Роман с фирмой, или Отступные для друга. Религиозно-политический триллер - Михаил Чуев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
« – Что ж, – подумал я, вздохнув. – Мой рисковый друг, невзирая ни на что, продолжает в своем духе!»
Едва мысль эта сформировалась в перегретой моей голове, как Серега окликнул меня:
– Алё, Саш, можешь подойти?
– Что случилось?
– На минутку, – уточнила Люда.
Я нехотя поднялся, закинул полотенце на плечо, подошел. Бросил полотенце и сел на него.
– Саш, тут вот Серега вспомнил кое о чем, – с потайной улыбкой муркнула Люда.
– О чем?
– О бакене, – сказал Серега.
– А… да… было дело.
– Тогда пошли!
– Что, прямо сейчас?
– Да! Я хочу сейчас, – ответила Люда, прекрасно понимая, что вопрос мой был не к ней.
Я хмыкнул.
– Ты готов? – спросил Серега.
– Да.
– Тогда идем!
Серега встал и первым пошел к воде, я следом.
– Чего это она вдруг надумала? – спросил я, когда мы зашли по пояс в воду.
– Не знаю, как будто приспичило! Плывите, и все! Ну когданибудь это все равно надо было сделать. Пусть будет сегодня!
Мы поплыли. Серега сразу стал обгонять, не жалея сил и дыхания.
Я, напротив, старался плыть максимально расчетливо, не отпуская его слишком далеко вперед, одновременно сохраняя силы для финиша.
Метров через триста Серега чуть сбавил темп, глянул на меня оценивающе, потом бросил взгляд на берег и… остановился. А уже в следующее мгновение проплыл мимо меня. Обратно к берегу!
Удивленный таким маневром, я, конечно, тоже остановился и тут же уловил летевший с берега характерный мотоциклетный треск. Обернувшись на шум, я увидал, как на желтозеленом травяном фоне берега отчетливо чернеют четыре силуэта: четыре мотокентавра в косухах и банданах.
Костян и его «Ночные ястребы»!
Не раздумывая, я ринулся вслед за Серегой.
Что происходило там, на берегу, я видел лишь урывками. Сквозь взмахи рук и поднятые брызги успел заметить, как черные «кентавры» окружили Люду. Костян слез с мотоцикла. И хотя Серега изо всех сил лупил по воде размашистым кролем не жалея рук, однако мы не проплыли и полпути, как все было кончено.
Пошатываясь и увязая в песке, мы выбежали на берег. Поздно! Мотоциклы (один из них был с коляской, в коляске сидела Люда) трещали прочь от «пляжа». На трех черных кожаных спинах серебрились набитые заклепками ястребиные крылья. Впереди кавалькады ехал Костян. На спине у него (в знак отличия от остальных) крылья сияли золотом!
Вокруг нас стали собираться люди. Все сочувствовали Люде и возмущались.
– Вот чертовы петухи! Прикатили на своих керосинках вонючих, набросились! – возмущалась мамочка с беспрерывно бегающими вокруг ее ног детьми. – Паша, Света, прекратите!
– Вотвот! – поддержал ее отдыхающий с турбазы. – Попались бы они мне каждый по отдельности!
Все с сомнением посмотрели на его круглый животик и тощие икры. Тот заморгал, попытался втянуть живот и расправить плечи. Получилось смешно.
– А девушку будто куклу в коляску запихнули! – не унималась мамочка.
– Надо милицию вызвать, – не слишком уверенно сказал отдыхающий с животиком.
– Бесполезно. У Костяна брат в милиции работает, – вставил ктото из местных. – Его позавчера забрали на пятнадцать суток, а сегодня выпустили. Досрочно и чуть ли не с извинениями!
– Ах, вон оно что! Ничего, можно и на брата пожаловаться!
– Не надо ни на кого жаловаться и никого вызывать, – глухо произнес Серега, и все словно только и ждали именно этих слов, начали расходиться.
– Что делать будем? – сказал я, когда уже никто не мог нас услышать.
Вместо ответа Серега шагнул в сторону и поднял из травы оранжевую обложку от «Заратустры». Само «тело» книги, мягкое и беззащитное, словно мидия без панциря, белело в траве поодаль.
– Сволочи, – сказал он (впрочем, без злобы в голосе) и собрал «Заратустру» воедино. – Испортили книгу.
– И не только, – я поднял из травы Серегин велик. Обода и спицы колес были погнуты и смяты. Очевидно, мотоциклы проехались.
Серега стоял напряженно глядя и словно обдумывая чтото. Потом, ни слова не сказав, поднял Людин велик (он оказался целым) и пошел с ним по тропинке, ведущей с «пляжа».
– Эй! Ты чего надумал?! – крикнул я вслед.
Серега остановился.
– Уговор помнишь? – бросил он через плечо.
– Помню! Ты куда?
– Туда!
– Что, один?
– Да.
