачья коммуна, ни в коей мере не страдающая враждебностью к чужакам и ксенофобией каких-то иных оттенков. И Тимофей, пропустив вперед цементовоз, через распахнутые ворота спокойно вошел на территорию.

Пришельца тут же обступила толпа аборигенов, Тимофей подвергся всестороннему обнюхиванию, после чего стая расступилась, оставив его мордой к морде с вожаком, высоким статным кобелем песочного цвета, с покрытой шрамами лобастой головой, рваными ушами и заметной сединой.

Следуя этикету, Тимофей слегка опустил хвост, отвел глаза и повернулся к вожаку боком. Тот оценил проявленное к нему уважение – повел хвостом и улыбнулся. Они обнюхали друг друга. Вожак еще раз сделал миролюбивый жест хвостом и величаво удалился. Тимофей был зачислен в стаю.

Формально решение вожака тут же, до публикации в собачьей газете, вступает в законную силу. Однако в каждой стае существует второй уровень иерархии – прихвостни лидера, его лейтенанты, бригадиры. Их было трое. Рослые, на голову выше Тимофея, серого мышиного цвета без единого пятнышка, с торчащими ребрами, закрученными в бублик хвостами и острыми злющими мордами, они были неотличимо похожи. Наверно, однопометники, успел подумал Тимофей, прежде чем лейтенанты, оскалив зубы, надвинулись на него.

Если он спасует перед ними, все кончено. Он станет парией, опустится на дно стайной иерархии, где его ждут унижения, укусы последних шавок, постоянное чувство голода.

Тимофей оскалился и глухо зарычал. Лейтенанты в замешательстве подались назад, а он с устрашающим рыком сократил дистанцию, готовый вцепиться в серую кобелиную морду, которая окажется ближе. Он знал, что иначе нельзя, и через мгновение сделал бы это. Но делать не пришлось. Неприятель дрогнул. Лейтенанты синхронно, как при смене караула, шагнули назад, потом еще и еще. Рыча и угрожая клыками, Тимофей преследовал их, не давал разорвать дистанцию. И серые лейтенанты капитулировали – сломали строй, рассыпались и отступили. Все собаки стаи стали свидетелями Тимофеева триумфа. Он был меньше ростом, легче, физически слабее каждого из противников, но обладал тем, что американцы называют guts, – характером, мужеством, силой духа. Стая оценила это.

У Тимофея начались настоящие летние каникулы, первые в его жизни.

Стая харчевалась на большой больничной помойке рядом со стройкой, кое-что перепадало от строителей, особенно отделочниц и подсобниц. На сытое брюхо хорошо было подремать на солнышке, или погнаться за забредшей на стройку кошкой, или просто помутузить легкую пластиковую бутылку из-под пива. Да мало ли чем может заняться собака, когда нет забот о хлебе насущном и нет при этом ни хозяев, ни определенной службы. Считалось, правда, что стая охраняет стройку, так по крайней мере говорили парни-строители прорабу, когда тот неизвестно с какого бодуна однажды приказал разогнать собак к едрене фене. В общем-то и правда охраняли: всей стаей во главе с вожаком облаивали проезжавшие мимо ворот машины и для пущей острастки даже пробегали за ними десяток-другой метров. Видите, как службу несем?

Состояние беззаботности, в котором пребывал Тимофей, было вызвано еще и тем, что новых инструкций он не получал, хотя старые поступали с завидной регулярностью. «Им там виднее, думал Тимофей и не шибко корил себя за безделье. – Жизнь длинная, еще успею разобраться с этим вашим контактом, а вот просто так поваляться, зажмурив глаза от солнышка, на груде строительного щебня когда еще придется…»

Во время летних каникул у Тимофея, тоже впервые, случилась любовь. Ну пусть не любовь, а то, что бывает у кобелей с суками. Она, светленькая метисочка лайки ростом чуть выше Тимофея, приглянулась ему в первые его дни на стройке, он ей тоже. Много времени они проводили вместе, а когда у нее начались дела, он разогнал всех увивающихся вокруг симпатичной сучонки кобелей и легко, в обоюдное удовольствие, исполнил свою нехитрую кобелиную функцию. Через два месяца с небольшим метисочка ощенилась в яме под теплотрассой, и отец успел посмотреть на пятерых крепких, похожих на него рыжих кутят. Успел – потому что на следующий день летние каникулы Тимофея неожиданно закончились…

Дурную весть о близости будки с ловцами Тимофей прочитал несколько дней назад и загодя предупредил вожака. Но тот, от сытости и благополучия давно растерявший бдительность и ставший непозволительно для своего положения беспечным, только отмахнулся.

