Риск.Молодинская битва. - Геннадий Ананьев

А что касается города, он ничего ровным счетом не знал о происходившем во дворце. Город жил своей обыч­ной жизнью. Бойко шла торговля на базаре, духаны бы­ли полны посетителями, мастера работали, богачи нежи­лись в своих хоромах. Лишь после обеденной молитвы непонятная тревога поползла от дома к дому. Дело в том, что дворцовая знать, а следом за ней и муллы отчего-то стали собирать в своих дворцах не только нукеров, но кое-кого из обывателей, в основном крепкотелых муж­чин, прежде им прислуживавших. До воеводы, однако, эта тревога не дошла. Правда, воевода не почивал на лав­рах. После гибели муфтия он настоял на том, чтобы по­сол царя Василия Ивановича переехал в его дворец, где ввел жесткую охрану днем и ночью, а дружину держал в полной готовности к любой неожиданности.

Только мало будет от этого пользы, если к воеводско­му дворцу прискачет не одна сотня крымцев. Что тогда делать?

Непраздный этот вопрос встал уже в скором времени. Сагиб-Гирей, въехавший в ханский дворец, повелел не­медленно заточить Шаха-Али и всех, кто поддерживал ставленника московского царя. Вторым приказом нового правителя был приказ осадить дворец воеводы, а вельмо­жам, как им и обещал прежде ципцан, разрешил разо­рять русских купцов, которые находились в Казани, не щадить ни их самих, ни их слуг, убивать без жалости или брать в рабство.

— Но помните, мертвый гяур лучше, чем живой, — напутствовал переметнувшихся к нему вельмож Сагиб-Гирей, — а пленных мы еще возьмем. И самим хватит, и будет кого продавать в рабство.

У всех вельмож собраны готовые к разбою люди, мол­ви только слово; мурзы, уланы, беи, советники всех ран­гов кинулись по домам, чтобы опередить других желаю­щих поживиться.

Только дворец посла царского и дворец воеводы мос­ковского не позволено им трогать. Не по чину. Богатство этих русских вельмож принадлежит ципцану Мухам-мед-Гирея. А жизнь их — Сагиб-Гирею. Ему же перехо­дит и вся казна Казанского ханства. Ему решать судьбу Шаха-Али и тех, кто его поддерживал.

Настроен был Сагиб-Гирей весьма агрессивно.

— Всех обезглавить и — в Казанку.

Ципцан Мухаммед-Гирея осмелился возразить:

— Если мой повелитель позволит, я скажу слово. — И, дождавшись разрешительного кивка, начал с вопроса: — Почему мне так легко удалось убедить знать казанского ханства принять вашу сторону, мой повелитель?

— Потому что ты — хитрый как лиса, — не дав ципца­ну самому ответить на свой вопрос, перебил его Сагиб-Ги­рей, — мудрый, как старец. Наш брат и повелитель со­гласился отдать тебя нам первым советником, если Ка­зань встретит нас открытыми воротами. Ты достоин это­го. Ты — мой ширни.

— Премного благодарен. Да продлит Аллах ваши го­ды, мой повелитель, — согнувшись в низком поклоне, радостно отвечал новоиспеченный ширни. — А о том, что Казань легко согласилась открыть ворота, скажу так: хо­тя Аллах не обидел меня умом и хитростью, но в легкой, мои повелитель, вашей победе повинен сам Шах-Али. Да-да. Сразу же, как посадил его на ханство раб брата ва­шего и ваш князь Василий, Шах-Али тут же велел каз­нить всех, кто хоть словом обмолвился против неверных, кто считал унизительным платить дань даннику Орды. У казненных остались родичи и верные их друзья, они возненавидели лизоблюда князя московского, принялись настраивать против Шаха-Али казанцев. Я лишь нашел этих недовольных и сплотил. Их руками отдалил или уничтожил сторонников Шаха-Али.

— Ты хочешь сказать, чтобы мы помиловали отступ­ников?

— Да. Пусть прольется кровь только неверных. Мой разум подсказывает мне, что и посла московского с вое­ водой надо не умерщвлять, а отпустить их к своему ца­рю. Вместе с Шахом-Али.

— Но они тогда оповестят раба нашего князя Василия о готовящемся походе! Твой совет вреден!

— Нет. Пусть идут пешком. Не думаю, чтобы они ус­пели раньше ваших туменов. Да, кроме того, можно с ни­ми передать, что пошлете вскорости посольство для за­ключения мира.

Сагиб-Гирей даже улыбнулся, представив себе, как будет плестись со своими женами Шах-Али. Ну а если повезет и окажутся у него добрые кони на правом берегу, станет рассказывать о нашей почтительности к урусу-там87 , в то время как часть туменов Мухаммед-Гирея уже с тыла подкрадется к Москве. Сагиб-Гирею положитель­но понравился совет ширни.

— Пусть будет так. Если согласится Шах-Али напи­сать письмо воеводе Арска, дам ему лошадь. Одну.