– Слушай, ты того… ты же можешь не вернуться оттуда! Их четверо, а ты…
– Страх, страх! Всюду он! Ты же помнишь: «Все, что не убивает…»
– Вот именно – не убивает! Вспомни про «Харлея»!
– Книгу возьми, – он протянул мне «Заратустру». – Если все будет плохо – оставишь себе. (Только что не сказал: «На память»! )
И не желая, видно, дальше обсуждать и говорить, Серега взял фиолетовый велик за хромированные рога, разогнав, оттолкнулся, перекинул на ходу ногу через раму и закрутил педали.
Домой я вернулся один с тремя полотенцами, с Серегиным покалеченным велосипедом и с «Заратустрой» под мышкой. Бабушки видно не было.
« – Оно и к лучшему, – подумал я. – Только лишние вопросы бы начались».
Я прошел через сад и остановился возле «пуньки». Затолкав покореженный велик между «пунькой» и забором (подальше от любопытных глаз), я закинул полотенца на веревку и поднялся на крыльцо.
В «пуньке» было гулко и душно. Мухи жужжали и бились о стекла. Я уселся в продавленное кресло с зачитанным до ниток (а теперь еще и освежеванным) «Заратустрой», раскрыл на удачу.
И сразу же споткнулся о первую попавшуюся на глаза фразу:
«Бог – это мысль. Но мысль кривая и все делающее кривым».
Я закрыл книгу, встал и распахнул окно, выходящее на улицу. Ветер тут же взметнул шторы. Он не был прохладным, но даже подогретый на прожаренной солнцем шиферной крыше, приятно обдувал и уносил затхлую духоту.
Стоя у окна я смотрел, как вдали, на горизонте, белые запятые яхтенных парусов обгоняли друг друга, а над ними клубились облака. Прошел один большой пароход, за ним поменьше. Быстро промелькнула «Ракета». Она летела прямо и красиво.
Поле, лес, дорога, небо, вода и паруса были, как всегда, верны своей простой, прекрасной и неизменной сути. Только безумный мог все это назвать «кривым»!
Я подумал, что неплохо было бы сейчас оказаться там, на борту «Ракеты», на открытой палубе. И, конечно, было бы здорово, окажись там, со мной рядом, она, Люда!
Стоять вместе и смотреть, как винты вспахивают толщу воды, как оставляют за кормой перекрещивающиеся борозды, украшенные бурунами белой пены. А спереди, изпод крыльев, летят мимо (иногда залетая на палубу и попадая в лицо) хлесткие брызги.
Стоять, смотреть и вдруг… обнять ее за талию и, качнувшись, поцеловать!
Мечты, мечты!
Мухи между тем попрежнему озабоченно жужжали в окнах, но теперь в их монотонном гуле мне слышались какието новые, более низкие тона, схожие с шумом двигателя и винтов, крутящихся в воде. Звук усиливался.
Неужели это воображение так разыгралось?
Я прислушался и понял, что мое созерцательномечтательное состояние прервал шум самого что ни на есть настоящего мотора. Звук приблизился и резко замер, судя по всему, рядом с калиткой.
Чуть сдвинув штору, я незаметно глянул в окно. «Гелендваген» и «Чайка» – те, что утром проехали мимо по центральной улице – остановились возле нашей задней калитки!
« – Заехали, так сказать, с черного хода, – подумалось мне. – Ну и дела!»
Пока, безотчетно прячась за шторой, я рассматривал да раздумывал, хлопнув дверью, из «Чайки» вышел невысокий плотный мужчина лет пятидесяти. Несмотря на жару, был он в шляпе, в костюме и при галстуке, а на носу сверкали очки. Постояв и повертев головой, он направился к нашей калитке. Раздался стук. Я уже хотел было пойти спросить, что ему нужно, но тут из «Гелика» одновременно вышли двое крепких коротко стриженных парней в темных костюмах и черных очках. Таких персонажей я до этого видел исключительно в кино в роли охранников или гангстеров.
Стук в калитку повторился еще раз. Двое в черном смотрели на «пуньку» так, словно видели меня сквозь шторы на окнах и даже сквозь стены. Я невольно отодвинулся подальше вглубь террасы. После третьего стука послышались шаркающие шаги – это бабушка шла открывать калитку.
– Здравствуйте, – послышался изза приоткрытой калитки негромкий вкрадчивый голос, – нам сказали у вас можно купить клубнику.
– Да, можно. Вам много?
– Полкило. А дачу вы не сдаете?
– Нет. А что?
– Нам сказали, что у вас снимают.
– Кто сказал?
– Соседка ваша.
– Она напутала. Мы ничего не сдаем. Может, она сама сдает, поинтересуйтесь.
– Хорошо. Значит, у вас никто не живет? Вот в этом домике.
– Почему же никто. Внук живет. Саша!
Помедлив, я нехотя вышел на крыльцо с выражением знойной летней скуки на лице, хотя на самом деле меня так и раздирало изнутри от любопытства!