Будку заметили, когда она уже подъехала вплотную к воротам на территорию стройки. Околачивающийся на улице подросток не опознал ловцов и, подражая старшим, облаял машину. И тут же поплатился за глупость – первым угодил в сеть. Та же участь постигла серых кобелей-лейтенантов, хотя кто, как не они, должны были первыми заметить опасность и предупредить о ней вожака.

Услышав их мольбы о помощи, Тимофей сразу бросился к теплотрассе, чтобы предупредить мать своих кутят, и только потом выбежал к воротам, хотя по уму надо было самому уносить ноги. Первым, что он увидел, была замызганная деревянная будка на колесах – что-то вроде хлебного фургона. Из-за ее двери доносился истошный лай лейтенантов. А перед будкой молча бился в здоровенном сачке, который с трудом удерживали два пьяных мужика, сам вожак. Тимофей не успел осмыслить происходящее, как его накрыла волна ненависти и ярости, та самая волна, которая уже окатывала его дважды за короткую жизнь – в бою с громилой Ермаком и во время побоища с крысами. С рычаньем он бросился на сачок и, остервенело мотая башкой, стал кромсать сетку зубами. Ненависть и ярость, удесятерившие Тимофеевы силы, сыграли с ним злую шутку. Всегда настороженный, готовый встретить опасность, откуда бы та ни исходила, он слишком поздно заметил третьего ловца, который заходил сзади. Одуряющий запах спиртного, несколько тяжелых ударов по голове, по спине, по лапам – и Тимофей потерял сознание.

Тимофей очнулся и сразу зажмурился от бьющего в глаза яркого света. Он лежал в траве, куда в бессознательном состоянии все-таки сумел отползти с проезжей части. Нестерпимо болела голова. Когда луч фонарика немного сместился в сторону, Тимофей увидел два обнюхивающих его собачьих носа и услышал женский голос:

– Живой, что ли?

Он тихо простонал в ответ. Чьи-то руки бережно взяли его, полуживого, под брюхо, подняли и куда-то понесли…

Очухался Тимофей в просторной солнечной комнате на большом мягком тюфячке – так он просыпался в золотую пору, когда жил с хозяином и хозяйкой, не ведая, что ему предстоит перенести. Тогда он просыпался бодрым и свежим, ждал от наступившего дня радости и приключений. Сейчас еле разлепил набухшие глаза, попытался встать, но резкая боль в передней правой лапе заставила распластаться на боку. Мучительно хотелось пить.

– Ну что, Малыш, оклемался? – откуда-то сверху спросил веселый женский голос. Тимофей узнал его и сразу же все вспомнил. – Жить будешь.

Он не увидел, а скорее почувствовал возле себя большую миску с прохладной водой; постанывая от боли, привстал, потянулся к ней и стал жадно лакать. А когда миска с водой опустела, о нее звякнула и опустилась рядом другая, наполненная гречкой вперемешку с мелко нарезанной сосиской. Тимофей ткнулся в нее мордой, немного поел и почувствовал, что силы потихоньку возвращаются. Должно быть, и впрямь оклемался. Надо было разбираться, куда же его занесла нелегкая. А занесла она его, как оказалось, куда надо.

Поилица и кормилица стояла рядом и смотрела на Тимофея с доброй бабьей улыбкой, в которой он прочитал и сочувствие, и удовлетворенность его очевидным аппетитом, и обещание, что на улицу его не выбросят.

– Наелся, Малыш? Вкусно было?

Тимофей благодарно повел хвостом и подумал, что получил очередное неплохое имечко. Родился и пожил у хозяина с хозяйкой Тимофеем, в овощном к нему иначе как Кобеляха не обращались, в торговой халабуде стал Рыжиком, а теперь вот Малыш. Что ж, Малыш так Малыш. Он весело тявкнул, вскочил на ноги, но тут же заскулил от боли и поднял лапу.