— У Шаха-Али — кровь чингисидов. Это вам, мой по­велитель, зачтется. — Довольный, что удалось уговорить хана оставить в живых Шаха-Али, как он, ципцан, ему и обещал, продолжил: — Чтобы не пролилась кровь право­верных у стен воеводского дворца, объявите, мой повели­тель, послу и воеводе, что даруете жизнь им и их слугам.

— И отпустить всех слуг, ты это хочешь сказать, в Московию?!

— Нет. Только воеводу и посла. Остальных же… Раз­ве мой повелитель не знает, как могли выполнить или невыполнить свое слово великий Чингисхан и создатель Золотой Орды Бату-хан? Слово, данное врагу, высоко ли ценится? Пусть вначале разоружатся, а после этого…

Предлог всегда можно найти, специально для того возму­тив пленников.

—  Пусть будет так. Только посла московского мы не отпустим. Оставим его заложником.

—  Мудрые слова молвят ваши уста, мой повелитель. Позвольте мне поехать на переговоры с послом и воево­дой?

— Да. Но прикажи, пусть приведут ко мне Шаха-Али. Встретил Сагиб-Гирей Шаха-Али надменно:

— Кровь чингисидов, которая течет в твоих жилах, отступник, вынуждает нас даровать тебе жизнь. Мы да­же отпустим тебя с женами твоими к рабу нашему, кня­зю Василию, только продиктуй послание в Арск о своем отречении от ханского престола в нашу пользу. Мухам­мед-Гирей уже осадил Арск. Ему на помощь идут новые тумены со стенобитными орудиями. Турецкими, — под­черкнул Сагиб-Гирей. — Они уже переправляются через Волгу. Арск будет взят, но нам не хочется, чтобы за инте­ресы неверных лилась кровь мусульман. Если Арск сдастся, мы вскорости пошлем послов к князю Василию. Для заключения мира. С нашим посольством поедет по­сол Московии.

Еще никто не брал штурмом Арска, так крепки стены этого большого острога, так храбры и умелы его защит­ники. И конечно же, смысл в сопротивлении был, если бы Василий Иванович вел сюда свою рать, но какой смысл делать это сейчас.

Шах-Али не догадывался, что Сагиб-Гирей, отобрав­ший у него трон хитростью и коварством, так же хитрит и строит козни сейчас. Никакие тумены не переправля­лись через Волгу, они, притаившись в Диком поле, где в прежние набеги обычно оставались вьючные верблюды и лошади с коноводами, чтобы везти на них награбленное по своим улусам, ждали своего хана или его гонца. Они даже не смели совершать и самых малых набегов, чтобы запастись едой и кормом для коней. Все это брали из вью­ков, которые заметно пустели, и лашкаркаши, оставлен­ный при главных силах, слал гонца за гонцом к Мухаммед-Гирею, чтобы поторопить его с решением и не сгу­бить войско.

Не знавший ничего этого Шах-Али, понимая, сколько превосходящи силы крымцев, считал преступным гу­бить людей. Сделав вид, что размышляет и сомневается, наконец согласился:

— Мы готовы продиктовать отречение и совет Арску. Не так скоро и ладно сговорился новоиспеченный ширни нового казанского хана с послом великокняжес­ким и воеводой московским. Здесь все было готово к кро­вавому пиру. Крымцы с трех сторон окружили высокую стену из плоского кирпича, которая надежно защищала дворец воеводы, а четвертую сторону, которая шла по са­мому берегу Казанки, взяли под наблюдение. Лучники в любой момент готовы были поразить стрелами любого, кто попытается вырваться из дворца или предпримет от­туда вылазку.

За высокой стеной, у бойниц, тоже изготовились к сражению. Луки натянуты, короткие железные стрелы-болты уложены в желобки прикладов самострелов, руш-ницы заряжены, порох на полках сухой. Воевода ободря­ет ратников:

— Если суждено испить чашу смертную ради веры на­шей православной, ради князя нашего великого, царя всей России Василия Ивановича, пригубим ее достойно, без сраму. Не дрогнем перед басурманами погаными.

Напряжение предельное. Вот-вот начнется штурм. Начнется сеча, хоть и не великая. И одолеют ли напада­ющие горстку ратников русских, сказать определенно нельзя. Как Бог положит.

Вдруг выскочил на площадь перед дворцом всадник в сопровождении большой свиты. Сейчас взмахнет рукой и… Несколько стрельцов уже нацелило свои самостре­лы на вельможу, но всадник поднял руку с белым плат­ком.

— Хочу говорить с послом московским и воеводой!

Разговор — не стрелы и не дроб рушниц. Может, что путное из переговоров получится? Василий Юрьев и Федор Карпов поднялись на звонницу надвратной церкви, служившую одновременно сторожевую и оборонитель­ную службу.

— Сказывай, чего ради конники обложили палаты мои?! — спросил воевода подъехавшего к воротам посла крымского хана. — И почему ты предлагаешь перегово­ры?! Ты — такой же посол, как и посол царя всероссий­ского Василия Ивановича! Не гоже нам перед тобой шап­ки ломать.