Полет Феникса - Эллестон Тревор

- Но ведь это моя вода.

- А мне что - спокойно смотреть, как ты отдаешь концы?

Кроу наморщил нос и отрезал:

- Я всегда делаю то, что мне нравится, дружище.

- Ну, теперь тебе осталось уже недолго.

Тотчас же пожалев о сказанном, Белами вытащил свой дневник и записал:

"Третьи сутки. Никаких признаков поисковых самолетов. Интересно, где теперь Роб и Харрис. Бедняга Тракер, никак не могу его забыть. Сегодня началась жажда, по-настоящему. Кепель пока держится, мне почти хочется, чтобы это для него кончилось. Все мучаются, и я в том числе, а Альберт делится водой с обезьянкой. Сигарет не осталось, нет ничего, что можно было бы протолкнуть в желудок..."

В первый раз и совсем неосознанно он закончил запись нотой безнадежности:

"Если кто-нибудь это прочтет... есть только один вопрос, который мы хотим задать. Почему нас не искали?"

Запах от животного был ужасный. Белами закрыл тетрадь.

- Может, переночуешь сегодня с ней снаружи? - попросил он Кроу.

- Но она подохнет!

Белами встал, надел куртку и принялся срезать ножом ткань с поломанных сидений, не успокоившись до тех пор, пока не оголил три-четыре панели. Особо от этих тряпок не согреешься, но можно будет хоть как-то укрыться от мороза. Щелчком закрыл нож и молча вышел на свежий воздух - говорить больше было не о чем.

Над ним висели яркие, как бриллианты, звезды. Поминутно то одна, то другая разрывала черную тьму и кривой прочерчивала небо.

Он пробовал угадать, где пролетит следующий метеор, вглядываясь в небо, но всякий раз обманываясь. Он пытался отвлечься от трех наваждений: тишины, безмолвия и жажды. На какое-то время задремал, но его разбудил холод. Посмотрел на часы и увидел, что скоро наступит рассвет. Шевельнув рукой, почувствовал, как от мороза шуршит одежда. На вершинах дюн, освещенных звездами, лежал иней.

Труднее всего было в разгар ночи, когда мысли никак не могли отвлечься от Кроу и его вонючей обезьянки; он жалел себя за то, что приходится спать на морозе, ненавидел Кроу за его эгоизм, перебирал в памяти все годы, что они были знакомы, припоминая каждый его недостойный поступок, упиваясь своим обличением, пока не надоело. Кроу есть Кроу, и принимать его надо таким, каков он есть. Бывают пороки и хуже, чем любовь к животным.

Ноги опять затекли. Он пошевелил ими и уловил сухой шорох инея. Прошла еще минута-другая, прежде чем он понял, как ему повезло. Осторожно, чтобы на ткань не попал песок, вылез из-под панелей и принялся облизывать их.

Через каждые несколько секунд останавливался от боли в языке, потом лизал снова, пока не заныл от холода рот и не онемели челюсти. Иногда оборачивался на восток, чтобы убедиться, что день еще не наступает - и с ним солнце - естественный враг всего живого в пустыне. Только теперь, сидя на корточках со сведенными от ледяной влаги ртом, он осмотрелся вокруг и ужаснулся тому, как медленно работает его голова, как преступно он расточает время.

Ноги плохо слушались его, пока он бежал, увязая в песке и с ужасом отмечая, что первые лучи уже окрасили верхушки дюн. Он бросился под шелковый полог, провисший под грузом толстого слоя инея, и ввалился в салон, встряхивая их одного за другим:

- Эй, помогите! Эй, ко мне, на помощь!

ГЛАВА 7

Собрали целый галлон.

Солнце уже согревало руки, песок снова размягчился, иней сошел. Вид окрестностей за этот час так изменился, что Белами засомневался, то ли это место: не стало ни огромного звездного купола над головой, ни тьмы и серебра морозной ночи. Кончился леденящий холод, солнце высвечивало песчинку за песчинкой, отовсюду шел жар. Опять казался вечным знойный золотистый мир.

Собравшись вокруг воды, разглядывали собственные отражения. Утро подарило им сокровище. Целый галлон.

К тому времени, как Белами вытащил их из самолета, солнце уже поднялось над дюнами - иней превращался в росу. Они сняли белый шелковый полог и, не давая ему волочиться по песку, ярд за ярдом выжали в широкий сосуд, который смастерили из листа металла. Зачарованно, как святыней, они любовались образовавшейся лужей и обменивались репликами.

- Не очень чистая.

- Пить можно.

- Отдает лаком от парашютного шелка.

- Наплевать.

- Бог мой, никогда не видел столько воды! Искупаемся?

- Кто бы мог подумать. Так много!

- В ней много шелка...

- А знаешь, сколько может впитать в себя мокрый кирпич?

- Сколько?

- Пинту.

- Давай искать кирпичи!

- Так, - решил Таунс, - перельем в бак, пока не испарилась. Оживленно заспорили: размешается ли привкус лака в прежней воде. С другой стороны, если разделить ту воду и эту, труднее будет следить за расходом. Как бы то ни было, нужно как можно быстрее спрятать ее в тень.

Как мальчишки с новой игрушкой, они не знали, куда ее деть. Таунс добился своего: вода пошла в общий бак. Затем приступили к торжественному ритуалу заполнения бутылок, отмерив двойную норму Кепелю, который был в сознании и задавал вопросы.

Он слышал шум и суету снаружи самолета.

- Это мы собрали иней, - пояснил Моран, склонившись над юношей, полуголый и чернобородый, похожий на моряка, рассказывающего небылицы. Вышло не так много, но завтра мы будем организованней.

На дне пустой кружки оставалась капля воды, и Моран подбрасывал ее, как жемчужину. Радость была столь велика, что не хотелось ее омрачать разговором с искалеченным мальчиком. Чтобы поставить его на ноги, надо много больше, чем кружка грязной воды.

- Ну, как ты себя чувствуешь, сынок?

И раненый понял, что через минуту Моран найдет предлог, чтобы уйти. Первые сутки Кепель провел в кошмарном сне. Ему виделись семья и Инга, у которой загорались длинные золотистые волосы, - это морфий высвободил страшные силы в его мозгу. Часы, когда все пробуждались, он проводил в холодных мыслях о доме с вытянутыми узкими карнизами и резными ставнями, о матери и отце, об Инге, ее платьях и улыбке. На второй день он начал запоминать лица тех, кто подходил к нему, и знал теперь, кто из чувства долга отбудет положенные минуты и торопливо уйдет, а кто, невзирая на естественное отвращение к его изуродованному телу, останется подольше, расскажет о чем-то таком, что может отвлечь от мыслей о крушении, жаре и его ногах. С тех пор как ушел Харрис, Моран был единственным, кто терпеливо расспрашивал его. Другие боялись услышать что-то неприятное: о боли, отчуждении, желании плакать.

- Я чувствую себя хорошо, благодарю вас,

- Теперь ждать недолго. У нас возник план. Расскажу тебе, как только все обсудим подробно. - Моран поднес кружку ко рту, будто в ней оставалась еще капля, поднялся и закончил: - Если тебе что-нибудь понадобится, ты только скажи, мы все сделаем, сынок, что в наших,силах.

И медленно, как бы нехотя, вышел, думая про себя: ничего не стоит давать обещания, когда тебе хорошо. А если дойдет до дела, интересно... какую часть своей нормы он готов будет отдать мальчику, чтобы поддержать в нем жизнь? Впрочем, пока нет смысла думать об этом. Вот когда такой час наступит, тогда посмотрим.

Остальные продолжали оживленно разговаривать, даже молчаливый солдат Уотсон иногда вставлял слово. Снова натянули полог между фюзеляжем и гондолой. Этот парашют должен был спасти чью-то жизнь, если бы пришлось прыгать с самолета, подумал Моран. Но и теперь он делает свое дело, даруя всем воду и тень.

Кроу и Белами копошились в одном из инструментальных ящиков, извлекая из него то гаечный ключ, то пилу с целыми зубьями, то сверло. Всего ящиков было десять, все инструменты никудышные - на "Скайтраке" их как раз и отправили вместе с буровыми наконечниками в Сиди Раффа для замены. Таунса здесь не было. Моран видел, как он разговаривает со Стрингером по другую сторону хвоста.

- Итак, договорились? - спросил конструктор Таунса.

- Черт возьми, неужели это возможно?

Моран отошел. Это дело Стрингера. Вчера конструктор убедил его, может, сегодня ему удастся убедить Фрэнка.

Лумис обрезал штанины брюк выше колен, когда к нему обратился Моран.

- Мне хотелось бы знать ваше мнение.

Лумис выпрямился и неторопливо оглядел штурмана сверху вниз. Прежде чем он заговорил, на щеках обозначились морщины.

- Я геолог и мало смыслю в самолетах. Думаю, Стрингер в них разбирается. Я слышал его, и вы тоже. Может оказаться, что технически это возможно. Но есть другой вопрос - вода. - Увидев поблизости Тилни, Лумис отвел Морана в сторону. - Хочу кое-что вам сказать. Я никому этого не говорил, но ночью был северный ветер, он и принес с собой влагу с моря. Это не будет повторяться каждую ночь. Если бы мы могли рассчитывать на галлон воды в сутки, было бы превосходно. Но гарантии нет. Потом - вопрос с питанием. На сушеных финиках долго не протянешь, даже если их целые ящики. Нужна зелень. Через неделю у нас мало останется сил, во всяком случае, не для тяжелой работы. Нам бы следовало думать о пополнении запасов воды и отлеживаться в течение дня в тени, чтобы меньше потеть. Мы сохранили бы силы на тот день, когда придется махать руками, чтобы привлечь самолет, который мы заметим. - Длинными пальцами он держался за край искореженного при посадке пропеллера, глядя вдоль плоскости крыла. - Но думаю, есть все же шанс, хоть и незначительный, поднять этот хлам в воздух. Я верю в Стрингера, поэтому готов начать. А вы?